Куйбышев - Илья Моисеевич Дубинский-Мухадзе

— 7-го класса Куйбышева Валериана. Перед тем кадету сбавлены два балла по поведению «за держание у себя вовсе недозволенных изданий, предпринятых за границей^.

Суть нового дела. Из горки книг, захваченных при ночном налете на постели и тумбочки кадетов, исчезают «Очерки и этюды» Каутского. Воспитатель приказывает явиться Куйбышеву-2-му, Валериану.

— Где книга?

— У меня.

— Как вы могли позволить себе отобранную у вас книгу взять с моего стола?

— Как вы отобрали ее у меня, так и я отобрал ее у вас. Я книгу порву, но вам не верну…

Педагогический комитет всеми голосами: «Своеволие, переходящее всякие границы».

В изложении Валериана: «Последние годы в корпусе считался неблагонадежным и был выпущен с 8 баллами за поведение при двенадцатибалльной системе».

Черта под годами воспитания в корпусе. Двадцатого июня 1905 года. «Согласно просьбе отца и разрешению Командующего Сибирским военным округом уволен на попечение родителей».

Не последствия ли того ночного разговора отца с сыном? «Помни, Воля, о декабристах!»

= 3 =

На закате лета опять же 1905-го, во многом особенного года, в Кокчетав прибывает казенный пакет. Воинскому начальнику надлежит известить Куйбышева Валериана Владимировича, что сего августа 19 числа он зачислен студентом Военно-медицинской академии.

Спешит, торопится Воля. Каждый день промедления для него — семнадцатилетнего — потеря невосполнимая. Как же! Революция идет вперед с поразительной быстротой. Волна одна другой выше и невиданней. И все без него…

Успевает все-таки получить поручение Питерского подпольного центра. Доставлять в нужные места ящики бомб, изготовленных в Финляндии.

Промозглым ноябрьским вечером Куйбышев с помощницей — курсисткой Агатой Яковлевой — отправляются за очередным транспортом.

«Мы решили ящики вскрыть и обложиться бомбами, — диктует Куйбышев стенографистке четверть века спустя, начав было во время отпуска работать над книгой воспоминаний. — В карманах, за поясом, на спине, на груди у меня и у Яковлевой разместился один ящик. Бомбы из второго ящика мы связали свертками, а частью из них я до отказа нагрузил свой довольно обширный портфель.

Мы вышли из квартиры значительно пополневшими. Портфель был неимоверно тяжел. Квартира находилась на окраине, в очень глухом переулочке, и нам долго пришлось идти, пока мы не вышли на сравнительно большую улицу… Я вдруг обнаружил, что сзади нас, шагах в двадцати, идет околоточный надзиратель. Чтобы проверить, случайно это или за нами следят, мы свернули в первый попавшийся переулок… Мы снова увидели этого же околоточного, идущего за нами уже по переулку. Портфель и свертки страшно оттягивали руку, а перекладывать из одной руки в другую было бы неосторожно, так как это выдало бы необыкновенную тяжесть портфеля. Мы начали маневрировать. Свернули в другой переулок — околоточный за нами; свернули еще раз — околоточный опять-таки за нами. Мы были в полном отчаянии: дальше идти с таким грузом, который давил грудь, оттягивал плечи и руки до того, что они становились бесчувственными, было свыше сил. Еще одна минута, и мне пришлось бы бросить портфель, что означало не только потерю этих бомб, но и неизбежный провал, так как идущий сзади околоточный не мог не обратить на него внимания… Осторожно оглянувшись, я увидел, что околоточный зашел в один из домов переулка. Стало совершенна очевидным, что его путь лишь случайно совпадал с нашим. Вслед за этим поблизости, шагах в десяти от нас, я увидел извозчика, проезжающего по переулку. Я позвал его, назвал ему адрес, мы сели и поехали. Удачный исход развеселил меня. Однако я с удивлением заметил, что спутница моя необыкновенно мрачна, и на мой вопрос, в чем дело, я слышу встречный вопрос:

— Вы сознаете, что вы сделали?

Я недоумевающе смотрю на нее.

— Ведь вы же провалили все дело, — сказала она. — Вы громко назвали адрес склада, а околоточный зашел в этот дом только для того, чтобы затушевать погоню за нами. Он все слышал, теперь ему не надо даже гнаться за нами, так как он знает адрес, куда мы едем. Об этом немедленно будет сообщено по телефону куда следует, и провалимся не только мы, но и склад.

Нервы у меня были страшно взвинчены и опасностью дела, и мнимой погоней околоточного, и наступившей ночью. Мне казалось, что она права, и я сказал ей:

— Так давайте не повезем бомбы по указанному адресу.

Но в ответ Яковлева заявила, что она на это не пойдет и раз я назвал адрес склада, то склад все равно будет провален, товарищи, работающие там, погибнут, и мы также обязаны с ними погибнуть.

Агата всю дорогу твердила об ужасе положения, которое я создал, и довела меня до последней степени отчаяния. Нужно не забывать, что мне было только семнадцать лет, в конспирациях и подпольной борьбе я был не закален. Яковлева была старше меня, и то, что она говорила, я принимал за проявление большого опыта.

…В крайне тягостном настроении мы приехали на квартиру, где помещался центральный склад. Сильно меня ободрило то обстоятельство, что товарищ, ведавший этим делом, был жив и невредим, что он был в крайне веселом настроении. Пессимистические предсказания Агаты Яковлевой его рассмешили. Ни минуты не колеблясь, он разгрузил нас, после чего я почувствовал, какая огромная тяжесть лежала на моих плечах, на груди и на спине. С веселым смешком он выпроводил нас затем из квартиры…

Вскоре, совершенно помимо моей воли и желания, мне довелось «отомстить» моему товарищу Агате Яковлевой…

Поздним вечером, часов в одиннадцать, я возвращался домой с какой-то партийной операции. Помню только, что у меня в портфеле было шесть револьверов. Недалеко от моей квартиры я заметил кинувшуюся ко мне из темноты ворот Агату.

…Агата спросила, что у меня есть в комнате и кого надо предупредить о предстоящем обыске моей квартиры. У меня в одном из ящиков комода было очень много нелегальной литературы, но не это была главная беда: ко мне завтра утром должны были прийти представители всех районов Петербурга, которым я должен вручить эту литературу… Пять-шесть товарищей могли быть арестованы и хотя бы на время оторваны от работы. К счастью, я знал их адреса. Мы, меняя извозчиков, начали объезжать все районы. Были за Нарвской заставой, за Невской заставой, в центре города, в конце концов израсходовали на извозчиков все деньги и на Васильевский остров пошли пешком».

Там, на Васильевском, предстояло расстаться^ Рядом был дом, где квартировала Агата. А Куйбышеву еще тащиться на Выборгскую сторону — предостеречь еще одного товарища. Уже прощаясь, Агата все-таки объяснила, что произошло.

Квартирная хозяйка Куйбышева, финка, скупая и сварливая