Памирские рассказы - Джурахон Маматов

– Я… я… вообще-то, – не нашёлся я, что и ответить старику, потому что действительно не знал, что сказать, – перепробовал много профессий.

– Не мучайся. Вижу, что трудно тебе ответить на такой простой вопрос. А вот если бы я спросил: «Что ты любишь больше всего делать?» – ты бы наверняка легко нашёлся, что сказать. Вот то, что ты любишь больше всего – это и есть твоя профессия, твоё призвание. Всевышний даёт тебе облегчение именно в том деле, для которого Он тебя предназначил.

– Ну, а как же чувство долга перед семьёй… детьми? – осторожно спросил я его, хотя не хотелось перебивать разговорившегося странного горца.

– Будь самим собой, и ты исполнишь все свои долги перед всем и всеми… Будь искренен хотя бы с собой. Не искажай свою суть: от этого напрягаешься, потому что искажаешь всю Вселенную. Любая деформация – это шаг в сторону от истины. Знаешь, брат, я скажу тебе больше. Твои мысли часто подсказывают тебе твою миссию на Земле, но ты не всегда готов их расслышать, а ещё чаще ты их отгоняешь.

Будучи горожанином, я тоже перепробовал много профессий. Как и все после школы я поступил в институт, на инженера, где проучился без особой радости. После окончания я работал в школе учителем физики, что у меня тоже не особенно получалось. После развала страны пробовал себя и в бизнесе – не увлекало. По настоящему мне нравилось лишь помогать отцу в работе по саду и огороду. Моя душа пела, когда я смотрел, как искусно он справляется с посадкой картофеля и помидоров, и я пробовал подражать ему. Я зачарованно наблюдал, как отец прививает веточку хурмы к инжиру. Затем он восторгался, собирая урожай с полей и с привитых деревьев. Больше всего мне хотелось делать то, что делает мой отец, но городские правила открыто говорили мне, что «это смешно», а скромные мысли о крестьянстве стыдливо и неназойливо продолжали посещать меня, а я их отгонял и отгонял…

Поселившись в горах, я стал прислушиваться к своим мыслям внимательнее, научился распознавать заложенный в них смысл. Я стал самим собой, и я счастлив. И теперь, в этих суровых горных условиях я сам себе Академик-Агроном. Я не испытываю проблем с продуктами.

У меня вообще нет проблем. Я вписался в это счастливое пространство, в эту природу, в эти величественные горы… Место жительства имеет огромное значение, мой друг. Тебе наверняка приходилось слышать, что мысль материальна и воздействует на окружающее пространство?

– Да, читал где-то, – тихо ответил я.

– А я испытал это на себе во время войны в Душанбе. Да, скорее всего, не один я чувствовал это. Я помню, как мне казалось, что воздух звенел от страха, поселившегося в городе. Даже цвет его стал сероватым от дикого напряжения. А всё потому, что мысли у людей были скованы ужасом, и они, материализуясь, создавали атмосферу страха и тревоги.

Так что мыслить позитивно – очень важно. Более того, мысль – это другая реальность, и эту реальность ты волен создавать, как тебе угодно, в соответствии со своими намерениями. Но и отвечать за ту реальность тебе же… Мысль воздействует на нас. Да и сама наша жизнь есть мысль.

Тут старик медленно поднял голову и взглянул на небо, где в яркой синеве парила пара орлов. Я тоже невольно стал наблюдать за птицами.

– Птицы всегда и всем довольны, потому что больше всего они любят летать и летают. Вот и я, занявшись тем, что люблю больше всего, стал счастлив. Теперь я живу в согласии с самим собой. Это так же естественно и прекрасно, как окружающая природа. Если счастье – есть цель человека, то я достиг своей цели.

Весь этот монолог горца я слушал почти молча и очень внимательно. Не помню, сколько времени мы просидели у ручья. Старик говорил медленно и время от времени умолкал, затем снова продолжал свою речь. Мне не хотелось его перебивать. Недалеко от нас пасся его ослик. Вокруг были высоченные горы с вершинами, покрытыми вечными снегами. С гор дул легкий июньский ветер и казалось, что я нахожусь в волшебной обстановке, где чувствуешь себя легко и свободно. А может, действительно, то горное пространство, где я пребывал с этим загадочным мудрецом, пересекалось иной счастливой реальностью. Не зря мудрецы уходят в горы…

Старик оторвал свой взгляд от птиц, медленно, но по-молодецки встал на ноги, поправил свой стёганый тёмно-зелёный чапан (традиционный халат у народов Средней Азии) и произнёс:

– Ты, парень, на верном пути, раз тебя потянуло в горы. Ну, будь здоров.

– Спасибо, бобо, – ответил я.

Затем он взял своего ослика за уздечку и легкой юношеской походкой зашагал по тропинке дальше.

Я ещё немного посидел у родника, вспоминая слова старика. Сами горы и тишина вокруг располагали к размышлениям.

06 сентября 2010 года

Хуфидж

Ранним утром в начале лета, когда солнце только-только начинало разогревать горный воздух, мы с другом Мехриддином собрались в кишлак Хуф. Обулись в удобные кроссовки и взяли с собой рюкзаки.

– Водичку бы взять в дорогу, – попросил я Мехриддина.

Он удивлённо посмотрел на меня, не понимая, о чём я, и переспросил:

– А зачем?

– Попить – дорога-то дальняя, – уточнил я.

Он взглянул на меня, как на инопланетянина, а затем тихо добавил:

– Мы все время будем идти вдоль речки, да и горных источников по пути много.

– Ах, да, извини, я не подумал об этом, – согласился я с ним.

Моя красавица, свояченица Ниссо, положила нам в рюкзаки по банке пай (кислое молоко – шугн.) и свежих лепёшек.

– Подождите немного, – сказала она и, открыв деревянную калитку, забежала в огород, откуда вернулась с едва покрасневшими свежими помидорами, небольшими огурцами и со стеблями зелёного чеснока. Быстро ополоснув их в чистом ручейке, протекавшим прямо во дворе, она положила овощи в целлофановый пакет и протянула его мне.

– Положи в рюкзак, перекусите по пути.

Мы не стали отказываться, так как до кишлака Хуф идти около восьми километров и всё время наверх. Подкрепиться по пути не помешает.

– Спасибо, Ниссо.

– Передайте привет дедушке Ремаку, – добавила она.

Мы с Мехриддином направились в Хуф. Сначала дорога была пологой, и мы шли вдоль шумной и быстрой речки Шарвидодж, от которой веяло прохладой. Вдоль тропы росли вперемежку тутовые и ореховые деревья. Вскоре кишлак Пастхуф остался позади и мы оказались на залитой солнцем горной дороге.

Если я сейчас напишу: «Кругом была такая красота, величественные горы, свежий воздух и так далее…» – это не передаст даже и сотой доли окружавшего нас великолепия нетронутой природы. Но я постараюсь описать ту дорогу, по которой мы следовали в высокогорный кишлак Хуф.

Проделанная на склоне горы, она длинными зигзагами постепенно поднималась вверх. Река, вдоль которой мы двигались вначале, незаметно превращалась в тонкую белую полоску, и мы перестали слышать ее шум вовсе. Казалось, что наблюдаешь за ней из самолёта, набирающего высоту. По пути мы вдыхали аромат тысячи трав и цветов, разогретых утренним солнцем. Даже больше – пряный воздух сам вливался в ваши легкие, и становилось легко-легко. Говорят же, что горный воздух лечит, и это наверняка правда. В синем небе над нами проплывали белоснежные облака, а за ними виднелись высоченные пики, покрытые вечными снегами. Казалось, что они находились совсем близко. Но это обман зрения. Они были очень далеко. Человека, приехавшего сюда из города, в первую очередь удивляет тишина. Нет машин, суеты, нет городского шума, слышны лишь голоса птиц.

Мехриддин шёл немного впереди, глядя себе под ноги. А куда ему ещё смотреть: он здесь вырос и каждый день любуется этой красотой, и ничто его уже не удивляет. Наоборот, его удивляю я. Когда я останавливаюсь и долго гляжу на какую-нибудь снежную вершину на противоположной стороне горного ущелья, он с вопросом смотрит на меня своими темно-синими глазами, медленно переводя их то на меня, то на объект моего интереса. Он наверняка думает: «Чудаки всё-таки эти городские». Если я слишком уж долго засматриваюсь, он просто отходит в сторонку, присаживается на один из валунов и внимательно разглядывает свои кроссовки, то расшнуровывая, то зашнуровывая их снова в терпеливом ожидании. Горцы вообще народ спокойный и терпеливый.

Так мы шли около часа. Слева от нас находился пологий склон горы, покрытый травой и разноцветьем, а справа – местами пологий скат или резкий обрыв. Ближе к Хуфу (там, где написано «Хуш омадед», то есть «Добро пожаловать») нам стали встречаться тополиные рощи, и мы решили немного отдохнуть у свежего источника («чашма» по-таджикски – прим. автора). Мехриддин присел на травку под кустом чёрной смородины, развязал рюкзак, достал оттуда свежие лепёшки с паем и помидорами и, взглянув на меня, весело сказал: «Обед готов».

Я тоже присел к импровизированному дастархану. Взяв кусок лепёшки, макнул в пай. Нет ничего вкуснее, чем поесть свежий пай с лепёшкой среди памирских гор. Ни в одном ресторане не бывает так вкусно, как здесь.