Возвращение государства. Россия в нулевые. 2000–2012 - Екатерина Михайловна Шульман

реагировать двумя основными способами: либо пытаться меняться и развиваться, то есть становиться более открытыми, либо окукливаться и пытаться сохраниться в максимальной степени в том виде, в котором система себя застала. Выбор между самосохранением и развитием, изоляцией и открытостью, восприятием внешнего мира как угрозы или ресурса, и различные сочетания элементов этих стратегий – длящийся сюжет российской политической истории. Ирония истории состоит в том, что реформаторские действия государственной власти совсем не всегда приводили к тем результатам, какие были запланированы. И наоборот: очень часто стремления и действия, направленные на то, чтобы ни в коем случае не меняться, стабилизироваться и сохраниться, приводили к политическим изменениям, в том числе радикальным. Чтобы оставаться на месте, надо бежать вдвое быстрее, и ничто так не пожирает ресурсы, как сохранение статус-кво.

Глава 3. Изготовление большинства. Люди 2000-х

В этой главе мы рассмотрим то, что происходило в 2000-е с российским социумом.

Легенда, столь же популярная, как и легенда о лихих 1990-х, гласит, что это было время путинского благополучия – золотые годы высоких нефтяных цен, в течение которых население России благоденствовало так, как никогда раньше. Некоторая правда в этих утверждениях есть.

Реальные располагаемые доходы населения действительно росли, хотя и не так радикально, как демонстрирует нам государственная пропаганда. Даже в кризисном 2008 и следующем за ним 2009 году произошло не падение, а замедление роста. Люди действительно стали богаче, и консьюмеризм стал общенациональной ценностью (см. цветную вклейку, рис. 3–1).[3]

В 2000-х годах россиянам стал доступен волшебный мир кредитов, потребительских и ипотечных. Люди начали активно приобретать жилье и машины. Истинное значение этой кредитной удавки жители городов почувствовали к 2010-м годам, когда закредитованность стала причиной новой волны специфической преступности и не менее своеобразной предпринимательской активности: например, отправиться воевать в соседние государства, поскольку это единственный шанс заработать и расплатиться с кредитом.

Но пока, в течение рассматриваемого периода, из отрицательных последствий консьюмеристского бума для городского населения стали заметны разве что большие проблемы с городским дорожным движением, как следствие появления торговых центров и машин в таких количествах, которых не было ни при советской власти, ни в 1990-е. Впоследствии, уже в 2010-х годах, это вызвало многочисленные и непопулярные реформы в крупных городах, прежде всего в Москве и Петербурге – и постепенно городская повестка парковок и пробок стала повесткой политической.

Обратимся теперь к тому, как в этой социально-экономической обстановке чувствовал себя российский государственный аппарат – не как политическая машина, а как социальная страта. Эти годы были, кроме всего прочего, временем роста числа государственных служащих, как региональных, так и федеральных. В 2009 году их было максимальное количество за весь период, потому что потом, к 2012 году, произошло некоторое снижение. Но чтобы вы не волновались за судьбу российской бюрократии, скажем, что в дальнейшем ее численность снова будет расти и в 2019 году составит 2,4 млн человек.[4]

Двухтысячные годы для России были не только годами высоких бюджетных доходов, но и годами раскармливания бюрократического класса. К концу 2000-х чрезвычайно увеличился не только государственный сектор в экономике, но и доля в населении России госслужащих федерального и регионального уровня, а также широко понимаемых бюджетников, то есть людей, обязанных своими ежедневными доходами государству. Им и достались основные выгоды «жирных нулевых». Особенно велик процент госслужащих среди занятого населения в регионах, и прежде всего в регионах-донорах Дальнего Востока и Северного Кавказа.[5] Это имело и продолжает иметь достаточно очевидные и значимые политические последствия (см. цветную вклейку, рис. 3–2).

Итак, Российская Федерация 2000-х – это страна, которая получает углеводородные доходы, раздает их в первую очередь своим собственным служащим, во вторую очередь позволяет гражданам пользоваться плодами этих доходов и платит деньги всему внешнему миру: выплачивает свои собственные долги, выплачивает долги Советского Союза, прощает советские и российские кредиты, выданные другим странам. В крайне обобщенном виде это магистральное направление политико-экономического процесса тех лет.

Во второй половине рассматриваемого периода росла – и достаточно значимо – средняя ожидаемая продолжительность жизни. Для российского социума характерна постыдно большая гендерная разница в средней продолжительности жизни: женщины живут значительно дольше мужчин. Это значит, что люди умирают от социально обусловленных факторов: от убийств, самоубийств, ДТП, от излечимых и предотвратимых болезней (прежде всего сердечно-сосудистых), от алкоголизма, от тюрьмы и так далее. Это преимущественно, хотя и не исключительно, мужские несчастья. В 2000 году средняя ожидаемая продолжительность жизни мужчин была 59 лет (уровень Зимбабве – Того). В 2012 году уже 64,56 (уровень Кении – Эфиопии). У женщин рост тоже наблюдается: от 72,2 в 2000-м к до 75,8 в 2012-м (см. цветную вклейку, рис. 3–3).

Естественного прироста (без учета въездной миграции) количества населения за эти годы, вопреки распространенному мнению, не произошло. Более того: вплоть до 2013 года оно продолжало снижаться, и только в 2013–2015 годы наблюдался нормативный рост (см. табл. 2).

Таблица 2. Компоненты изменения численности населения России, 2000–2019, тыс. чел.[6]

Дело в том, что структура нашей демографической пирамиды такова, что даже с тем ростом рождаемости и снижением смертности, который наблюдался в 2000-х, снижение численности населения было если не неизбежно, то весьма вероятно.

Посмотрим на две демографические пирамиды, больше напоминающие елочки, – за 2002 и 2010 годы (рис. 3–4).[7]

Во-первых, мы видим ту самую разницу в продолжительности жизни между мужчинами и женщинами: чем старше возрастная группа, тем больше в ней женщин. Видим продолжающийся процесс старения населения. Видим некоторый молодежный навес: в 2002 году это были дети от 10 лет и старше, в 2010 году уже двадцатилетние молодые люди – поколение последнего советского бума рождаемости конца 80-х. Также видны в нашей демографической пирамиде (как в 2002 году, так и в 2010-м) повторяющиеся каждые 25–30 лет выемки. Особенно велика та выемка, которая в 2002 году находится на уровне 55 лет, а в 2010-м – на уровне 65 лет. Это эхо прошедшей войны, проявляющееся каждые 20–25–30 лет: непреодолимое наследие страшного русского XX века, который выжег демографические запасы страны.

О том, как в течение десятилетия трансформировались ценности этого консьюмеристского, атомизированного, стареющего социума, в котором мало молодежи и много женщин старше сорока, мы расскажем в дальнейших главах, а пока отметим тот фактор социальных изменений,