Долгая дорога к дому - Алексей Ефимов

6.

Обернувшись, мы увидели несколько… существ. Они не походили на людей, скорее, на мутантов или орков из книжки — здоровенные, как гориллы, и с волосатыми мордами, лишь наполовину человеческими. Только у горилл никогда не бывает рогов и на их мордах никогда не бывает написано столь зверское выражение. Впрочем, рога, скорее всего, не были их собственными. На них было нечто вроде шлемов с доспехами — кольчуги, поножи, а в руках (лапах?) они держали оружие — секиры, мечи… и винтовки. Или что-то похожее. Это настолько походило на кадр из фантастического фильма, что мы даже не пытались бежать — впрочем, мы настолько устали, что при всем желании не могли ни бежать, ни сражаться. Свои дубинки мы давно бросили… и просто не могли поверить, что всё это происходит наяву.

Мы услышали сзади, на той стороне канала, слабые, приглушенные расстоянием крики, потом — безошибочно узнаваемый звук выстрелов, но смутно, словно во сне. Потом я услышал ещё один знакомый звук — стрекотание вертолёта. Обернувшись, я увидел нелепую машину, похожую на летающий ящик — она направлялась прямо к нам.

Когда я отвел взгляд, "гориллы" были уже совсем рядом. Одна из них со всего размаху ударила мечом по голове Петра. Из-под широкого лезвия брызнула кровь пополам с мозгами, и оно остановилось, разрубив череп и шею до рёбер. Пока я оторопело смотрел на это, существо (орк?) одним сильным рывком высвободило меч и повернулось ко мне. Я тупо смотрел на его украшенные золотыми узорами доспехи. Когда оно замахнулось вновь, я попытался прикрыться руками. Меч сильно ударил меня по предплечьям и по груди, пройдя сквозь руки, как сквозь воздух. Ёще не понимая, я смотрел на брызжущие кровью обрубки, не чувствуя, что удар откинул меня назад и что я падаю. Падения я не заметил, боли тоже не было. Просто земля плавно сдвинулась, уступив место небу. Потом я увидел секиру — громадное ржавое лезвие, насаженное на грубо оструганную палку. Секира плавно опустилась и с кошмарным хрустом врезалась мне в грудь. В один миг стало трудно дышать, рот моментально наполнился чем-то горячим и солёным. Я еще раз попытался вдохнуть… но тут мне вдруг стало очень легко, а вокруг начало темнеть. Последнее, что я запомнил — зелёное, в ржавых пятнах, днище вертолета, зависшего прямо надо мной. Потом меня пронзила страшная боль и я решил немедленно уснуть, зная, что потом мне станет легче.

Проснувшись, я понял, что это правда.

7.

Я проснулся легко, словно не умер, лёжа на мягкой постели. Металлические стены комнаты подпирали белый светящийся потолок. Место было незнакомое и я несколько секунд удивленно смотрел вверх, потом, поняв, что это был сон, ощутил величайшее облегчение. Там мне отрубили руки, а теперь они, конечно, были на месте. Я взглянул на ладонь.

Да, она была на месте — но она была не моя.

8.

Я растерянно смотрел на неё. У меня не могло быть такой руки — загорелой, твёрдой, с мозолями на ладони. По ощущениям она была моя, на вид — нет. Как ни странно, я ничуть этому не удивился, хотя впору было сойти с ума — тело тоже было не моё, тело взрослого мужчины или юноши, а не костлявого подростка — поджарое, худое, мускулистое и, разумеется, совершенно целое. Я ощупал лицо, потом голову — волосы, похоже, стали длиннее, но ничего больше сказать было нельзя. Я сел, осматриваясь, потом поднялся.

Комната оказалась небольшой, квадратной, метра четыре высотой, с голыми синеватыми стенами. Здесь было тепло (лишь сейчас я понял, что обнажён), пол покрыт чем-то пушистым, похожим на ковёр. У стены — диван, где я лежал, ещё кресло и стол. Над ним — вделанное в стену квадратное зеркало размером в метр. Дверь я не сразу заметил — так плотно она прилегала к стене. Судя по петлям, она открывалась внутрь. Ни ручки, ни замка — просто гладкий лист толстого металла. Тюрьма.

Взглянув на зеркало против двери внимательней, я уже не сомневался, что это — просто окно, в которое видно лишь с одной стороны. Ещё — две вентиляционные решетки под потолком. И всё. В комнату проникал слабый гул — словно где-то работал вентилятор, но больше — ничего.

Я подошел к окну — зеркалу. Неважно, кто за ним стоит — я хотел увидеть себя.

Из зеркала на меня смотрел серьезный молодой человек — рослый, гибкий… правильные и чёткие черты высокоскулого лица… гладкая золотистая кожа… красивый изгиб губ… большие, длинные глаза, тёмно-синие, опушенные густыми ресницами… лохматая грива густых рыжеватых волос, падающих на плечи… крепкие, мускулистые руки… он был хорошо сложен, строен и даже по-взрослому красив. На его лице застыло растерянное выражение. Но это был я.

Я узнавал и не узнавал себя и это ничуть меня не удивляло. Оторвав взгляд от стекла (толщиной сантиметра в три, что окончательно укрепило мои подозрения), я вновь осмотрел комнату. На спинке кресла лежала одежда — короткие шорты и туника из плотной тёмно-зелёной ткани, с короткими рукавами и глухим воротом. Тут же лежал крепкий кожаный ремень. И больше — ничего. Ни обуви, ни штанов, но выбора не было — или одевайся, как хотят хозяева, или ходи голый.

Одевшись, я вновь подошел к зеркалу. Туника не доходила мне даже до колен, однако была удобной и я-здешний выглядел в ней совсем неплохо — если не смотреть на голые ноги. Но что-то во мне сказало, что здесь над этой одеждой никто не будет смеяться.

9.

Я просто вспомнил это — без страха, без удивления. А кстати, кто я? Айскин Элари. Раньше меня звали по-другому, но вот как? Я не мог вспомнить. Как я сюда попал? Я впомнил, но что было ДО больницы?

Я вспомнил на удивление красивый город-сад, сплошное море огромных деревьев, и в нём — ещё более огромные белоснежные здания-острова, окрашенные багрянцем заката — этажей по двадцать или по тридцать, они, как утесы, высились над зеленью и над водой каналов. Я никогда не видел Тар-Ратты, но я её помнил!

От бешеного вихря двойных воспоминаний у меня закружилась голова и я сел на пол, пытаясь собраться с мыслями. Это было… часть моей памяти заменили разрозненные воспоминания совершенно другого человека (юноши, чье тело — я это чувствовал — я занял). Я не сошел с ума лишь потому, что мое сознание осталось прежним и я мог четко отделить свои воспоминания от чужих — я помнил, какие переживал, а какие — нет. Но всё же, я изменился — прежде всего, я стал старше (лет на десять) и…

Я сжал голову руками. Мне не хотелось думать, вспоминать эту чужую жизнь, хотелось только одного — добраться до постели и спать, спать, спать… Так я и поступил.

10.

Скорей всего, я просто задремал — меня разбудил лязг открытой двери. В проеме стоял смуглый юноша в тунике похожего покроя, но белой, с золотой отделкой, как и я, босой. Он тоже был мне наполовину знаком — рослый, сильный, с крепкими руками и сумрачным лицом, твердым и правильным — красивым и грозным лицом воина.

— Кто ты? — спросил юноша — и, к своему удивлению, я его понял.

11.

Я лишь сейчас осознал, что думаю теперь совсем на другом языке. Слова, построение фраз — всё было другим. Но этому я уже не удивился.

— Элари. Айскин Элари.

— В какой мере? — взгляд юноши потемнел, стал острым. Но у парня было что-то неладное с глазами, что-то такое страшное, что я не сразу решился посмотреть. Наконец, я понял. Зрачки. Они были… овальные — две узких вертикальных щели, какими никогда не бывают человеческие зрачки. Вроде бы ничего страшного в этом не было — но эти глаза с серо-стальной радужкой казались чужими на смуглом человеческом лице. Они тоже были живыми — но иначе и вдруг меня охватил чудовищный ужас — мне показалось, что внутри, под чистой кожей, прячется чудовищная хищная тварь, притворяясь сильным живым юношей — и смотрит, смотрит неотрывно…

Я зажмурился и помотал головой, прогоняя наваждение. Пусть это были глаза скорее кошки, чем человека, они смотрели на меня с дружелюбным любопытством. Этого хватило.

— Я не знаю. Во мне его память… частично.

Юноша опустил взгляд. Я был готов поклясться, что он с трудом сдерживает слезы. Но он быстро справился.

— Так и должно было быть. Он спас твою жизнь ценой своей. Нет, не так. Его жизнь — теперь твоя жизнь. Понимаешь?

— Нет.

— Хорошо. Я расскажу. — В голосе юноши уже не было горечи — только бесконечное терпение. — Садись.

Он прикрыл дверь и сам сел на поручень кресла. Я присел на край стола. Наши глаза встретились.

— Я Атхей Суру, — представился юноша. — Лучший друг Элари… был. А кто ты?

— Элари. Я не помню, как меня звали раньше.

— Пусть так, — Суру опустил взгляд.

— Что с Петром? — спросил я.

— Он мёртв, — сразу поняв, о ком идет речь, ответил Суру. — Ты тоже был мертв… но тебя ещё можно было спасти — хотя бы частично. Твоё тело было безнадежно разрушено… но мозг ещё цел. А у… Пит… Петра — нет.