День рождения мертвецов - Стюарт Макбрайд

— Вот дерьмо.

Короткая пауза, потом Байрон снова вздернул подбородок:

— Это точно. Зато теперь мы можем откуда-то начинать, не правда ли? Теперь у нас есть три сотни потенциальных наводок вместо ни одной. Это, как ни крути, можно считать результатом.

Я покрутил в пальцах кусок «Блу-Тека»,[14] пока он не размяк, и приклеил к стене восемь самодельных поздравительных открыток, увеличенных гостиничным ксероксом. Я вывесил их в два ряда, начиная с самой старой, которую поместил в верхнем левом углу, и заканчивая самой последней — внизу, с правого края. На каждом поляроидном снимке в левом верхнем углу был выцарапан порядковый номер: 1, 2, 3,4, 5, 6, 7, 8. Один на каждый год — в течение восьми лет.

На первой фотографии была Ханна Келли, привязанная к стулу в какой-то грязной комнате, — глаза расширены от ужаса, на щеках блестят слезы, рот закрывает прямоугольник серебристой клейкой ленты. На этой фотографии она полностью одета. На ней та же самая одежда, которую она носила в день своего похищения: короткая дубленка, мятая розовая футболка с каким-то логотипом, розовая шерстяная мини-юбка, черные колготки и байкерские ботинки. Провод, которым ноги привязаны к стулу, почти незаметен на фоне черной кожи ботинок. Руки связаны за спиной.

И все волосы на месте — длинные, черные, как ночь, и прямые.

К тому моменту, когда открытка пришла на почту, она числилась в пропавших без вести двенадцать месяцев и четыре дня.

До номера пять Ханна не обнажена. По крайней мере, не полностью. В дальнейшем ее кожу покрывало бесчисленное количество порезов, ссадин и маленьких круглых, ярко красневших ожогов.

Я ощутил в груди знакомую холодную тяжесть.

Восемь открыток. Наверное, так будут выглядеть в будущем и фотографии Ребекки, год за годом, каждая новая хуже предыдущей.

— Эш, с тобой все в порядке? — На меня пристально смотрел Дики.

Я откашлялся:

— Да, просто… тяжелая ночь была вчера — ждали результатов по зубной формуле.

Пошел к кофеварке в комнате переговоров, налил себе подогретого кофе, оставив остальных разглядывать покадровую фотосъемку сеанса пыток. Потом все один за другим начали расходиться, пока не остались только детектив-старший суперинтендант Дики и еще один член команды, который не был мне известен. Еще одна женщина — та, которая сидела тихо, пока остальные праздновали обнаружение трупа Ханны Келли. Единственная, которая не выглядела офицером полиции.

Она внимательно смотрела на открытки сквозь очки в массивной пластиковой оправе, одной рукой теребя длинный локон кудрявых каштановых волос. Другой рукой она обнимала себя, как будто пыталась сдержать что-то, вырывающееся изнутри. Серая блузка в полоску, синие джинсы и красные кеды. На плече висела кожаная сумка на длинной ручке. Стоя рядом с Дики, она была похожа на дочь, которую папаша зачем-то привел в офис.

А может быть, на внучку. Ей было года двадцать два и ни днем больше.

Я подошел к ним. Тепло, исходящее от кружки с кофе, распространялось по пальцам и приятно грело ноющие костяшки.

— Родители Ханны еще не знают.

Дики смотрел на последнюю фотографию — ту, которая пришла два месяца назад, к дню рождения Ханны. Она полулежала на стуле, черные волосы сбриты, кожа головы в порезах и ссадинах. На лбу вырезано слово «СУКА», глаза зажмурены, слезы оставили блестящие следы на покрытых кровью щеках. Дики фыркнул:

— Хочешь, чтобы я им сказал?

Я вздохнул. Покачал головой:

— Сам скажу, когда вернусь в Олдкасл. Они меня знают.

— Кхмм… — Пауза. — Так о чем мы говорили? — Дики кивнул на молодую женщину в полосатой блузке: — Вы знакомы?

— Привет. — Она прекратила играть с волосами. — Доктор Макдональд. Ну, вообще-то Элис. В смысле, можете называть меня Элис, если вам так хочется. Или доктор Макдональд. Иногда меня называют Док, но мне это не очень нравится… Я думаю, Элис будет о’кей.

— Эш. — Я протянул руку.

Она на нее просто посмотрела:

— Да, конечно. Спасибо, так сказать, за протянутую руку. Но я не вступаю в физический контакт с неизвестными мне людьми. Полагаю, вы понимаете — здесь масса проблем бактериологического плана… и в плане личной гигиены. Моете ли вы руки после туалета или в носу ковыряетесь… Может быть, вы один из тех мужчин, которые чешут, где не надо, а потом руки нюхают… Я уже не говорю о такой вещи, как личное пространство…

Полный. Абсолютный. Цирк уродов.

Она откашлялась:

— Простите. Я всегда немного волнуюсь в моменты социальной коммуникации с незнакомыми людьми, но я над этим работаю, в смысле вот с детективом-старшим суперинтендантом Дики у меня все в порядке. Не правда ли, старший суперинтендант? Вот с вами я говорю четко и членораздельно и совсем не мычу. Правда, скажите ему, что я не мычу…

Дики улыбнулся:

— Со вчерашнего дня доктор Макдональд является нашим криминалистом-психологом.

— Ах вот как… — выдавил я. Банда фриков для ловли фрика…

Она еще крепче обняла себя рукой:

— Я на самом деле полагаю, что мы должны посетить место захоронения. Мальчик-день-рождения выбрал это место не случайно — он, скорее всего, был уверен, что оно безопасно, что их тела не обнаружат в течение многих лет. Потому что если я убиваю девочек, то я хочу, чтобы они были где-то рядом, и я уверен, что их никто не найдет. А вам бы этого не хотелось? Я что хочу сказать — здесь все дело во власти и обладании, не правда ли? — Доктор Макдональд уставилась на белые резиновые носы своих красных кедов.

Я, поверх ее головы, взглянул на Дики:

— А когда вы вдвоем, она тоже так говорит?

— Очень редко. — И он поднял руку, как будто хотел похлопать ее по плечу.

Она дернулась. Отступила на шаг.

Дики вздохнул:

— Я… это… ладно, не буду вам мешать. — Сунул руку в карман, подальше от греха. — Эш? Ты уже возвращаешься в Олдкасл или у тебя найдется минутка для меня?

Возвращаюсь обратно? Я так и не решил, стоит ли мне направить мой ржавомобиль в сторону Ньюкасла, прижимая к полу педаль газа.

— Я в вашем распоряжении.

— Она как, — я закрыл стеклянную дверь и облокотился на перила ограждения, — с собственной смирительной рубашкой приходит или вы их ей оплачиваете из своего бюджета?

Вид с балкона переговорной комнаты был в высшей степени унылым, как и обещал Сабир: автострада и разгрузочный терминал торгового комплекса. Громадные навесы из стекла и металла накрывали кривобокий треугольник из парковочных мест. А где-то наверху над нами висело низкое темно-серое небо, и свет почти не пробивался сквозь струи проливного дождя. По крайней мере, здесь было относительно сухо — балкон сверху не давал ему пролиться на нас.

В углах балкона мокрые сигаретные окурки образовали запруды — на влажной плитке разбухали ярко-оранжевые цилиндрики. На другом конце яростно дымил сигаретой детектив-сержант Гиллис. Сигаретный дым путался в его бороде, и казалось, что она тлеет. Он мотался взад-вперед, бормоча что-то в мобильный телефон.

Дики закурил сигарету, глубоко затянулся, потом поставил локти на ограждение и стал потирать ладонью мешки под глазами:

— Как артрит?

Я сжал пальцы в кулаки — суставы пронзила боль.

— Бывало и хуже. А как язва?

— Знаешь, когда я принялся за это чертово расследование, я был вроде как неприкосновенный. Вершина моей карьеры, успех… Помнишь серийного убийцу Пирсона? — Еще одна глубокая затяжка. — А сейчас на меня посмотри.

— Так что же на самом деле случилось с вашим судебным психологом?

Дики соорудил из большого и указательного пальцев пистолет, приставил к виску и спустил курок:

— Мозги разлетелись по всему гостиничному номеру в Бристоле три недели назад… — Он оглянулся через плечо на переговорную комнату: — Доктор Макдональд, может быть, слегка чокнутая, но, по крайней мере, в ближайшее время она свои мозги по стенам размазывать не будет. Впрочем, постучим по дереву.

Я обернулся и посмотрел сквозь стеклянную дверь. Она все еще стояла перед увеличенными поздравительными открытками, поигрывая прядью волос. И пристально смотрела на кровоточащее тело Ханны Келли. Я добавил веселья в голосе, даже несколько преувеличенно:

— Ну так это же не ваша вина, как мне кажется? Или я не прав? Как ни крути — Мальчик-день-рождения так и остается тем самым ублюдком, которого надо поймать.

— К тому времени, когда мы поняли, что это он похитил их, было уже слишком поздно: мы опоздали почти на целый год. След остыл. Свидетелей нет, или они ничего не помнят либо несут какую-то хрень, потому что насмотрелись сериалов по телику и думают, что именно это мы хотим от них услышать. — Дики стряхнул пепел с сигареты и посмотрел на тлеющий кончик. — Мне через четыре месяца на пенсию выходить. Восемь лет работы над одним и тем же чертовым делом — и никаких результатов, мать его… До сих пор. — От табачного дыма его глаза сощурились. — Будет еще два трупа, а может быть, и больше. Мы получим вещественные улики — ДНК, волокна — и поймаем ублюдка. Я получу свои золотые часы и с гордо поднятой головой промарширую к себе домой в Лоссимут,[15] а Мальчик-день-рождения будет гнить в засранной тюремной камере весь остаток своей неестественно короткой жизни.