Тайна Голубых Болот / Из сборника «Замок в лунном свете». / - Вирджиния Коффман

Мне отвели комнату прямо под крышей. Я сидела у окна, с наслаждением ела речную форель и время от времени поглядывала в окно, за которым сгущались сумерки, напоенные ароматом лаванды. Уже в сотый раз говорила я себе, что судья всего лишь неудачно пошутил. Тем не менее, я очень решительно сбросила капитана с того пьедестала, на который его вознесла моя романтическая, изголодавшаяся по нормальному человеческому общению душа. Каким холодным и бесчувственным должен он быть в таком случае! Подрыв доверия к отцу невольно развивал во мне сочувствие к его детям. Возможно, я стану их хорошей подругой, раз это не получилось у их родителей.

Между тем стало совсем темно. Крики рыбака вывели меня из задумчивости. Видимо, мой силуэт четко вырисовывался в колеблющемся пламени свечи. Муж­чина был одет во все черное, как и многие местные жители. Он смотрел вверх на мое открытое окно, размахивал в воздухе удилищем и поносил меня на чем свет стоит на своем провансальском диалекте.

Мирное вечернее настроение было полностью испор­чено. Больше всего мне хотелось дать достойный отпор и осадить крикуна, но я понимала, что это вызовет лишь новый поток брани в мой адрес. Его длинные седые усы наводили на мысль, что это один из националистов-фанатиков. Точно такие усы были на всех карикатурах того времени у свирепых, верных Наполеону гренадеров.

Я лишь рассмеялась, после чего мужчина яростно ударил удилищем по прибрежным камышам, погрозил мне еще раз и, наконец, быстро исчез в кустарнике, словно растворился.

Я допила остатки благородного белого провансаль­ского вина, размышляя о том, как я завтра окажусь в «Голубых Болотах» среди людей с такими враждебными умонастроениями. Тут явилась здоровенная деваха, видимо, дочь хозяина постоялого двора, чтобы забрать поднос. Я попыталась осторожно объяснить ей проблему, с которой столкнулась, но угрюмая девчонка сделала вид, будто совершенно не понимает, о чем идет речь.

— О, мадемуазель! — воскликнула я озабоченно. — И при этом мне говорили, что за двадцать су все проблемы будут решены, — добавила я на лучшем французском, на какой только была способна.

Девчонка замерла у дверей.

— Вы платите тому, кто найдет вам возможность доехать, или тому, кто вас повезет?

Я быстро убедила ее, что эти двадцать су заработает она.

В раздумье она вышла из комнаты. Ее деревянные башмаки громко простучали вниз по лестнице.

Больше двух часов я безрезультатно прождала хоть какого-нибудь известия, после чего залезла в ветхую, пропыленную кровать с балдахином. Только я закрыла глаза, как раздался стук в дверь. Может, вернулась дочь хозяина? Или снова какой-нибудь французский патриот желает высказать свое недовольство англича­нами?

Дверь была заперта, потому что в прошлые ночи я должна была как-то защищаться — как от оккупаци­онных войск, так и от разбойников всех категорий. Я сердито набросила халат лилового цвета, которым, несмотря ни на что, хотела поразить капитана. В это время опять раздался стук в дверь.

Босиком я подошла к двери и тихонько спросила:

— Кто там?

С облегчением узнала я грубоватый голос хозяйской девчонки:

— Это я. Я привела человека, который согласен доставить вас в «Голубые Болота». Пожалуйста, впу­стите нас!

Я слегка приоткрыла дверь. Девчонка несколько неуверенно заглянула внутрь, и ее толстые щеки стали еще краснее, чем раньше. Она показала на крепко сложенного мужчину в годах, черты лица которого я не сразу рассмотрела в сумеречном свете.

— Вы действительно готовы отвезти меня в «Голубые Болота»? — спросила я с бьющимся сердцем.

Девчонка кивнула головой, а ее застенчивый спутник шагнул в полосу света.

В ужасе я отступила назад. Передо мной стоял рыбак с усами гренадера и хитро улыбался.

— Господин Шиллер из «Голубых Болот» сказал, что я должен доставить к месту молодую мадемуазель. Но господин Шиллер не знал точно, когда она прибудет, не так ли?

Я не совсем понимала, что потерял здесь, на краю света, жизнерадостный, с прекрасной внешностью, любящий строить дамам глазки учитель. Или он должен заменить нерадивого отца? Но какие бы причины ни привели его сюда, он был видимо приятным молодым человеком, способным оживить здешнюю мрачную атмосферу.

— Да, вы правы, месье.

Мужчина снова ухмыльнулся и слегка кивнул головой, что до революции должно было, вероятно, означать поклон. Да, он действительно выглядел как человек из команды Бонапарта.

Чтобы показать ему, что он имеет дело не с наивной, растерянной девушкой, не умеющей за себя постоять, я сказала с нажимом, но достаточно любезно:

— Надеюсь, что ваша неприязнь к иностранцам не затруднит выполнение вашего задания?

— Неприязнь, мадемуазель? Ну что вы! Мадемуазель заблуждается. Жорж Коломбье собаку съел на симпатичных девушках. Даже на англичанках. — И добавил с откровенной прямотой: — Ваше окно расположено очень высоко от земли. Наверное, мадемуазель не смогла рассмотреть, что происходило внизу. Так и было, я уверен.

— Возможно, — пробормотала я, совершенно в этом не уверенная, но дружески улыбнулась ему: ведь несколько предстоящих часов я вынуждена буду прове­сти в его обществе. Затем я протянула девчонке обещанные двадцать су, в надежде, что аккуратное выполнение данного мною обещания расположит ко мне и Коломбье. Мы договорились тронуться в путь на рассвете.

Обрадовавшись решению вопроса с поездкой, я легла в постель. Но как только я коснулась подушки, сомнения и страхи одолели меня, что частенько бывало в последние месяцы. Холодно и враждебно смотрела луна в комнату, и ее свет падал прямо на мое лицо. Но все-таки мне удалось задремать.

Разбудили меня яркие лучи солнца, вырвав из беспокойного забытья. Жмурясь от яркого света, с еще тяжелой от сна головой, я смотрела на восходящий диск солнца. Он висел в небе, как огромный подсолнух — великолепный, чванливый и в то же время многообе­щающий.

Я быстро вскочила и сунула ноги в новые, недавно купленные туфельки. Наверняка мой ухмыляющийся провожатый Жорж Коломбье быстро превратится в старого, свирепого гренадера, если я приду с опозданием на место нашей встречи.

Я еще не закончила свой утренний туалет, когда мне был подан поднос с завтраком. Испытывая чувство голода, я просто набросилась на свежеиспеченные булочки и домашнего приготовления конфитюр. К разведенному вину в такое раннее время я решила не притрагиваться.

Подкрепившись, с чемоданом в одной руке и коробкой со шляпкой — в другой, я спустилась вниз по скрипящей лестнице. Перед зеркалом в прихожей я еще раз придирчиво осмотрела себя и через опустевший трактир вышла на улицу. Утренний воздух был обольстительно прохладен, свеж и по-прежнему напоен ароматом лаванды; небо было чистым и ослепительно прозрачным. Темно-зеленые невысокие деревца и кус­тарники, фиолетовые и ядовито-желтые цветы покры­вали восточный берег реки. Много позже я узнала, что под кажущимся спокойным верхним слоем воды скры­ваются опасные и быстрые течения.

Мой сомнительный друг Коломбье подошел к берегу реки почти одновременно со мной. Моя пунктуальность заметно удивила его, хотя он тщательно старался скрыть свое удивление. Может быть, он надеялся, что я подброшу его темпераменту горючего? На мгновение остановившись передо мной, Коломбье снял свою старую плоскую шляпу черного цвета и искусно поклонился.

Я протянула ему руку, которую он недоуменно, но нельзя сказать что не по-дружески, пожал. Ни в коем случае он не должен принимать меня за прирожденную аристократку.

Помог он мне и спуститься к заросшему камышом берегу реки, на котором цвели прекрасные ирисы. Почва под моими ногами была мягкой и топкой. Я воочию увидела зарисовки родных мест Габриэллы Брендон с тарелки.

У Коломбье был удивительный маленький кораблик с грязно-белым парусом, который трепетал на свежем ветерке. Судно казалось основательным и солидным и, конечно же, являлось гордостью владельца, хотя с первого же взгляда было ясно, что оно пережило не одно бурное приключение.

Деревенский парень, вдруг возникший неведомо откуда, оттолкнул нас от берега. Этот худой, жилистый, сильно загоревший на солнце юноша в одежде револю­ционера насвистывал верноподданнический королевский марш, за который в Англии — рискни он его там исполнить — его упекли бы за решетку на всю жизнь.

Сразу за деревней течение реки — одного из притоков Тарна — стало непредсказуемым и непосто­янным. Берега были в зарослях камыша, а на полянах росли самые разнообразные цветы. Сияющие ирисы цвели здесь намного дольше, чем где-либо, и настраи­вали меня на мажорный лад. Петляющее русло реки создавало впечатление, что иногда мы плывем в обратную от места назначения сторону.

Деревня с ее спящими жителями скрылась из виду, когда раздался колокольный звон какой-то церкви. До сих пор эта местность казалась мне городом теней, но, возможно, в будущем красные черепичные крыши полуразрушенных временем ветхих домов встретят меня более приветливо.