Слуга государя - Александр Гаврилов

— Молчун, ты это… Чего это? — мямлил он, отступая.

— Того это! — взбесился я окончательно и швырнул ему в морду тряпку, — Быстро к работе приступай! А я проконтролирую, что бы ты не отлынивал. И не сомневайся, ты точно всё успеешь вовремя… — многообещающе закончил я, показав ему здоровенный кулак. Он побледнел, но спорить не стал, и схватился за тряпку.

* * *

Пока мой новый приятель под моим чутким руководством наводил тут чистоту, я воспользовался моментом, чтобы хоть немного привести в порядок свои воспоминания, пока я окончательно не сошёл с ума. Причудливым калейдоскопом перемешались они в моей голове, и я уже с трудом воспринимал, где мои воспоминания, а где вклинились воспоминания предыдущего носителя моего нового тела, Дмитрия Чарторыйского.

Не забывая время от времени отвешивать воспитательные пинки подопечному, чтобы он не расслаблялся, я мучительно сортировал воспоминания, попутно вычленяя для себя самое главное. Картинка получалась странная. Начнём с того, что это тело принадлежало к одному из старейших местных дворянских родов… Хотя нет, начать всё же следует с другого. Находились мы в Российской империи. Год был такой же, как и там, откуда я прибыл, две тысячи двадцать третий. Правил сейчас здесь Алексей 3 Романов, во дворце которого я в данный момент и находился в качестве одного из слуг. А теперь возвращаемся к началу. Дмитрий Чарторыйский принадлежал к одному из старейших дворянских родов империи, и был при этом обычным слугой… Это вот вообще не укладывалось у меня в голове! Оказывается, все слуги в императорских дворцах принадлежали к тому или иному дворянскому роду, предназначение которых было служить императору в том или ином качестве! Да что говорить, если девизом нашего рода было «Честь в служении»! Да вашу ж мать, это что теперь, мне всю жизнь в прислуге придётся проходить, будучи дворянином? Чё за бред вообще? Насколько я помнил из истории, дворяне это же были такие крутые перцы, у которых было куча бабла, все им кланялись, а они лишь звездюлей отвешивали всяким плебеям, да на дуэлях дрались! А здесь чё это вообще такое? Отец моего нового тела был одним из многочисленных управляющих императора и руководил каким-то государственным заводом, мать была домохозяйкой, еще были две сестры и два старших брата, один из которых помогал отцу на заводе, а второй служил в армии. Не, ну это-то ещё куда ни шло. Типа даже круто, наверное, но, блин, я-то теперь вообще прислуга! Причём, чуть ли не на самой низшей должности. Паж. Да даже не чуть ли, а на самой низшей! Даже горничные были выше меня по положению. Уже почти шесть лет это тело было пажом, и были шансы через полгода стать кем бы вы думали? Камер-пажом, блять, и это будет ещё на четыре года! Вот радость-то! Эй, богиня, или как там тебя?! Верни меня обратно!! Лучше уж в собаку отправь. Там я хотя бы не буду понимать своей незавидной участи! — мысленно завопил я, не забыв, впрочем, отвесить очередной профилактический пинок замешкавшемуся приятелю. Идём дальше. Сиплый этот из-за которого мы тут оказались, был таким же слугой, как и мы, но пытался строить из себя главного, так как он был дольше всех нас на этой должности, что для меня было лишь показателем тупости, что за такое время он не смог ни на ступеньку в рейтинге слуг подняться. Мы недавно проиграли ему в карты, денег отдать долг у нас не было, вот он в качестве компенсации долга и потребовал, чтобы мы ему две бутылки вина принесли из императорских запасов. Мой молчаливый носитель не горел желанием идти на эту явную дурость, но поддался на уговоры своего приятеля. Впрочем, я не удивлен. Этот Дмитрий был вообще очень странным товарищем, которого многие чуть ли не умственно отсталым считали из-за того, что он почти не говорил. Редко кто за день мог услышать от него больше пары слов. Потому и дали ему прозвище — Молчун. Насколько я успел понять из весьма сумбурных воспоминаний, молчуном он стал лет в пять, после того как на него напали сразу несколько собак. Сильно повредить они ему не успели, лишь пару раз укусили, так как успели прибежать отец с братьями и отбили его, но он настолько перепугался, что долгое время после этого вообще не разговаривал, и лишь лет в десять, после целой кучи сеансов у психологов, он начал хотя бы односложно отвечать на вопросы. Но не всем и не всегда.

Ещё после того случая с собаками он усиленно занялся спортом в стремлении стать как можно сильнее, чтобы в случае чего суметь защитить себя. Но почему-то вместо того, чтобы выбрать какое-нибудь единоборство, он предпочёл тяжёлую атлетику, и сейчас ему никто не дал бы на вид его шестнадцати лет. Был он высоким, крепкого телосложения, и абсолютно не конфликтный при этом. На все подначки и оскорбления он отвечал лишь молчаливой улыбкой, так что это быстро всем надоедало. Ну а какое веселье может быть от оскорблений, если противник никак не реагирует на них? Ты пыжишься, значит, выдумываешь что-то по заковыристее, время своё на это тратишь, а тебе лишь молча улыбаются в ответ на них. Ну кто такое долго выдержит? Драться же один на один с ним опасались из-за его внушительной комплекции, а нападать вдвоём или втроём не позволяла дворянская честь.

Ну и благодаря его неконфликтному характеру все помыкали им почём зря, пользуясь при любой возможности. Это меня не устраивало категорически, так что скоро всех халявщиков ждал большой сюрприз. Ездить я на себе точно не позволю. Тем более, что моё новое тело с внушительной комплекцией позволяло любого наглеца на место поставить. Ну, почти любого, — чуть поморщившись, вспомнил я этого Монаха. Его оказывается, потому и назвали Монахом, что, помимо соответствующего облика, он ещё в каком-то буддистском храме раньше жил, где заодно восточные единоборства изучал. Надеюсь, что тут мало кто на такое способен, и с остальной прислугой я смогу совладать. По-хорошему, надо бы как-то вообще свалить из этого положения прислуги, но с этим были проблемы… Я был ещё не совершеннолетний, и целиком зависел от родителей. Если я сам уволюсь, то местный отец может устроить мне весёлую жизнь. Совершеннолетие тут наступало в двадцать один год, и ещё пять лет я был полностью от него зависим. А на самом деле, и ещё дольше, если я, конечно, не возжелаю пробиваться по жизни самостоятельно, без