Синева - Элла Чудовская

крупной саранчи. Яна она привела в восторг, а Лила из состояния ступора впадала в панику, а потом обратно. Пришлось запереть ее в доме. Вечер у детей (понятно ведь уже, что нам подбросили не одного, а двух детей?) прошел под дверями. С визгом счастья Ян просовывал пальчики в щель над полом, а Лила их облизывала.

Мы с Ларой почувствовали, что это, возможно, последний спокойный вечерок – Янек все увереннее стоял на своих пухлых, кривоватых ножках, требовал вертикальных прогулок. Пока дети и собаки были заняты собой, мы душевно распили бутылочку «Чирвары».

Моя новая добыча – мой подарок судьбы, неслыханная удача, моя прелесть – лежала одиноко наверху, в кабинете, и звала меня, как Кольцо Всевластия хоббита Фродо. После вина жена заснет одновременно с младшими, и я наконец-то предамся греховному наслаждению…

Двухтомник «Идиота» Достоевского – единственное прижизненное издание, из коллекции семейства древнего уважаемого рода. Старики ценители отправились на покой, дети утратили волю, внуки любят все свое, все новое, а правнуки просто не читают. Увы, редкий экземпляр находился в крайне удручающем состоянии; неподобающее хранение в условиях эмиграции, небрежение последних лет – все это позволило выкупить бесценный лот за вполне доступные мне деньги. Деньги… Иногда после реставрации книги, которые не сошлись со мной характером – энергетический шлейф, знаете ли, – я опять выставляю на аукцион. Случаются неплохие деньги…

Человек без увлечения, без полета мысли – унылое создание. Мое официальное хобби – кораблики: модели фрегатов, галер, каравелл… Ни у кого не вызывают вопросы миниатюрные инструменты, запахи лака, клея, краски, обрезки картона, бумаги, кожи, шнура… «Ужас какой кошмар, бардак, вонь! И не рассчитывай, что я буду здесь убирать!» – это реплики Лары. А я, в свою очередь, восклицаю: «Не смей ничего здесь трогать!»

Моя тайна живет в укромном местечке.

Ты думаешь, мой друг, какие секреты могут таить близкие тебе люди?

Не думай об этом.

Думай о причинах, по которым они могут появиться.

Ночь приходит внезапно – черный бархат неба прокалывают искры первых звезд. Ковши Большой и Малой Медведицы, Кассиопея, Гончие Псы… За чтением космической карты не замечаешь, как начинает разворачиваться бездонный колодец звездного калейдоскопа и чернота растворяется в спектре холодной сини.

Лила сопит и слегка подрагивает на лежанке под окном. Янек раскинулся в кроватке с высокими бортами, пустил слюнку по пухлой щечке, маленькие пальчики скручены в замысловатые фигуры. Лара лежит на краю кровати, сон ее всегда крепок, радары настроены на один-единственный звук – голос ребенка, – ладонью она все еще касается ножки малыша. Я тихонько крадусь по краю лестничных полотен – у стены они совсем не скрипят.

Сейчас, сейчас…

7

Моя прелесть!

Я чувствую очень сильное эмоциональное возбуждение. Предвкушаю первое прикосновение. Ножницы в руках слегка подрагивают под мягким светом настольной лампы…

Маньяк. Маньячина.

Подготовлю-ка сначала маскировочную обложку – оттянем, так сказать, момент сладострастия. У меня давно лежат два последних романа Стивена Кинга на итальянском. Я прилично владею несколькими языками, а вот Лара абсолютно счастлива и горда своим совершенным английским. В моей библиотеке нет художественной литературы на английском – осознанно не создаю никаких точек притяжения для супруги. Ужасы на итальянском… Да я ни над чем в жизни больше так не смеюсь. Великолепно, просто великолепно. Сами книги я потом отдаю Винсенту – он заядлый потребитель развлекательной литературы, и на этой почве мы с ним очень подружились.

Винс – итальянец, как вы уже могли догадаться. Однако это не означает, что мы в Италии. Прокопий – грек. Джина – американка. Пьетро из Сицилии, но у меня есть сомнения как в том, что он итальянец, так и в том, что он Пьетро…

Так, так-так.

Моя прелесть!

Срезаю пленку, вскрываю гофрированный картон коробки, снимаю пупырчатую пленку, тонкий слой полупрозрачного, хрусткого пергамента…

Едва уловимое движение за окном отвлекает мое внимание – на меня смотрят две Луны. Одна – бледная, далекая, в голубой короне облака, вторая – желтоватая, будто головка сыра, с тремя черными неровными дырами.

А-а! Да это же перевернутое лицо!

Я позволяю себе лишь короткий, приглушенный вскрик, но тело мое реагирует с полной амплитудой, и я отшатываюсь прочь от оконного проема назад… навзничь… И быть бы мне с сотрясением, да комната у меня узкая и стул, не имея возможности опрокинуться, упирается верхушкой спинки в стену. Ножки стула, сминая коврик, медленно проезжают вперед, и я плавно, сгибаясь в шее и пояснице, словно креветка, укладываюсь на пол, с ногами, торчащими в потолок.

Пара секунд на осознание комичности ситуации с привкусом трагизма, абсурда и ужаса. Подтягиваю колени к груди и вываливаюсь из ловушки набок. С каким выражением лица мне явиться из-под стола перед своим «зрителем»? Являться ли? Выдергиваю из розетки электрический шнур лампы и, не поднимая над столом головы, нащупываю книги, на четвереньках выползаю из кабинета, прикрываю дверь.

Я чувствую себя трусом и малодушным человеком.

Возможно, я испугался собственного отражения в стекле.

У меня нет ни малейшего желания возвращаться в комнату до рассвета.

Прячу книги среди своей рабочей одежды, раздеваюсь и ныряю в постель рядом с женой. Сердце частит, я прислушиваюсь к шорохам дома, пению птиц, скрипу сверчков. Долго не могу заснуть. За окном потихоньку светлеет, но еще до первых красок утра ровное дыхание спящих все же уносит меня в тревожный, поверхностный сон.

Ян просыпается первым, в отличном настроении; ухватившись пухлыми ручками за бортик кроватки, он пружинисто приседает и трясет тяжелым памперсом. Лара легко, по-девичьи, поднимается, чмокает ребенка и уходит делать смесь. Лила продолжает сладко похрюкивать во сне. Я открываю один глаз, затем – второй. Воспоминания молнией проносятся в голове. Надо срочно завернуть и убрать книги. Дожидаясь возвращения жены, возобновляю свой давний разговор с внуком:

– Скажи «деда», Янек, скажи «де-да»…

Он всех уже называет, моя же очередь зависла.

– Мака!

Что?!

– Мака!

Лара стоит в дверном проеме, крутит в ладонях бутылочку и хохочет:

– Ну вот, дед, а потом ты будешь Макай! Ой, ха-ха-ха! Ой, ха-ха-ха!

Зараза ведь эта Лариса. Но я все равно чертовски рад.

Мы с Лилой выходим на утреннюю прогулку. Я осторожно отпиваю свой горячий кофе, Лила цокает коготками в полной тишине утра и обнюхивает влажные от росы камни. Минуя дом Прокопия, мы выходим к высокой осоке над обрывом и одновременно замираем. Лила в связи с физиологическими потребностями, а я от избытка чувств и впечатлений. В чистом, безмятежном, пронзительно-синем небе неподвижно зависли черными галочками два баклана, превратив картину начала дня в детский рисунок. Море цвета изумруда дышит так легко и