Серый Тюльпан - Александр Зорич

Он заезжал и оповаживал Эви сам, никого к нему не допуская. Он выучил его всему, что должны знать верховые кони – и тайным посвистам, и ладному, собранному ходу. А когда Эви исполнился третий год и он вошел в стать и силу, Фрит покинул отчий дом, чтобы не возвращаться в него больше никогда.

Фриту не нужны были ни братья, ни сестры, ни жена, ведь у него был Эви. Разве сравнится пахнущий кухней поцелуй женщины с безгрешным тычком волосистой конской морды?

В Эви, высокого, крепконогого, неутомимого, вложила судьба все, что нравилось Фриту в земляках – и вольный нрав, и правдивую, нутряную преданность, и жизненную силу, идущую от земли к небу.

С таким товарищем как Эви можно было жить хоть бы и во всем мире сразу. И не скучать ни по ком.

Солнце уже вскарабкалось на свою полуденную верхотуру и теперь в окружении свиты тщедушных облачков следовало на запад.

Неожиданно Гита и Мелика собрали неплохой урожай: кошелек, нафаршированный медяками, и охранительный амулет, который пытливо зыркнул на Мелику своими глазищами-аквамаринами, но вскоре присмирел и прикинулся неодушевленным. Еще были найдены дамский кинжал с монограммой «исс Вергрин» и парчовая, расшитая чудными рыбами сумка, полная верительных грамот – молодой парень с простоватыми чертами честолюбивого провинциала перед смертью прижал ее к груди, будто в ней было все его спасение.

Сумку можно было и не брать. Но от глянцевитых печатей на грамотах веяло чуть ли не княжеским дворцом, а пергамен так приятно щекотал щеку… А уж рыбы и вовсе глаза забирали – они плыли сквозь голубую парчу в самые Чертоги Шилола такие важные, такие вельможные! «Лид говорил, рыбы приносят богатство», – прошептала Гита.

Однако избыток впечатлений быстро утомил девочек.

– Гита, а Гита… – заныла Мелика.

– Ну чего тебе? – Гита нехотя оторвалась от осмотра карманов упитанного латника, судя по гербу на нагруднике – из личной охраны Занга окс Ладуя.

– Я устала!

– Потерпи. Что я тебе – мамка, в конце концов?

– Есть очень хочется!

– Пожуй травки. Ты же у нас коза! – зло буркнула Гита.

У нее тоже от голода кружилась голова. Но не уходить же из-за этого с Полей, где столько всего!

– А попить у тебя есть?

– Да откуда?! Из лужи вон попей…

– Фу-у…

– Тогда кровушки пососи, – сказала Гита, с недоброй усмешкой присаживаясь возле трупа копейщика, чье лицо было старательно обезображено вороньем. – Я вот пососала – так мне сразу того… есть и расхотелось.

– Ну Гиточка! – заныла Мелика. – Не пугай меня!

– А ты не ной!

– Хорошо. Не буду, – сдалась Мелика. С минуту она молчала, подавленно рассматривая свои грязные ногти. А потом вдруг сказала, резко изменив интонацию:

– Знаешь, Гита, что я думаю? Я думаю, что, наверное, хватит все эти вещи брать… Это как-то нехорошо… Проклятое это дело – дергачество. Мне папа говорил, что дергачей потом проказа поедом ест.

– Да разве ж это дергачество? – возразила Гита. Получилось не очень-то убедительно. – Мы просто взяли то, что никому не нужно…

– Ну да. Только сдается мне… в общем, если мы сейчас же не прекратим, то это… проказа будет… Носы отвалятся. Если не чего похуже, – и Мелика всхлипнула так натурально, что даже Гиту пробрало.

– Чур меня! Чур!

– И руки-ноги будут все в чирьях… – добавила Мелика, как в сомнамбулическом трансе. Ее голос был таким тихим и по-новому убедительным, что Гита вдруг осознала: наивными устами Мелики говорит нечто такое… нечто такое, чего лучше послушаться.

– Тогда может давай все это выбросим? – предложила Гита.

– Давай.

– И кошелек тоже?

– И кошелек… Придется…

И, сложив свои трофеи кучкой, присмиревшие девочки продолжили поиски Серого Тюльпана.

– Тюльпа-ан! А, Тюльпанчик? Ты где?! – позвала Мелика.

Они доплелись до махрово-зеленой низины, где прошли последние часы ставки Сиятельного князя Занга окс Ладуя – правителя законного, но несчастливого.

Тут дергачи поработали особенно старательно – большинство покойников лишилось всей одежды, обуви и белья, а вместе с ними и той жалкой благообразности, которая бывает свойственна трупам – слишком уж тщательно их обыскивали, слишком часто переворачивали. Вот они и лежали раскоряками, раками, пьяницами, а вовсе не павшими героями. Вид сизых и розовых раздетых тел, не до конца утопленных в изумрудной шерсти земли, был сюрреалистичен, гадок. Зато Гиту и Мелику больше не искушали бесхозные кошельки и «потерявшиеся» кинжалы…

– Ты чего кричишь? – насторожено спросила Гита.

– Так, ничего. Просто. Тюльпан зову… В шутку!

– А-а, в шутку… А я уже думала ты того… В уме повредилась, – Гита задрыгалась, изображая расслабленного.

– А что, тебе этот твой Лид не объяснил, как быстрее Тюльпан искать?

– Не-а. Говорил, сам найдется, – Гита все больше мрачнела. В глубине души она уже начала раскаиваться в том, что повелась на жреческие побасенки. Да еще и подругу подбила.

– Ну, значит так оно и будет, – радостно согласилась Мелика. – Лучше давай подумаем, что мы с ним сделаем, когда найдем.

– Ну… Как это – «что»? Можно будет кого-нибудь оживить!

– Кого?

– Да кого угодно!

– Ну кого, например?

– Ну, например, Борака.

– Это кузнеца, что ли? Со Старой Заимки? – удивилась Мелика.

– Ну да.

– А зачем его оживлять? Он уже старый был, когда умер. И кривой… А неприветливый какой —жуть! Я ему в предзимье ножи носила, подточить. Стоял такой морозище… Воробьи на лету падали! А он даже не зазвал в хату. Так в сенях со свиньями до полудня и простояла, как колода – думала, мне там корочун придет. Зачем такого оживлять?

– Он маме денег должен!

– Много?

– Два серебряных авра!

– Ого…

– Так отож.

– Должен-то он может и должен… Только ты думаешь, что отдаст, если оживет?

– Может и не отдаст… С козляры станется… Пожалуй, жирно ему будет – Тюльпан еще на него тратить! – резюмировала Гита. – А ты б кого оживила?

– Я? Ну… наверное, бабушку.

– Так ее уже и черви слопали, небось, – скептически отозвалась Гита, загибая для счету пальцы на левой руке – сколько же это месяцев прошло? – И, остановившись на мизинце правой, она заключила: – Стопудово слопали! До самых до костей уже догрызлись…

– Ну… И что с того, что слопали? Ну, догрызлись даже – пускай. Нельзя, что ли, оживить?

– Нельзя.

– Это еще почему?

– Лид предупреждал, что оживить можно только того, кто умер не больше одной луны назад.

– Тю… Так бы сразу и сказала, – Мелика разочарованно поджала губы. – Тогда я бы оживила Лилу.

– Эту малую, что ли? – Гита недоуменно вытаращилась. – Которую Хромоножка по осени родила? Это еще зачем?