Пловец Снов - Лев А. Наумов

ли он мог предложить? Ему казалось, что сочинения – самое очевидное. Написав её работы по литературе несколько раз, Горенов понял, что ему нравится. Интересно представляться маленьким человеком… потом – подростком. Приятно писать о своём мнении, о прочтении каких-то книг. Рассуждать, о чём хочется, а не обживать тесные рамки детективных серий. Однако скандал не заставил себя долго ждать. Лену быстро разоблачили, поскольку учителям тоже было известно то, что она «дочь того самого». Правда, они с мамой решили отцу ничего не говорить. Георгий продолжал кропать свои сочинения, но в школе девочка сдавала другие, которые писала с мамой.

Почему-то вопрос о высшем образовании Лены волновал его больше, чем многие другие аспекты происходящего с ней. Ему было важно помочь дочери найти или по крайней мере не потерять себя… Звучит банально, но какой отец не примет эти слова как модус операнди. К тому же он помнил, как, измождённый сомнениями, когда-то не заблудился, не пропал именно благодаря ей. В то сумрачное время Горенов приходил домой и задавал крошке один и тот же вопрос: «А где папа?» – она маленькой ручкой тыкала в него пальцем. Тогда Георгий понял, что всегда сможет спросить дочь об этом. Он ошибался. Как обратиться с ним к восемнадцатилетней девушке? А ведь сомнений меньше не стало, наоборот, они усиливались и заполоняли всё вокруг, к ним добавлялась злость, кризис среднего возраста, личная неустроенность, неоправдавшиеся надежды… Не оправдывавшаяся Надежда…

«Точка – дочка», – вертелось у него в голове. Нет, всё-таки славно, что не сын. Зачем нужен «продолжатель (этого) дела»?.. «Наследник (каких-то) идей»?.. Чему несчастный «победитель» мог бы его научить?

Из всех профессий писательская стоит особняком по множеству причин. Одна из них в том, что литератор делится мыслями и тем самым влияет на некую аудиторию, состоящую не только из близких родственников. Пусть широта охвата всё равно смехотворна по сравнению, скажем, с телевизионщиками или киношниками, но есть два существенных отличия. Во-первых, сочинительство – дело одинокое, а не коллективное, как производство фильмов, и уж тем более не корпоративно-государственное, как телевидение. А во-вторых, это влияние не ограничено по времени. Бывает, что тексты восстают через много лет после смерти автора и начинают наводнять головы. Хотелось бы, конечно, при жизни, но и такой шанс дорогого стоит. Правда, в любом случае подобное происходит с другими произведениями, не с детективной литературой… Но теперь у Горенова имелась книга G! Можно ли её уже называть книгой? Сам текст существует хоть пока и без бумаги, без обложки, без читателей, без выходных данных… «Готовые, но не опубликованные!» Тьфу, как все похожи друг на друга, даже противно. Впрочем, пока есть надежда… Надежда… Как раз сегодня после презентации будет удобно поднять этот вопрос.

Одеваясь во всё парадное, Георгий думал о том, что случайно вычитал вчера в Ленином журнале, в котором заголовки писали розовыми буквами. «Шоколад с содержанием какао менее 35 % относится к молочным… В том случае, если концентрация какао превосходит 40 % – это чёрный шоколад». Взгляд сразу споткнулся о совершенно неуместное в женском издании слово «концентрация». Но главное, что беспокоило собирающегося на презентацию автора: а как же шоколад от тридцати пяти до сорока? Какой он? Как называется? Разве его не существует? А если так, то существует ли сам Горенов?

2

Станция метро находилась рядом, но когда живёшь здесь, глупо ездить под землёй. Люди прилетают издалека, преодолевают тысячи километров, чтобы прогуляться каждодневными маршрутами местных. Но петербуржцы, населяющие центр, равно как и обитатели острова Сите, Трастевере, Вестминстера и других исторических районов великих городов, нередко забывают об этом. Горенов помнил.

Иногда всё-таки и ему приходилось спускаться в метро. Тогда к его услугам была расположенная совсем близко станция «Технологический институт» – он терпеть не мог фамильярного названия «Техноложка» – а чуть дальше «Садовая-Спасская-Сенная». Все ветки рядом, кроме зелёной. И, разумеется, Надежда жила на «Елизаровской». Как иначе? Сейчас следовало пройти всего три-четыре километра. По его меркам, принимая во внимание любовь к прогулкам – пешеходное расстояние.

Выйдя из подъезда, Георгий кивнул своему любимому тополю, росшему во дворе. Их спилили почти везде, этот остался последним. Тополь, тополь, Севастополь, Таганрог, бараний рог. Конечно, не последний. Вот рядом ещё один, но будем считать, что сосед – предпоследний, а гореновский фаворит – самый особенный, самый главный тополь Петербурга. Потому что любимый.

Он прошёл дворами, потом свернул на Крюков канал. Однажды Георгий написал о каком-то своём герое: «Во всех городах мира он вздрагивал в полдень, будто слышал пушечный залп». Пунктик приезжего. Правда, где он это написал? Предложение так нравилось автору, что ни в один детектив оно пока не попало. Клише, стоящее в центре сентенции, не позволяло включить его и в книгу G. Однако фраза давно вела жизнь увидевших свет слов, так и не покинув сознания Горенова. В какой-то момент у него возникло ощущение, что раз она не подходит никому из персонажей, то это сказано о нём самом.

В этих словах умещалось многое: любовь к городу, испуг, дискомфорт, важность ритуалов, чувство времени, которое на флоте у Георгия развилось едва ли не до состояния совершенного механизма. Но штука в том, что с переездом в Петербург он будто бы перестал работать. То ли сломался, то ли забыли смазать. Течения минут Горенов более не ощущал. В Таганроге не было случая, чтобы он опаздывал, теперь же случалось всякое.

Это одна из тех загадок города, которые весьма его занимали. Впрочем, устраивавший Георгия ответ уже был найден. Петербург населён не только людьми, но и традициями, в числе которых «полуденный выстрел» – одна из самых примечательных. Обычное дело для крепостей – залпом маркировать знаковые события: наводнение, рождение ребёнка в царской семье, крупную военную победу на дальнем пограничье… Но здесь им принято обозначать каждый начинающийся день. Очень русская привычка – деньги на ветер. Фейерверки, залпы… не по особым случаям, а просто так.

Как и многое другое, этот сигнал задумал ещё Петр I. Он же поручил французскому астроному Жозефу-Николя Делилю разработать научную базу, произвести необходимые расчёты. Собственно, воля императора фактически имела статус государственного указа, но бумаги о высочайшем повелении всплыли почему-то только, когда Петра уже не было. Делиль всё сделал быстро, однако показать царю не успел. Француз принёс свой труд Екатерине, а ей было совсем не до того. Неизвестно, представлял ли учёный выкладки и проект Петру II, но вот к Анне Иоанновне приходил точно. Та ответила суровой резолюцией: «Людям поганым времени знать