Болид над озером - Владимир Щербаков

Я понял, что еще один из группы готовился к полету. Они провожали его взглядами, следили за пируэтами, пока он набирал высоту — а делалось это весьма изящно, на зависть пернатым — и не замечали меня. Но в следующую минуту во мне зазвучал вопрос. Был он резким, неожиданным, точно от этого зависела моя жизнь. Вот он, этот вопрос: что произойдет, если они обнаружат меня? И возник как бы сам собой ответ: не известно, но лучше скрыться — и немедленно. Нет, не слова прозвучали в моей голове, просто я обрел дар понимать все без слов, как и подобает человеку во сне. И я ушел за деревянные створки, и осторожно прикрыл за собой дверь. За миг до того, как створки сомкнулись, я увидел лицо обернувшегося человека. Может быть, он заметил, что происходит с дверью, но не мог он, конечно, рассмотреть меня через узкую щель: в храме было сумрачно, а, кроме того, происходило это во сне, и меня там просто не могло быть физически. Эта мысль пришла мне в голову уже после того, конечно, как я проснулся.

— Ты не находил моей булавки? — спросила Рута за завтраком, улучив минуту, когда наши соседи по столу пошли на кухню за добавочной порцией отварного картофеля, который был в здешних широтах редкостью.

Я молчал. Я сделал вид, что не расслышал вопроса. В самом деле, что ей ответить? Я отлично знал, о какой булавке шла речь. Это была та самая булавка, которая нередко красовалась на подоле ее юбки. Булавка величиной с мою авторучку. Я думал сначала, что она серебряная, но когда нашел ее полузасыпанной леском на пляже, понял, что она простая. Простой ее можно назвать, в общем-то, условно, поскольку есть у этой вещицы одна любопытная особенность: по металлической проволоке бегает шарик, но снять его нельзя — мешает утолщение. Я и так и сяк рассматривал это утолщение, ограничивающее свободу передвижения шарика, но не мог понять, как оно выполнено. А я все-таки как-никак специалист по различным реликвиям. Конечно, дай такую задачку даже не очень умелому ювелиру, он выполнит ее в конце концов. Но выполнит он ее иначе, не так, как это сделал автор булавки, который поступил наперекор технологии и даже здравому смыслу. Проволока у него в этом месте как бы раздваивалась, и один ее конец был навит на другой, но так, что витки намертво соединились друг с другом. Кстати, раздвоение было выполнено не просто мастерски — не было ни малейших следов соединений, а ведь толщина материала была не менее трех миллиметров. И оттого булавка была тяжелой. Позже я понял, что это изображение змеи, вероятней всего, кобры. Когда-то она считалась священной. Золотая кобра украшает головной убор Нефертити. У Руты кобра на булавке являлась продолжением дерева и обвивала это дерево.

— Булавка… — откликнулся я, когда Рута повторила вопрос. — Булавка… Я где-то видел ее, кажется, на твоей юбке.

Она замолчала, искоса рассматривая меня. Я не умел лгать, но сейчас вынужден был это сделать. Булавку я решил оставить на память. Рута — необычная девушка, это так. Но еще более необычна булавка. Когда-то я знакомился с образцами таллия, древнего магического металла атлантов. Образцы эти есть у моего московского друга и поныне. Так вот, шарик на булавке был по всей видимости таллиевый. Я в этом был уверен. Я верну эту вещицу владелице, но сначала — тайно, конечно, — я должен установить, не сохранилась ли древняя традиция в мастерских грузинских умельцев. Кстати, Египет был некогда провинцией атлантов, а змея была священным животным и по ту и по эту сторону Атлантического океана.

Мы вышли из нашего корпуса, повернули налево, на шоссе, направились к поселку. Там был живописный южный базар с арбузами, дынями, виноградом, гранатами, зеленью, запасы которой у нас иссякли два дня назад. По пути я вспомнил, что булавка лежит у меня под подушкой, но несколько дней кряду я забывал в этом удостовериться: быть может, она уже исчезла и ее там нет? Не может быть, ведь она не волшебная, подумал я и улыбнулся: держу пари сам с собой на два кило осенней клубники по двенадцать рублей за килограмм, что булавка сделана не в мастерских Атлантиды!

На базаре мы прошли вдоль длинных рядов со снедью, и мне показалось, что Руту все это великолепие не очень интересовало.

— Тебе не нравится этот арбуз, красавица! — воскликнул молодой грузин в черной рубашке с белым галстуком и что-то добавил на своем языке.

— Нравится, — ответила Рута и прошла мимо, сопровождаемая горячими взглядами базарных завсегдатаев, хотя почему-то считается, что на этих широтах и в подобных условиях вниманием пользуются лишь блондинки. Мне же, когда я последовал за Рутой, предназначались совсем другие знаки внимания, смысл которых передать словами нелегко.

Здесь, на этом светлом асфальтированном пятачке, залитом солнцем, я убедился, что Рута ни разу не остановилась рядом с зазывалами, ни разу не проявила интереса к моим переговорам с чернобровыми и чернобородыми джигитами относительно цен. И мы довольно быстро скрылись от их взглядов под сень чинар, затем прошли сотню-другую метров и приблизились к курортной зоне, где за широкими низкими воротами разместились знаменитые корпуса, каждый из которых назван именем собственным. Вежливо кивнув полному человеку, призванному пропускать в зону отдыха лишь курортников, Рута прошла через ворота, взяв меня за руку. Так мы оказались вскоре у корпуса «Золотое руно». Я думал, это простая прихоть — побродить по парку, но это было, судя по всему, не так. Рута попросила подождать ее у киоска, где готовится кофе по-турецки. Я заказал кофе. Когда Рута отошла на несколько шагов, я последовал было за ней, она остановила меня. И когда она обернулась, я стоял как ни в чем не бывало у столика с кофе. Зато в следующую минуту, едва она скрылась за пестрым архитектурным объемом, я перебежал к следующему киоску и увидел, как она вошла в застекленное помещение первого этажа. Я наблюдал. Вот она остановилась у зеркала, постояла и быстро направилась по лестнице наверх. Почему бы ей не воспользоваться лифтом?

Только через полчаса я увидел ее сбегающей по той же лестнице и отпрянул в сторону, чтобы она ненароком не заметила, что я подглядываю за ней.

— Твой кофе остыл, — сказал я, когда она подошла к столику, и тут же отметил про себя, что на юбке ее красовалась булавка, похожая на ту, о которой мы недавно беседовали. Что это означало? Что здесь есть ювелирная мастерская? Или, может быть, магазин для отдыхающих модниц? Я промолчал.

Мы вернулись в Дом творчества на автобусе, едва успев к обеду.

После обеда я не пошел на пляж, а отправился в номер, нашел в изголовьи под простыней булавку, извлек ее на свет божий, уколов палец, и задумался. Острие ее торчало, напоминая антенну, и я не удивился бы, если мысль эта нашла бы подтверждение. Но мне хорошо известно, что в металлической булавке вряд ли можно смонтировать приемопередатчик, даже если воспользоваться самой современной техникой… хотя, впрочем, кто знает… Но факт остается фактом: булавка моя была не заколота, она была разомкнута, как сказал бы радист, и это меня смущало. Я приколол булавку к наволочке моей подушки и отправился на пляж.