Бойня - Дик Фрэнсис

Программа открывается в пятницу, в шесть вечера (это, значит, как раз сейчас...). Торжественное открытие, ужин, потом — сонаты Шопена в «золотой» гостиной. Суббота — лекции «Мастера итальянского Возрождения», которые читает прославленный хранитель коллекции итальянской живописи Лувра.

Утром — «Боттичелли, Леонардо да Винчи, Рафаэль — шедевры из коллекции Лувра», после обеда — «„Концерт Шампетр“ Джорджоне и „Лаура Дьянти“ Тициана — пятнадцатый век в Венеции». Вечером в субботу — большой флорентийский банкет, творение знаменитого кулинара из Рима, а в воскресенье — экскурсии в расположенные в Озерной области дома Водсворта, Рескина и (по желанию) Беатрис Поттер. И, наконец, чай у камина в Большом зале. После этого все разъезжаются.

Я нечасто сомневался в себе и в избранном мной образе жизни, но, когда я отложил брошюрку, мной овладело чувство собственной никчемности.

Я практически ничего не знал об итальянском Возрождении и даже не мог бы точно сказать, в каком веке жил Леонардо да Винчи. Я знал, что он написал «Мону Лизу» и чертил вертолеты и подводные лодки, — и это все. О Боттичелли, Джорджоне и Рафаэле я знал не больше. Если интересы Даниэль сосредоточены в основном в области искусства, захочет ли она вернуться к человеку со столь прозаической, низменной и неверной профессией, как моя? К человеку, который в детстве интересовался в основном биологией и химией и не желал поступать в колледж. К человеку, который ни за что бы не потащился на это сборище, куда она так рвалась.

Но я не собирался уступать ее ни давно умершим художникам, ни живому принцу!

Время шло. Я почитал расписание международных авиарейсов и обнаружил множество мест, о которых никогда даже не слышал. А люди каждый день летают туда и обратно... Слишком много на свете всего, о чем я даже не слышал.

В конце концов вскоре после восьми снова появился отутюженный Даусон, который пригласил меня наверх и проводил к незнакомой мне двери личной гостиной месье де Бреску.

— Мистер Филдинг, сэр! — объявил Даусон, и я прошел в комнату с великолепными золотыми занавесями, темно-зелеными стенами и темно-красными кожаными креслами.

Ролан де Бреску, как обычно, сидел в своей инвалидной коляске. С первого взгляда было заметно, что он потрясен не менее принцессы. У него всегда был болезненный вид, но сейчас он, казалось, был близок к обмороку.

Бледная желтовато-серая кожа туго обтягивала скулы, запавшие глаза смотрели в пустоту. Когда-то он, должно быть, был хорош собой. Он и сейчас сохранил благородный профиль, великолепную седую шевелюру и природный аристократизм.

Он, как всегда, был в темном костюме и при галстуке. Невзирая на старость и слабость, он оставался сам себе хозяином. Голова у него была в порядке. С тех пор, как мы с Даниэль заключили помолвку, я довольно часто виделся с ним. Он был неизменно учтив, но всегда держался отстраненно и сдержанно, как и принцесса.

— Входите! — сказал он. Его голос, всегда на удивление сильный, сейчас звучал хрипло. — Добрый вечер, Кит.

В его английском тоже чувствовалось слабое эхо французского акцента.

— Добрый вечер, месье. — Ему я тоже слегка поклонился — он не любил рукопожатий: они причиняли боль его исхудавшим рукам. Принцесса, сидевшая в одном из кресел, устало приподняла руку в знак приветствия. Когда Даусон отступил назад и затворил дверь, она извиняющимся тоном сказала:

— Мы так долго заставили вас ждать...

— Ничего, вы же предупреждали.

Она кивнула.

— Мы хотим познакомить вас с мистером Гринингом.

Мистер Грининг, видимо, был человек, который стоял, прислонясь к зеленой стене, держа руки в карманах и покачиваясь на каблуках. На нем был вечерний пиджак с галстуком. Это был лысый человек с круглым брюшком, хорошо за пятьдесят. Он смерил меня блестящими проницательными глазами. Определил мой возраст (тридцать один), рост (пять футов десять дюймов), костюм (серый пиджак, ничего особенного) и, видимо, мои доходы. Он явно привык с ходу оценивать людей и не верить им на слово.

— Жокей, — произнес он с безукоризненным произношением выпускника Итонского колледжа. — Сильный и отважный малый.

В его голосе звучала ирония, но я ничего против не имел. Чуть заметно улыбнулся, сопоставил очевидные признаки.

— Стряпчий, — предположил я. — Ловкий тип.

Он рассмеялся и отклеился от стены.

— Джеральд Грининг, — кивнул он. — Адвокат. Не будете ли вы так любезны засвидетельствовать кое-какие подписи на документах?

Я, само собой, согласился. Правда, удивился, что принцесса заставила меня просидеть здесь столько времени единственно ради этого, но возражать не стал. Джеральд Грининг взял с кофейного столика папку, перевернул первую страницу и протянул ручку Ролану де Бреску, чтобы тот расписался на второй.

Старик расписался с дрожащим росчерком возле круглой красной печати.

— Теперь вы, мистер Филдинг.

Он передал мне папку и ручку, и я положил папку на левое предплечье и расписался там, где указал адвокат. Я успел заметить, что весь двухстраничный документ был не напечатан, а написан от руки черными чернилами, ровным отчетливым почерком. Подписи Ролана де Бреску и моя были сделаны теми же черными чернилами. Джеральд Грининг тоже расписался и написал внизу свой адрес и род занятий тем же ровным почерком.

«Видно, дело спешное, — подумал я. — Завтра будет уже поздно».

— Вам не обязательно знать содержание документа, который вы подписали, — небрежно бросил мне Грининг, — но принцесса Касилия настаивает, чтобы я изложил вам суть дела.

— Садитесь, Кит, — сказала принцесса. — Это займет много времени.

Я уселся в одно из кожаных кресел и посмотрел на Ролана де Бреску. У него на лице отражалось сомнение, словно он думал, что рассказывать мне об этом бессмысленно. Я подумал, что он, конечно, прав. Но мне вдруг стало интересно.

— Коротко говоря, — сказал Грининг, по-прежнему стоя, — этот документ гласит, что, невзирая на какие бы то ни было предшествующие соглашения, месье де Бреску не может принимать никаких деловых решений без ведома, согласия и соответствующим образом заверенных подписей принцессы Касилии, принца Литси, — он назвал добрую половину его полного имени, — и мисс Даниэль де Бреску.

Я был, мягко говоря, озадачен. Если Ролан де Бреску пребывает в здравом уме и твердой памяти, зачем он отказывается от своей самостоятельности, да еще так поспешно?

— Это временная мера, — продолжал Джеральд Грининг. — Так сказать, временная дамба, которая должна сдерживать напор воды, пока мы не возведем капитальную плотину.

Похоже, сравнение ему очень нравилось. Он явно употреблял его не в первый раз.

— А в чем, собственно, состоит эта... мнэ-э... приливная волна? осведомился я. Похоже, прилив был нешуточный, раз принцессу так выбило из колеи.

Джеральд Грининг прошелся взад-вперед, сцепив за спиной руки с зажатой в них папкой. «Беспокойный дух в беспокойном теле», — подумал я, вникая в подробности дел де Бреску, о которых ни сама принцесса, ни ее супруг мне бы никогда не рассказали.

— Вам следует понять, — внушал мне Грининг, — что месье де Бреску — из старинной, еще дореволюционной знати. Его род очень древний, хотя сам он и не носит никаких титулов. Для него личная и семейная честь — превыше всего.

— Я понимаю, — сказал я.

— Семья Кита, — мягко вставила принцесса, — тоже насчитывает несколько веков традиций.

Джеральд Грининг, похоже, был несколько ошеломлен. Я про себя улыбнулся и подумал, что вряд ли он представляет себе, в чем состоят вековые традиции гордости и ненависти семейства Филдинг. Однако он явно пересмотрел свое отношение ко мне ввиду древности моего рода и продолжал свой рассказ.

— В середине девятнадцатого века, — сказал он, — прадеду месье де Бреску представилась возможность принять участие в строительстве мостов и каналов, и вследствие этого он, сам того не желая, оказался основателем одной из крупнейших строительных корпораций Франции. Сам он никогда ею не занимался — он был землевладельцем, — но предприятие процветало и с неожиданной гибкостью приспосабливалось ко всем переменам. В начале двадцатого века дед месье де Бреску дал согласие на слияние фамильного предприятия с другой строительной корпорацией, которая занималась в основном прокладкой дорог. Эпоха большого строительства каналов подходила к концу, а автомобили, которые тогда только начали появляться, требовали хороших дорог. Дед месье де Бреску остался владельцем пятидесяти процентов паев новой компании. Это соглашение не позволяло ни одному из партнеров захватить полный контроль над корпорацией.

Джеральд Грининг медленно расхаживал позади кресел, и в глазах его блестело неодобрение.

— Отец месье де Бреску погиб во Второй мировой войне, так и не успев унаследовать предприятия. Месье де Бреску унаследовал его после того, как его дед скончался в возрасте девяноста лет, после Второй мировой. Вы следите за ходом моих рассуждений?