Дао Дзэ Дун (СИ) - Смирнов Сергей Анатольевич

Так откуда у Эйхерманна взялась схема-голограмма? Ну, конечно, этот плут давно завел шашни с аутами… Когда-нибудь спалит своими авантюрами всю фирму!

И вдруг Страхов впервые подумал всерьез, а можно ли оставить на Бориса общее дело, если его, Страхова, сегодня завалят? Вытянет ли Борис фирму, пока он, Страхов, будет мерзнуть в криопаузе?

Предчувствие «желтого» уровня перешло на «красный» — в прямое и явное предвидение! Призрак-голограмма, померещившийся ему при входе в офис поутру, уже мог считаться 10-бальной реальностью, экстраполированной из подсознания.

Выходит, фирма сегодня выживет, фрицам конец, но его, Страхова — завалят. Исходя из этой перспективы, и нужно было интерпретировать сегодняшний сон. Не больше одного года криопаузы — в зависимости от того, как пойдут у Бориса другие проекты, как он справится, временно наняв другого транслятора, из начинающих. И в этом случае ему, Страхову, грозит недолгое и минимальное понижение информационного доступа… Ну, объем памяти будет поменьше на пару тысяч терабитов, ну запретят участвовать в топ-викторинах… Неприятно, конечно. Но главного мемори-массива понижение не коснется, и на смысл жизни оно не повлияет. Он вернется на то же рабочее место, на ту же должность, если Борис докажет состоятельность бизнес-процессов их фирмы. В эпоху Равновесия с трудоустройством трупов проблем не было.

…За исключением тех живых трупов, которые попадали в нейролепрозории. После той необъяснимой, скоротечной глобальной эпидемии энигмы, случившейся вскоре после завершения глобального финансового кризиса, нейролепра выступила в мире последней опасной, неизлечимой болезнью. Ходили гипотезы, что ее носитель — мутировавший вирус самой энигмы, что всего за одну неделю сильно проредила человечество и сильно повлияла на умы оставшихся счастливчиков, в число которых попал и Страхов.

Энигма, разрушавшая ткани мозга, разом пропала, как ядовитая роса, так и не дав себя изучить. Ее возбудитель не был обнаружен. Некие интеллектуалы говорили и писали об одиннадцатой, промедлившей на тридцать веков казни египетской. Намекая на грядущую, самую впечатляющую — двенадцатую, которая завершит священный «числовой комплект» и будет ни чем иным, как Концом Света.

Нейролепра не разрушала тканей мозга, как ее предшественница, но делала невозможной их искусственную трансформацию и регенерацию. Она нарушала самые важные связи — между восприятием образной, в том числе любой рекламной информацией и мотивацией. Ничего опасней для новой цивилизации нельзя было вообразить. И эта болезнь считалась очень заразной, передаваемой вербальным и зрительным путем. Благо, она возникала у единиц и очень быстро идентифицировалась кредитной динамикой заразившегося. Субъект, не совершавший в течение суток каких-либо покупок, оперативно изолировался в карантинном боксе и в случае положительного результата анализов, спецрейсом карантинного геликоптера отправлялся в закрытое поселение. Как случалось с обычными прокаженными в прошлом веке. Таких поселений в мире было четыре: в Бразилии, на пустой территории бывшей Уганды, в какой-то, как говорят, долине Тибета и в Западной Сибири.

…Страхов уверенно предполагал, что нейролепра ему пока не грозит.

Самое печальное, что ему пока явно грозило, — он рисковал разминуться с женой.

Ее должны были выпустить из криокамеры через четыре месяца… Десять месяцев назад ее дизайнерская фирма “FreeSteel” была уничтожена в бою поголовно, хоть и с правом на восстановление.

И получится еще веселей, если она успеет снова попасть в засаду перед тем, как выпустят его самого… Так и будут по очереди ходить друг к другу на «могилу»… И вправду подумаешь, что лучше родиться на свет Божий простым аутом — уборщиком или поваром… или, того проще и беззаботней, сисадмином. Прожить жизнь мирно и спокойно…

Борис водил пальцем по схеме, показывая, откуда и как будет, судя по всему, совершено нападение, расставлял команду…

Страхов не мог сосредоточиться. Он уже тонул в прошлом. Хорошо, еще не покатилась перед глазами вся жизнь. Это было бы совсем плохим знаком — «оранжевым предвидением».

Внутренний монитор памяти сделал «стоп» на последних снах. Начинать, похоже, надо было именно оттуда…

Он включил memory-back и вернулся в пролог дня. В последний, утренний сон, имевший, как оказалось куда большее значение, чем он предполагал, беззащитно проснувшись.

Сон был знаком, как старый фильм. Он уже бывал в этих местах… То якобы в отпуске, то в командировке… Приезжал в этот безлюдный курортный городок всегда на грани бархатного и мертвого сезонов — и всегда под вечер.

Что-то здесь с каждым новым сном все больше ветшало, и всегда на первом плане. Что-то где-то строилось, но всегда далеко в стороне, на третьем плане. Каждый раз полагалось останавливаться на ночевку, но он никогда не помнил, где останавливался в прошлый раз… во все прошлые разы.

Он шел в осенних, нехолодных еще сумерках. Как обычно, где-то на юге, у какого-то моря, но не Черного, хотя к берегу надоспускаться довольно неудобно и круто, как в старом Сочи… Он точно знал только то, что городок — в России…

Он шел по широкой бетонной платформе с капитальным ограждением на стороне моря. Моря еще не видно. Из-за ограждения местами поднималась неясная растительность — плотная, плоская, уже излучающая ночную тьму. Под ноги попадались сухие листья, какая-то труха, хвоя…

Небо… Высокое, полупасмурное. Розовато-серое, почти сиреневое. В неизвестной стороне садилось солнце. Светлого времени еще должно было хватить до конца пути… Потом — крупным планом лестница с холодной, хромированной трубкой поручня. При повороте с платформы на лестницу открылся невзрачный вид берега, тихой, темно-серой, совсем не вдохновляющей поверхности воды и вдали, километрах в полутора, торчащего в небо темного, со светлыми прорезями окон параллелепипеда гостиницы-пансионата. Еле виден отсюда логотип Hilton — самой ненавистной ему сети отелей. Он ввел этот логотип в свои сновидения, получая от сети весьма приличную плату в 50 кредитных юэнов за каждое появление логотипа, только с одной целью — ненавидеть, как чуждое закрытое пространство, все отели, встреченные в снах.

Знание во сне — как непрозрачный кристалл с неизвестным числом граней… Да, это тот самый отель, где он должен провести в одиночестве свой странный отпуск… или командировку? Номер там оплачен, но ваучера на руках нет. Где ваучер, непонятно. Кто-то должен подвезти, но не сегодня, а завтра… или послезавтра…

С лестницы он сошел на еще одну широкую и очень длинную платформу… Она тянется до самого отеля и нависает над берегом на высоте пяти-шести метров. Спускаться на берег, к морю, совсем не хочется. Хочется уюта. На полпути к отелю копошится невнятная, почему-то почти не слышная и, по смутным ощущениям, какая-то допотопная, прямо-таки советских времен дискотека, знакомая ему хоть во сне, хоть наяву лишь по древним фильмам. Идти на дискотеку совсем не хочется. Хочется полного одиночества.

Он поворачивается к отелю и дискотеке спиной — и ночное знание поворачивается новой гранью. Перед ним на платформе, шагах в двадцати, высокая надстройка с ленточным окном — вроде капитанского мостика на корабле. Какая-то молодая девушка, одетая унисекс, подходит к нему сбоку и говорит, что ее предупредили о приезде Страхова, и он, Страхов, может провести ночь-другую там, в жилой комнате этой надстройки. Сует в руки какой-то журнал и ключи от комнаты, после чего куда-то девается, не прощаясь. Страхов не против. Ему все равно. Вообще, все равно. Лишь бы устроиться на ночь. По вынесенной на стену надстройки металлической лестнице он поднимается, отпирает дверь, заходит, включает мутноватый свет.

Комната маленькая, метров десять, в ней бардак. Она похожа на жилую радиорубку. И вроде какие-то соответствующие приборы, только очень старые, стоят на полках.