Подсвечник Чпока - Илья Фальковский

Боксер шнырял по всему Райцентру, ухитряясь добывать Лысых в самых затаенных уголках города. За Боксером подтянулся и его друг Нумизмат — бывший студент-очкарик. Он был молчун, и за ним никаких историй отродясь не водилось. С появлением помощников Чпок совсем обленился. Сам он уже почти не выходил на промысел. Лысых приносили к нему домой.

А потом его осенила гениальная идея. Сидя над очком покосившегося и вонючего бочкиного туалета и уже подготовив к использованию местную газету, он вдруг наткнулся в ней на раздел «Объявления». Массаж на дом, покупка валюты, гадание по руке. Вот тогда-то Чпоку и пришла в голову догадка, изменившая все его дальнейшее существование. В тот же день, прихватив для верности Пешего, он отправился в редакцию. На вахте они узнали, где находится отдел объявлений. В тесной каморке за столом сидел маленький лысый мужичонка с красным носом. — Хочу объяву дать, — сказал Чпок.

— Что? — переспросил мужичонка.

— Что, что, объяву, понял? — повторил Чпок.

— Теперь понял, — насупившись, ответил мужичонка и достал бланк квитанции. Чпок передал ее Пешему и смачно сплюнул на пол:

— Пиши!

Пеший сел за маленький столик в углу и под диктовку Чпока аккуратно заполнил:

— Объява. Куплю Лысого.

Добавил в конце телефон Бочки и вернул квитанцию мужичонке. Нос мужичонки покраснел еще больше.

— Это еще что? Какого еще Лысого? — зашмыгав носом, заверещал мужичонка.

— А тебе какое дело? Кому надо поймет, — отрезал Чпок и протянул мужичонке бумажку зелени.

Мужичонка уставился на бумажку. То ли она оказалась решающим аргументом, то ли слова Чпока возымели успокаивающее действие, но мужичонка взял и квитанцию, и бумажку, и враз затих.

С тех пор Чпок в редакцию не ходил, а регулярно, раз в неделю посылал Пешего. Снабдив его зеленой бумажкой. Телефон Бочки теперь звонил, не переставая.

— Чпок, тебя! — чуть не наполовину высовывая свое жирное тело в окно, надрывалась Бочка.

Чпок неспешно продевал ноги в шлепанцы, вставал с тахты, спускался вниз в сад и шел к телефону.

— Сколько за Лысого даете? — спрашивал, чуть запинаясь, волнующийся женский голос или наоборот напористый мужской.

— А сколько хотите? — переспрашивал Чпок.

— Три сотни! — выпаливал, тут же осекшись от собственной наглости, женско-мужской.

— Подходит, — выждав паузу, отвечал Чпок.

Встречи он назначал прямо у калитки. Лысые текли чередой. Под вечер он так уставал от звонков, что переставал подходить к телефону.

— Ну его, — говорил он. — Завтра еще позвонят.

Звонки все больше были деловые, стоящие. Но попадались и несуразные. Так однажды в 6 утра его разбудил вкрадчивый девичий голосок.

— Лысого у меня нет, а девушка задешево вам не нужна? Могу служить и по любви, и по хозяйству — проворковал голосок.

Чпок положил трубку и отключил телефон. А Бочке с тех пор велел не звать его к телефону до 12-ти дня. Но Бочка, получавшая теперь в два раза большую арендную плату, сама украдкой снимала трубку, и назначала для Чпока встречи на вечер.

Лысых отныне Скупщику Чпок носил не по одному, а десятками. В один такой удачный день и зародилась у него мысль, что он сам может стать Скупщиком. Каналы он знал, связи нужные на отдачу имелись. Но вот как ему объявить об этом?

Чпок нервно грыз ногти. А потом ему надоело выдумывать предлог.

— Я теперь сам буду Скупщиком, — вдруг отрубил он и сам удивился, как это у него так запросто вышло. Скупщик не отвлекся от своего занятия, продолжая вычищать из желтых картофелин серые глазки Лысых.

— Не волнуйся за меня, — будто бы отвечая на немой вопрос Чпока, говорил он. — Без работы я не останусь. А потом за кладом пойдем с тобой на болота, так и вовсе разбогатеем. Да так, что тебе и не снилось! Миллион Лысых отдыхает! Знаешь историю про одного Бродягу?

Чпок молча мотнул головой.

— Этот Бродяга шел по Пути и как-то почти потерял силы с устатку и от голода. Но, на счастье, добрая женщина встретилась ему на Пути и пригласила к себе домой. Там долго он приходил в себя. А когда, наконец, собрался уходить, в знак благодарности предложил ей взять ее сына с собой. Он видел, как тяжко живется ее сыну, которому приходилось рубить дрова и вести беспросветное существование. «Со мной он сможет увидеть истинную природу вещей и понять их связь», — сказал он женщине. Женщина с радостью согласилась. И сын был рад, понадеявшись на приключения. Вот шли они с Бродягой, шли, а потом Бродяга ударил посохом по земле, и она разверзлась. «В этом месте, — сказал он. — зарыт железный подсвечник. Спустись за ним и принеси мне его, только не бери сокровища, которые попадутся тебе по дороге». Юноша нашел подсвечник, но не удержался и прихватил с собой еще разные драгоценности, найденные им рядом с подсвечником. Но когда он вышел на поверхность, обнаружил, что они растаяли, а сам он находится в лачуге своей матери. С горя зажгли они с матерью свечи в подсвечнике, и тут же появились двенадцать танцующих Бродяг, и дали им по монетке. Так каждый день зажигали они подсвечник и получали двенадцать монет. Но память о сокровищах не утихала, монет юноше было мало, и он снова отправился в странствия, надеясь отыскать то место. Найти он его не сумел, но однажды попал в роскошный дворец, и каково же было его удивление, когда во властителе дворца, восседавшем на троне, он узнал того самого первого Бродягу. Тот искренне обрадовался появлению юноши. Схватив подсвечник, ударил посохом по нему, и тут же появилась повозка с лошадьми, груженая сокровищами. «В благодарность, за то, что ты вернул мне подсвечник, я дарую тебе эту повозку», — сказал Бродяга. Ночью юноше не спалось. Перед самым рассветом он прокрался в спальню Бродяги, стянул со столы подсвечник, вскочил в повозку и был таков. А когда прибыл к матери, желая ей показать чудеса, ударил по подсвечнику палкой, как делал это Бродяга. Но юноша был невнимателен, поэтому не заметил, что Бродяга бил не левой рукой, а правой. Поэтому, когда он ударил, появились двенадцать танцующих Бродяг, схватили подсвечник, вскочили в повозку и исчезли в дали. А юноша стал сохнуть с тоски, сознавая, как он туп, жаден и недостоин, и вскоре умер. Так что твои Лысые каждый день — как эти двенадцать жалких монет. А кладом нашим будет подсвечник, и думаю, я сумею разгадать, как по нему ударить, чтобы получить сокровища.

Химик

Чпок обзавелся своими Гонцами. Имен настоящих их он не знал, но сами себя они, смеясь, называли Надькой, Веркой и Любкой. Все пышногрудые и крепкозадые, словно поп-дивы из телеящика, Надька только брюнетка, Верка блондинка, а Любка рыжей была.

— Много, много Лысых поместится, — радовался Чпок, приглядываясь к их крутым бедрам.

Теперь он целыми днями резался в карты с Боксером и Пешим, да жрал немеренно, нескоромно. Чтобы совсем не раздаться да не осоловеть от жизни такой, вертел часок после полудня нунчаки мужа бочкиного, рабочего хмыря. Хмырь этот, правда, тоже теперь поднявшись на бочкиных доходах, с работы уволился и целыми днями хмуро глушил белую собственного производства, из дома редко выходя, разве что за закусью, луком да огурцами, на огород.

Дни текли быстрые бессмысленные. Однажды зазвонил телефон и веселый голос предложил почти что «лысых, но получше». Так появился Химик. Химик росту был невысокого и, говоря, голову постоянно задирал вверх, словно барбос какой. Нраву он был жизнерадостного и покладистого. Цену не завышал. Когда он первый раз развязал тесемку своего кожаного мешочка и высыпал на ладонь Чпока его содержимое, глаза того словно обожгло язычками костра. Солнечные зайчики зарезвились в зрачках у Чпока, да так и не поблекли. Чистяка такого голдового он еще не видал. Двенадцать горошин искрились в его руке, теплом своим лаская, согревая душу.

— Сам отливаю, — светился от гордости Химик.

— А как, как? — силился спросить Чпок, но во рту его пересохло.

— Дом у меня на отшибе. Установил там лабораторию с братом, — пояснял Химик, — стараюсь по ночам работать, чтоб Серые не засекли. Объявление дал в газету: «Скупаю платы». Сейчас их до жопы. И все дела.

Отныне раз в неделю Химик радовал Чпока, и завязалась у них дружба. Вместе ездили на шашлыки, на речку купаться. Брали с собой Гонцов. Рукастый Химик ставил мангал, и пока прогорали угли, носились с Чпоком саженками наперегонки. Потом подолгу валялись на берегу.

— Ты в детстве кем хотел стать? — спросил как-то Химик, поглядывая на плещущихся в речке Гонцов.

— Не помню, — вяло отвечал Чпок.

— А я вот хотел стать врачом. Даже в школе на УПК записался в медбратья. Отправили нас на практику в больницу. Но нам с товарищем быстро надоело каталки по коридору толкать. Вот мы и придумали игру. Коридоры-то наклонные. Отпускали каталку с больным. Она катится. Больной орет. Главное, надо было успеть поймать каталку до поворота, пока она в стенку не врубится. Но мы обычно не успевали.