Харама - Рафаэль Ферлосио

В дверях выросла фигура здоровенного парня. С порога он поглядел в одну сторону, потом в другую. В кафе на минуту стало темно.

— Куда это положить? Здравствуйте, — сказал он и вошел.

На плече он нес брус льда, обмотанный дерюгой.

— Привет, Деметрио. Пока положи тут, его сперва надо расколоть. Принеси-ка остальные, чтоб не растаяли на солнце.

Маурисио помог парню снять тряпку со льда. Парень вышел. Маурисио по всем ящикам искал молоток. Снова, со вторым брусом, вошел Деметрио.

— Мы и не слыхали, как ты подошел, где ты поставил тачку?

— В тени, конечно. А где еще я могу ее поставить?

— Ясно. То-то мне странным показалось. Ящики тоже привез?

— Да, два. В одном — пиво, в другом — сельтерская. Не то?

— То, то. Иди за льдом, а не то растает. Что за чертов молоток! Фаустина! Берут тут все у меня, а потом и не подумают на место положить. Фаустина!

Он поднял голову и увидел ее прямо перед собой:

— Ну чего ты? Здесь я. Позвал раз и хватит, не глухая.

— Куда только вы деваете молоток, хотел бы я знать?!

— Приспичило тебе! Любуйся на него… — И она ткнула в сторону витрины.

— Нет такого места, куда бы ты его не сунула! Ящики-то для чего?

— Что еще?

— Ничего-о-о!

Фаустина ткнула Лусио в спину и указала через плечо большим пальцем на мужа.

— Так всегда, видал? — прошептала она и ушла.

Лусио подмигнул ей и пожал плечами.

Развозчик положил последний брус рядом с темп, что принес раньше.

— Ящики пока не заноси. Будь добр, помоги расколоть лед.

Деметрио крепко держал брус, и Маурисио расколол его молотком на несколько кусков. Один осколок долетел до Лусио, он смотрел на него, смотрел, как тот таял на его рукаве, превращаясь в капельку воды.

— Целые плохо влезают, а так и холод лучше сохранится. Теперь можешь заносить ящики.

Деметрио снова вышел. Указав на дверь, Лусио заметил:

— Хороший парень.

— Трусоват малость, а так хороший. Что надо.

— На отца не похож. Тот-то…

— Его счастье, что вовремя остался сиротой.

— Да уж, его счастье.

— Добрый очень, но и больно уж прост.

— Плохого, видать, не сделает. Хороший парень, точно.

— И не гордый, прикажешь что-нибудь, а он сразу все быстро, быстро, будто для себя старается. Другие в его возрасте петушатся, все думают, их поработить хотят.

Снова стало темно — вошел Деметрио.

— Не поможете ли мне, сеньор Маурисио?

— Давай.

Хозяин вышел из-за стойки и помог внести и поставить ящики. Зазвенели, словно гуси загоготали, бутылочки, пока их по одной переставляли в ящик со льдом. Маурисио поставил последнюю и налил Деметрио рюмочку касальи.

— Не выберешь ли сегодня вечером время прийти помочь мне?

— Я вечером собирался пойти на танцы, сеньор Маурисио, так что лучше бы вы кого другого позвали.

— Видно, ты за кем-то приударил, если ради танцев… Брось, ничего с ней не станется. Дочка в кино уходит, не знаю кого позвать бы.

— Пусть вам сеньор Лусио поможет, он ведь никогда ничего не делает.

— Я достаточно делал, когда был таким, как ты.

— А что делали? Ну-ка, послушаем.

— Всякое разное, больше, чем ты.

— Да хоть что-нибудь назовите…

— Больше, чем ты.

— Не верится мне.

— Слушай, парень, ты же ничего не знаешь. Тебе еще многому надо поучиться.

— Ладно, иди сюда, возьми, что тебе положено, и не задирайся с сеньором Лусио.

Маурисио положил на стойку три дуро[3]. Вытащил мокрой рукой из большого ящика. Обтер руку платком. Деметрио взял деньги.

— Ладно, в другой раз. Желаю тебе хорошенько повеселиться на танцах. Как-нибудь один управлюсь.

— Пойду отвезу тачку, а то подзадержался. До завтра.

— Будь здоров.

Деметрио вышел на солнце. Маурисио сказал:

— Его не заставишь. Он и так всегда делает больше, чем обязан. Она-то думает, что может распоряжаться кем захочет и когда захочет. Если девочке взбрело на ум идти в кино, так и он тоже имеет право, нынче для всех воскресенье. Зачем обижать человека, он, конечно, малость заработал бы на чаевых, но все равно делал бы мне одолжение, если б торчал тут весь божий день и помогал обслуживать гостей.

— Ну еще бы. Женщины всем на свете распоряжаются, даже мужчинами.

— Конечно. А на ее дочку и поглядеть никто не смей. Ты сам только что слышал.

— Ничего не поделаешь. Такая уж у них натура.

— Мне-то придется сегодня туго, знай поворачивайся.

— Ясное дело. Вот увидишь, народу вечером будет — уйма. Еще и десяти нет, а уж духота.

— Да, лето так уж лето! Не всякий выдержит.

— Тебе же лучше — чем жарче, тем больше у тебя посетителей.

— Что верно, то верно. Не будь таких деньков, как сегодня, считай, не было бы никакого смысла торчать тут за стойкой. Тем более что теперь уж совсем не то, что раньше, никакого сравнения — слишком много кафе и закусочных понатыкано у реки да на Главном шоссе. А прежде я был здесь совсем один. Ничего похожего ты уже не застал.

— Да еще твое счастье, что тут у тебя тихий уголок.

— Не скажи. По-моему, теперь охотнее едут туда, где побольше народу, лишь бы река да Главное шоссе были под боком. Особенно, у кого машина — чтоб не тащиться изрядный кусок по этой разбитой дороге.

— Когда же ее наконец починят?

— Никогда.

Подул легкий ветерок, стелившийся по земле между стеной сада и дорогой, и на жнивье столбом завихрилась мякинная пыль. Столб пыли остановился у двери, покачался и тут же опал, оставив на земле свой след.

— Ветер поднялся, — сказал Лусио.

Из коридора вышла Хустина.

— Доброе утро, сеньор Лусио. Вы уже здесь?

— Солнце-то взошло! — отпарировал тот, глядя на девушку. — Доброе утро, красотка.

— Отец, дайте мне тридцать песет.

Маурисио посмотрел на дочь, выдвинул ящик и достал деньги. Держа их в руке, снова посмотрел на нее и начал было:

— Послушай, дочка, передай своему…

Но из глубины дома донесся голос жены.

— Иду, мама! — откликнулась Хустина. И убежала внутрь дома, оставив отца с деньгами в руке и с недоговоренной фразой на устах. И тотчас вернулась. — Она сказала, чтоб вы дали мне не тридцать, а пятьдесят песет.

Снова Маурисио выдвинул ящик и к шести дуро, которые он держал в руке, добавил еще четыре.

— Спасибо, отец. Так что вы мне говорили?

— Ничего.

Хустина перевела взгляд с отца на гостя, всем своим видом выразила удивление и снова скрылась в коридоре.

Внезапно затрещал мотоцикл, мотор взревел раз-другой и затих у двери. Из солнечного простора донеслись голоса:

— Дай я тебе помогу.

— Нет, нет, Себас[4]. Я сама.

Маурисио выглянул наружу. Из коляски мотоцикла вылезала девушка в брюках. Лицо юноши было ему знакомо. Оба направлялись в кафе.

— Как дела, молодой человек? Снова к нам?

— Гляди-ка, Паулина, нас еще помнят. Как поживаете?

— Спасибо, хорошо. Как же не помнить!

— Ну а мы, как видите, приехали провести денек.

Брюки были велики девушке. Ей пришлось подвернуть штанины. На голове — красный с синим платочек, повязанный венчиком, концы его висели сбоку.

— Отдохнуть за городом, да?

— Да. И покупаться.

— В такой день в Мадриде, пожалуй, не усидит никто. Что вам подать?

— Не знаю. Ты чего хочешь, Паули?

— Ничего. Я перед отъездом позавтракала.

— Ну и что? Я тоже завтракал. Есть у вас кофе? — обернулся он к Маурисио.

— Кажется, на кухне есть готовый. Пойду взгляну. — И Маурисио пошел по коридору.

Девушка отряхнула пыль с рубашки парня.

— Хорош!

— Ну и что? На мотоцикле — красота: не замечаешь жары. А как остановишься, снова будто в пекле. Наши еще не скоро доберутся.

— Надо было им пораньше выехать.

Вошел Маурисио с кофейником.

— Вот и кофе. Сейчас я тебе налью. Вы только вдвоем приехали? — И взял стакан.

— Да нет, нас много. Остальные на велосипедах.

— Понятно. Сахар клади сам по вкусу. В прошлом году у тебя мотоцикла не было. Купил, что ли?

— Ну что вы! С чего? Взял в гараже, где работаю. Хозяин иногда разрешает прокатиться в воскресенье.

— Значит, дело только за бензином?

— Ну да.

— Неплохо. А я тут как-то подумал: что же те, прошлогодние, не приезжают? Компания прежняя?

— Некоторые те же. А других вы не знаете. Нас одиннадцать, верно, Паули?

— Да, одиннадцать, — подтвердила девушка и продолжала, обращаясь к Маурисио: — Должны были ехать двенадцать, но один из наших ребят остался без пары: девушку мать не пустила.

— Ясно. А тот, высокий, что хорошо пел, он приедет?

— А, Мигель! — отозвался Себас. — Да как же, он с нами! Как вы всех помните!

— Парень так хорошо пел!

— И теперь споет. Мы их обогнали на автостраде Мадрид — Барахас. Я думаю, через полчаса будут здесь. От моста ведь километров шестнадцать?