Солнце восходит на западе - Николай Февр

Таким образом, получалось, что единственная русская газета в Европе, выходящая к тому же в Берлине, и на которую, естественно, были обращены взоры миллионов русских людей с надеждой, что она внесет какую-то ясность в их умы, не только не получала никаких разъяснений от германских правительственных учреждений, но и сама питалась рассказами разных посетителей и письмами от знакомых и незнакомых лиц.

А судя по рассказам людей, посещавших редакцию и по письмам доставляемым почтой, на солнце, которым был для миллионов русских людей — «крестовый поход против большевизма», стали появляться какие-то непонятные темные пятна.

Первым и наиболее мрачным пятном было, подтвержденное многими свидетельствами, ничем не оправданное зверское обращение с миллионами красноармейцев, добровольно сдавшимися в плен к немцам. Сгоняемые за колючую проволоку, они уже месяцами жили под открытым небом, не получая почти никакой пищи и тысячами гибли ежедневно в наступившей осенней стуже. И для улучшения их положения не только не делалось ничего, но и самым решительным образом пресекалась всякая инициатива местного населения помочь этим несчастным.

Вторым пятном, повисшим над русским вопросом, оказалось расположение Гитлера об учреждении «Министерства занятых восточных областей» и появление во главе этого загадочного министерства ненавистника всего русского, одного из творцов дурацких теорий о высших и низших расах, темного фанатика — Альфреда Розенберга. Образование этого министерства само собою исключало появление, на арене исторических событий на востоке, национального российского правительства. А это заставляло задуматься.

И, наконец, третьим пятном особенно коснувшимся русских за рубежом, был точно установленный факт, что все двери ведущие в Россию, для русских эмигрантов плотно и недвусмысленно закрыты соответствующими германскими властями. Таким образом, в «крестовом походе против большевизма», было отказано принять участие самым старым, самым опытным и, в конце концов, самым надежным его врагам. Это обстоятельство подействовало угнетающе на русских за рубежом и уже в то время оттолкнуло многих из них от Германии, которой они искренно предложили свои услуги для честного разрешения русской проблемы. С другой стороны, отсутствие русских эмигрантов на территории занятой германской армией, очень скоро сказалось в той подозрительности местного населения по отношению к немцам, которая сменила первоначальную радость. Советская же пропаганда использовала этот факт по-своему. А именно: узнав об отсутствии русских эмигрантов в занятых немцами областях, она громогласно заявила: — «немцы идут истреблять русский народ и лучшим доказательством этого является то обстоятельство, что даже такие заклятые враги советской власти, как белоэмигранты и те не пошли за ними».

Все это, вместе взятое, говорило о том, что или у германского правительства вообще нету определенного плана в отношении русского вопроса или этот план скрывается и не имеет ничего общего с надеждами и ожиданиями, как русских эмигрантов, так и населения занятых областей.

В начале декабря редакция «Нового Слова» сделала единственную коллективную попытку повлиять на ход мыслей в головах ответственных государственных людей Германии.

На основании огромного и интересного материала, собранного за первые месяцы войны, редакцией был составлен документ в серьезности, которого нельзя было усомниться. Ибо, в основу этого документа легли проверенные сведения, просочившиеся с оккупированных территорий, опросы пленных офицеров и солдат красной армии и свидетельства многих военных переводчиков, побывавших уже в России.

В конце этого документа, основательность которого германским властям не трудно было проверить, указывалось на необходимость следующих срочных мероприятий: 1) обнародования исчерпывающей декларации германского правительства по русскому вопросу; 2) образования на русской территории Российского Национального Комитета для объединения вокруг себя всех антибольшевистских сил; 3) передачи гражданского управления на занятой территории в руки этого Комитета; 4) немедленного улучшения в положении пленных красноармейцев и 5) допущения на занятые территории русских эмигрантов для административной работы.

А в заключении этого документа было подчеркнуто, что если к разрешению русского вопроса не будет привлечен русский народ, то несмотря на все успехи германских войск, война с Советским Союзом закончится для Германии — катастрофой.

Для того, чтобы в то время, время упоения победами и раздела земного шара, в Берлине, в официальном документе упомянуть слово «катастрофа», надо было иметь больше гражданского мужества, чем дальнозоркости. Ибо, уже тогда только слепые не видели к чему приведет война на востоке, если в ходе ее Германия будет рассчитывать только на свое оружие.

Документ этот был передан Розенбергу, так как в то время все относящееся к «делам востока», сосредотачивалось у него. И, несмотря на то, что время передачи этого документа было выбрано умышленно и совпадало с первой германской неудачей — откатом от Москвы, никакого ответа на этот меморандум редакция не получила. Даже сухой благодарности за труды и потраченное время. Господин Розенберг, вероятно, попросту не прочел этого документа. А если и прочел, то наверно забыл о нем на другой же день.

Интересно, вспомнил ли он о нем через четыре года среди грустных размышлений в одиночной камере нюренбергской тюрьмы? Времени, во всяком случае, он имел для этого достаточно.

В отчаянных и бесплодных попытках пробить дубовую стену самоуверенности, близорукости и тупоумия, которая плотно окружала тогда официальный Берлин, проходили осенние и зимние месяцы 1941 года.

Но только ли официальный Берлин отличался этой невозмутимой толстокожестью? Нет. В то время одинаково трудно было рассеять носорожий оптимизм, как у министра, произносившего очередную речь, так и у парикмахера, оставлявшего вас сидеть с намыленной щекой для того, чтобы восторженно прослушать эту речь по радио.

Когда я думаю об этом, то мне кажется, что немцы вместе со стальной каской, одеваемой ими на голову во время войны, облекают и свои мозги какой-то непроницаемой металлической оболочкой, которая не позволяет им, ни рассуждать, ни сомневаться, ни мыслить критически. И лишь в конце, непременно Проигранной, войны, когда они снимают с себя стальную каску, тогда падает с их мозгов и эта металлическая оболочка. И тогда они начинают в изумлении почесывать голову.

Так было в прошлую войну. Так случилось и в эту.

С первого дня войны на Востоке, естественной заботой редакции «Нового Слова», была отправка своих корреспондентов в очищенные от большевиков области. Казалось бы, что присутствие русских журналистов в оккупированных областях, должно было бы быть желательным и для немцев, ибо это могло бы пролить лишний луч света на обстановку складывавшуюся там.

Однако, официальные берлинские круги смотрели на этот вопрос иначе и по-видимому присутствие русских журналистов-эмигрантов, в занятых германскими войсками областях, было почему-то нежелательным.

Во всяком случае, редакции русской газеты, издающейся в Берлине, понадобилось ровно полгода для того, чтобы выхлопотать соответствующее разрешение. И, таким образом, только во второй половине декабря, редакции «Нового Слова», больше благодаря личным знакомствам, чем официальным связям, удалось получить разрешение на отправку одного сотрудника на один месяц в Россию.

Выбор редакции пал на меня.

В ледяной декабрьский день я уложил маленький чемоданчик и отправился на вокзал Шарлотенбург чтобы, после двадцати одного года ожидания, сесть на поезд, который повезет меня на родину.

IV. По дороге «туда». Рига-Ревель. Заветная черта

По дороге «туда»… Как быстро можно написать эти три слова, и как долго нужно было ждать того момента, когда можно будет сесть в поезд, с сознанием что едешь не в Берлин, не в Париж, не в Рим, а «туда»… На родину…

По дороге «туда»… Три простых слова… Но сколько сложных переживаний, сколько не сбывшейся яви, сколько не приснившихся снов, сколько радости, горя, надежд и разочарований таят они в себе.

Сколько российских изгнанников жили, живут и будут жить надеждой на этот момент. Каждому из них он рисуется по-своему. В длинные северные ночи, в тягучие южные дни, близ полярного круга и на экваторе, всюду куда ни забросила судьба русских людей, думают они об этой минуте и ждут ее. Как это произойдет — не знает никто. Но, что это когда-то произойдет — на это надеется каждый.

Пусть не так выглядит этот момент как, может быть, рисовало его воображение. Пусть не только радость сулит он. Разве думаешь об этом, когда после двадцати одного года жизни на чужбине, садишься в поезд, который повезет тебя на родину. Нет. Совсем новое, еще неизведанное чувство заполняет тебя всего. Трудно передать это чувство словами. Чувства нам даны природой, а слова выдуманы человеком. И как все выдуманное человеком, бледнеет перед созданным природой, так и язык наш, как бы богат он не был, не всегда может в точности передать то, что заполняет нашу душу.