Слепой. Обратной дороги нет - Андрей Воронин

для старого друга! Зная Драговича, Юрий мог предположить, что в чемодане у него почти наверняка припасена литровая бутылочка «сербской лютой» – чистой, как слеза, пятидесятиградусной водки, которую можно пить литрами, почти не пьянея, и которая зато в полный голос заявляет о себе наутро. Да как заявляет!..

И лежит эта заветная бутылочка в углу чемодана, конечно же, не для какого-нибудь чинуши из общества какой-то там дружбы, а для настоящего, проверенного огнем и кровью друга – для Юрия Алехина, и ни для кого больше. И выпита она будет не в дорогом кабаке, не под стук столовых приборов, рев ресторанной музыки и бессмысленные заверения в вечной дружбе двух братских народов, а с глазу на глаз, в полутемной прокуренной кухне, под задушевный разговор о том, что дорого обоим – так дорого, что дороже этого нет ничего на всем белом свете…

Алехин представил себе этот разговор и будто наяву услышал полузабытые звуки сербской речи, которая только поначалу кажется непонятной, а когда к ней чуть попривыкнешь, становится почти неотличимой от родного русского языка. Они и пишут-то почти по-русски, кириллицей, только вот в последнее время зачем-то выдумали писать то же самое латинскими буквами – повторяют, значит, для особо тупых приверженцев западного образа жизни…

В аэропорту он втиснул машину на вечно переполненную, покрытую перемолотым колесами грязным снегом стоянку, запер дверь и поспешил в зал ожидания. Здесь он узнал, что чартерный рейс из Черногории прибывает по расписанию, благо погода стояла хоть и морозная, но ясная и безветренная, как по заказу. Это означало, что он вполне успеет перекинуться со Слободаном парой слов, дать ему свой новый адрес и номер телефона и условиться о встрече, а потом вернуться в казино за добрых полчаса до истечения установленного Гаврилычем срока.

Встречающие из общества российско-сербской дружбы были тут как тут – два мордатых мужика, с виду стопроцентные зажравшиеся чинуши, и толстая некрасивая тетка в очках – такая же чинуша, как ее коллеги, разве что не в штанах, а в юбке. Тетка была при цветах, а один из мужиков маялся с картонным плакатиком, на котором красовалась выведенная толстым маркером надпись по-сербски: «Слободан Драгович». Фамилия была написана с ошибкой, но Алехин не стал подходить к этой компании и указывать на неточность: ему хватило недавнего телефонного разговора. Человек, у которого Алехин пытался узнать время прибытия Драговича в Москву, ни в какую не желал делиться с ним информацией, как будто это был невесть какой оборонный секрет, и сдался только после того, как Юрий пообещал приехать к нему в офис лично и изукрасить его, как Бог черепаху. Видимо, это обещание прозвучало убедительно, а охрана офиса оставляла желать лучшего, так что нужную информацию Юрий все-таки получил. Он не исключал, что его телефонный собеседник находится среди встречающих, и потому старался держаться от этой компании подальше – как говорится, во избежание ненужного кровопролития.

Он стоял в сторонке, разглядывая троих деятелей, претендовавших на монополию в области российско-сербской дружбы, и гадал, что связывает Слободана с этими людьми. Впрочем, даже он, простой солдат, понимал: в наше время худой мир лучше доброй ссоры. Автомат хорош, когда враг стоит у твоего порога и надо дать ему по зубам, да так, чтоб уши отклеились. Еще он незаменим, если ты взываешь о помощи, а все кругом притворяются глухими, если надо обратить на себя внимание, заставить больших людей прислушаться к тому, что ты можешь им сказать. А вот, когда эта цель достигнута, наступает самое время забросить оружие за спину и заняться политикой. Потому что, если этого не сделаешь ты, за тебя это сделают другие – те, кому глубоко плевать и на тебя, и на твой автомат, и на дырки в твоей шкуре, и на то, что ты хотел сказать всему миру. Профессиональные политики, любители загребать жар чужими руками, уж они-то своего не упустят! Поэтому Слободан, наверное, правильно поступил, сменив камуфляж на деловой костюм и занявшись политикой. Тем более что он из тех, кто, если понадобится, в любой момент готов вынуть свои походные сапоги из шкафа и доказать всем желающим, что не разучился управляться с ручным автоматическим оружием…

«Да наплевать на все это! – подумал Юрий, присаживаясь на мягкий диванчик в углу и нетерпеливо поглядывая на часы. – Политик, бизнесмен, охранник в казино – какая разница? Слободан – такой парень, на которого можно положиться, в какую одежку его ни наряди!»

Он знал, конечно, что люди меняются под воздействием обстоятельств, однако письмо Драговича, с большим опозданием переданное ему бывшей женой, было написано прежним Слободаном, который, казалось, сам еще не до конца освоился в новой для себя роли официального лица, главным оружием которого является не автомат, а хорошо подвешенный язык. Это было теплое, дружеское письмо; чувствовалось, что Слободан скучает по товарищу не меньше, чем Юрий – по нему.

Бесстрастный женский голос из репродукторов объявил, что рейс из Черногории совершил посадку по расписанию. Алехин посмотрел на часы. Опоздание составляло всего три минуты; впрочем, его часы могли спешить. Он встал с диванчика и не спеша двинулся к пассажирскому выходу, все еще стараясь держаться подальше от встречающих Драговича чинуш с их дурацким плакатом и еще более дурацким букетом. «Цветов он не дарит девчатам, они ему дарят цветы», – вспомнилось ему. Не к месту всплывшая строчка из старой песни немедленно приклеилась как банный лист и стала, бесконечно повторяясь, вертеться на самом кончике языка – того и гляди, запоешь вслух. А песенка-то и впрямь была не к месту: тем, кто погиб от албанских пуль и американских бомб, до сих пор не поставили ни одного, даже завалящего памятника. И наверное, еще не скоро поставят, если вообще когда-нибудь соберутся это сделать…

«Плевать, – снова подумал Юрий Алехин. – Не за памятники же мы дрались, в конце-то концов…»

Пассажиров на борту сербского самолета оказалось кот наплакал, так что Слободана Драговича Юрий разглядел и узнал сразу. Он порядком изменился за эти несколько лет, даже походка стала какой-то другой. Свою вороную непокорную гриву он подстриг, так что волосы теперь не доставали до плеч, и бороду с усами тоже подровнял, облагородил – теперь это была не разбойничья бородища, в которой вечно торчал мелкий лесной мусор, а аккуратная шкиперская бородка. Даже не бородка, а скорее тщательно ухоженная щетина в модном стиле «гранж»…

Но смуглое горбоносое лицо осталось таким же, и знакомый извилистый