Мгновения счастья - Лев Правдин

— А мне хватит.

— Как же так? — очень удивился Сашко. — Так не бывает, чтобы фронтовик не пил. Я таких не встречал. Это даже удивительно, как это у вас… — Он и в самом деле так был удивлен и огорчен, что даже и сам не выпил. Поставив на стол свою стопку, он вызывающе посмотрел на своего гостя и преемника: — Может быть, вы думаете…

— Ничего я еще не могу думать, — поспешил успокоить своего хозяина Семенов. — Я еще и завода не видел. А в тресте мне только хорошее про вас говорили. Так что не надо прежде времени делать выводы.

— Завод, — проворчал Сашко с таким злорадным торжеством, словно именно там, на заводе, скрывался некий подвох. — Благодарить будешь за такой завод. Это я тебе со всей ответственностью объявляю. А если считаешь, что я доброту твою пробуждаю, глаза заливаю, так этого нам не требуется…

— Нет, совершенно не требуется, — рассеянно подтвердил Семенов. — Как тебе в голову пришло? Ну, давай, коли так, выпьем.

Как раз в ту минуту, когда они только что успели дружно выпить, но еще даже не опустили стопки на стол, вошла Мария Гавриловна. Устанавливая на столе блюдо с жареной рыбой, она весело проговорила:

— Ну вот, я только что с вами выпить собралась, а вы уже…

— О! — удивился Сашко. — Ты ведь и не пила никогда.

— Никогда не пила, а сейчас вот захотелось. Такой стих нашел. А что, разве уж и нельзя, для встречи?

— И для встречи никогда ты не пила. Мало ли к нам приезжали. А ты никогда…

Заметно было, что такое внезапное желание жены не очень-то его удивило, как, наверное, не удивляли все ее желания: красивая женщина, несомненно любимая мужем, ни в чем ей не может быть отказа. Семенов подумал, что, конечно, она рада его приезду только потому, что теперь можно уехать в город, куда она так стремилась.

Подтверждая такое предположение, Мария Гавриловна проговорила с необъяснимой удалью или с отчаянием:

— Приезжали, да не так. Не такие приезжали.

И Сашко тоже подтвердил:

— Не такие, твоя правда, и за это выпить не грех. — И снисходительно разрешил, наливая водку: — Хлебни мужицкого веселья до слез горького. И, значит, начинаем жить по-новой!

— Ну, вот и выпьем за новую жизнь, — проговорила Мария Гавриловна, раскладывая рыбу по тарелкам. Потом она подняла свою стопку и на несколько секунд задумалась, словно сомневаясь в той новой жизни, за которую сама же предложила выпить. И решительно выпила. Она не закашлялась, не поморщилась, а просто выпила, как воду, и только потом проговорила: — Довольно противное это ваше «мужицкое веселье».

8

Проснулся Семенов почти в два часа дня, и первое, что он вспомнил, были слова Марии Гавриловны и ее внезапное желание выпить за встречу. Тогда он, так же, как и Сашко, подумал, что она рада встрече только потому, что теперь можно уехать в город.

А сейчас ему подумалось, будто не только в этом дело. А в чем же еще? В чем? Этого он не понимал, но казалось ему, что к радости этой примешалось еще что-то тревожное, будто и ее тоже, так же, как и его самого, встревожила первая встреча.

— Какая чепуха, — негромко проговорил он, поднимаясь с постели. — Не может этого быть. И не должно этого быть.

Причесываясь у зеркала, он думал, что надо как можно скорее принять завод, не особенно придираясь к недоделкам, перевезти маму и детей, устроить их жизнь и только тогда уже можно будет подумать о себе. Только тогда. А сейчас — за дело…

Настроенный очень решительно, он вышел из комнаты в темный коридор. Тут он остановился, не зная, куда идти. Заметив в конце коридора неплотно прикрытую дверь, он туда и пошел. И попал в столовую. Здесь все уже было прибрано, стол накрыт другой — серой камчатной — скатертью, посреди него на самодельном жестяном подносе стоял кувшин с квасом. Солнце переместилось, в комнате был зеленоватый полумрак, и сама комната уже не казалась такой просторной, какой представилась она. Семенову сначала.

В окна, широко распахнутые, вольно вливалось распаленное дыхание степи. Разомлевшие в зное, утомленно покачивались подоконные кусты, и от этого словно бы оживал и колыхался комнатный полумрак.

Семенову захотелось пить. Он налил в стакан квасу и вдруг увидел Марию Гавриловну. Она сидела в затененном углу на маленьком диванчике и, наверное, что-то шила до прихода Семенова, а сейчас просто сидела и смотрела, как он собирается пить. На коленях шитье — какая-то розовая полосатая материя, руки сложены на этом полосатом. На пальце тускло блестит наперсток.

— Жарко как, — проговорила она.

— Да. — Он поставил стакан. — Очень.

— Наверное, вы и не уснули от жары? А вы пейте, пейте. После сна это очень хорошо.

Он выпил прохладный квас с такой поспешной готовностью, с какой выполняют приказ. Заметив это, она смутилась, сдвинула колени и прижала к груди полосатое шитье.

— Согрелся, должно быть, квас-то. Я вам сейчас холодного принесу. В погребе у меня, на льду.

— Нет, — ответил он торопливо, боясь, что она уйдет. — Ничего не надо. А спал я очень хорошо, несмотря на жару и тишину. Вы знаете, к тишине ведь тоже привыкнуть надо.

— Да, понимаю. Война. Вы там не привыкли к тишине. А я войну видела только в кино. Мы ведь очень далеко от войны жили. Но я понимаю вас. К хорошему привыкать так же трудно, как и к плохому. Может быть, даже еще труднее.

Минутное ее замешательство прошло, и она уже спокойно рассматривала Семенова, не мешая ему так же спокойно рассматривать ее и обдумывать ее слова.

И как бы только для того, чтобы совсем уж не мешать ему, Мария Гавриловна снова принялась за свое полосатое шитье. А он все еще стоял у стола и смотрел на нее, такую простую, домашнюю, в старом, когда-то пестром, но сейчас совсем полинявшем халате. Казалось, она, увлеченная работой, совсем позабыла о своем госте. А он все смотрел на ее склоненную над шитьем голову, и теперь она казалась ему милее и ближе, чем та, ослепительная, какой впервые явилась перед ним в блеске полуденного солнца…

Она нисколько не мешала ему смотреть на нее, любоваться ее тихой, домашней красотой, любоваться, а значит, и любить ее. Ну, конечно, любить. Разве есть такая сила, которая может запретить любить? Ни на что он не рассчитывал. Ни на что. Он просто любил, и даже не ее, не Марию Гавриловну, а такую же, как и она, которая должна когда-нибудь явиться для него. Разве он не достоин быть счастливым? За что же он тогда воевал? Воевал, совсем не думая о каком-то счастье. Желание счастья, тоску о счастье он почувствовал только теперь, увидев Марию Гавриловну.

Только она, вернее, такая, как она, может дать счастье и ему, и его детям. И то, что он сейчас подумал о Юре и Леночке, и то, что он заботится не только о себе, придало ему полную уверенность в своем праве на счастье. Ведь только тогда счастье бывает полным, когда всем хорошо живется.

К хорошему привыкать трудно, — так сказала она, — но еще труднее его найти. Эта красивая домашняя женщина, наверное, знает что-то такое, что поможет ему устроить свою жизнь.

Подумав так, он взял стул, придвинутый к столу, и поставил его напротив диванчика, где сидела Мария Гавриловна. Но не успел сесть, как услыхал ее голос, спокойный и обесцвеченный, как комната, из которой ушло солнце:

— Сашко сказал: если вы спросите, он в конторе, вас дожидается.

Вернув стул на место, он проговорил:

— Ну да, конечно… — И вышел из комнаты.

9

В белой, длинной, почти до колен, гимнастерке, подпоясанной тонким ремешком, Сашко по-хозяйски распахивал перед Семеновым разные заводские двери. Не сам, конечно, распахивал, для этого находился при нем некий тощий человек с таким кислым лицом, словно его однажды и на всю жизнь огорчили.

Человека этого Семенов заметил сразу, как только вышел на крыльцо. Сидел он на лавочке у проходной, грелся на солнцепеке, хотя даже и в тени трудно было дышать от жары. А он грелся в полном вахтерском обмундировании, только фуражку снял и положил около себя на лавочку. Увидав Семенова, он вскочил, закинул на голову фуражку и уныло приветствовал нового начальника:

— Здравия желаю.

— Вахтер? — спросил Семенов, разглядывая вислые веки и серые усы, свисающие почти до подбородка.

— Так точно, — вздохнул вахтер и нехотя сообщил: — Приказано при вашем появлении сопровождать.

— Отставить. Сам найду. Директор в конторе?

Но избавиться от унылого вахтера не удалось. Он так и шел по пятам и отстал у самой двери. Но как только Семенов и Сашко вышли из кабинета, он снова последовал за ними, забегая вперед, чтобы открыть очередную дверь.

Не зря хвалился Сашко: завод хоть сейчас пускай. Конечно, это при беглом осмотре, но Семенов уже решил принять завод таким, какой он есть. Впереди целое лето, и все еще можно доделать. Но говорить об этом он не стал. Все сначала надо осмотреть с техником, о котором ему говорили в тресте как о знающем свое дело специалисте.