Белый ворон Одина - Роберт Лоу

Квасир лишь раздраженно хмыкнул в ответ, и остаток пути мы проделали молча. Ехали медленно — чтобы охромевшее животное за нами поспевало, — и каждый думал свою думу. В тот день Квасир больше не заводил со мной никаких серьезных разговоров, но я постоянно ловил на себе его задумчивый взгляд. Это раздражало — как заноза, которую не можешь вытянуть. Я все ждал, когда побратим заговорит. И дождался.

На следующий день я, как всегда, сидел в своем высоком деревянном кресле и рассеянно наблюдал за Ивиным сынишкой. Малыш играл с одной из охотничьих собак: пухлыми ручонками он обнимал ее за шею, а здоровенная псина старательно вылизывала чумазую мордашку ребенка. Кормак был настолько светловолосым, что невольно закрадывалось подозрение, что сам ярл Бранд посеял свое семя в нашем доме. Вполне возможно, ибо два года назад ярл почтил нас присутствием и был принят со всеми полагающимися почестями. Некоторое время данный вопрос сильно занимал моих домочадцев, однако выяснить происхождение малолетнего Кормака не удалось. Никто ничего не знал наверняка, и меньше всех — сама Ива. Все, что нам удалось из нее вытянуть: «Было темно, и он принес с собой медовуху». Как вы понимаете, это не сильно помогло в нашем расследовании…

Квасир устроился на корточках рядом с моим креслом и некоторое время сидел молча.

— Что ты думаешь насчет Торкеля? — спросил он наконец.

В ответ я лишь пожал плечами. Я не знал, что ответить побратиму, ибо Торкель был еще одной проблемой, которая ставила меня в тупик. Оставалось лишь надеяться, что она разрешится сама собой.

Торкель объявился у нас недавно. Он приплыл на торговом кнорре Хоскунда, который прибыл с грузом разноцветных тканей, тонких ниток и иголок. Последние были столь хороши, что заставляли наших женщин ахать и охать от восторга. Торкель сошел на берег, протолкался сквозь толпу галдящих покупательниц и направился в сторону нашей усадьбы. Я смотрел, как он приближается к дому: все та же кривая улыбка на губах и жестковатый взгляд серо-стальных глаз.

В последний раз я видел эту ухмылку на бриттских берегах, на том самом клочке суши, который скотты именуют королевством Стратклайд. Тогда Торкель ушел, без боя уступив мне свое место в Обетном Братстве. Позже выяснилось, что все было подстроено заранее: мой отец смухлевал, дабы ввести меня в дружину Эйнара Черного, нашего тогдашнего предводителя. И то сказать, обмен выглядел совершенно неравноценным, кто бы на него согласился за просто так. Торкель — видавший виды воин, мне же в ту пору едва стукнуло пятнадцать. Я был совсем еще юнцом, зеленым и сырым, как свеженанесенная царапина. Однако Эйнар закрыл глаза на обман, тем самым подтвердив свою репутацию хитрого и удачливого ярла.

Помнится, тогда Торкель убрался к своей дюффлинской красотке, преисполненным самых радужных надежд. Сегодня же он сидел в моем доме, потягивал эль и рассказывал о приключившихся с ним бедах. Оказывается, с фермерством у него не заладилось, да и женщина его вскорости умерла. Торкель пытался торговать кожей и чем-то там еще, но и здесь его постигла неудача.

Итак, он решил вернуться к бывшим побратимам — и за кружкой доброго эля узнал о том, что история о серебряном кладе Атли оказалась чистой правдой. Те самые слухи, которые он в свое время поднял на смех и из-за которых, собственно, решил уйти из Братства, полностью подтвердились.

Немудрено, что в глазах Торкеля зажглись жадные огоньки.

— Тебя следовало бы окрестить Счастливчиком! — говорит Финн, и Торкель смеется — с излишней готовностью, на мой взгляд.

Он изо всех сил старается выглядеть вежливым, но я-то знаю цену такой предупредительности. Ясно как день: он просто стремится вернуть себе место в Обетном Братстве. Торкеля тоже манит греза отправиться за сокровищами Атли и обрести богатство, от которого он когда-то отказался. Уж теперь-то он не повторит прежнюю ошибку.

— С тех пор как он вернулся, — говорит Квасир, — наши парни стали заметно клониться влево.

Я непонимающе смотрю на Квасира, который невозмутимо подбрасывает тонкие щепочки в огонь. Поймав мой удивленный взгляд, он поясняет:

— Как будто на поясе у них подвешены мечи и боевые топоры.

Произнеся эти слова, он слегка отодвигается в сторону, и его место тут же занимает одна из охотничьих сук. Псина кладет голову мне на колено и грустно смотрит в глаза.

— Рано или поздно, — продолжает Квасир, — каждому мужчине приходится делать выбор. Мы достаточно послужили ярлу Бранду — без малого пять лет бороздили с ним реки Гардарики. Долгих пять лет, Орм!

— Но мы делали это по доброму согласию, — возражаю я, чувствуя, как почва уходит у меня из-под ног (знакомое ощущение — оно возникает всякий раз во время подобных разговоров). — И потом… ведь наша служба щедро оплачивалась! Что-то я не припомню, чтобы ты — или кто-нибудь другой — отказывался от награды.

— О, да, — соглашается Квасир, — первый год с ярлом Брандом оказался урожайным… да и все остальные были неплохи. Но вот что я тебе скажу, Орм: так на так оно и вышло! Сколько нашли, столько и потеряли. Недаром ведь про таких, как мы, говорится: трудно достается, зато тратится легко. И все же в то время мы верили: ты обо всем позаботишься. Раздобудешь для нас снаряжение и поведешь обратно в Травяное море — разыскивать могилу Атли. А ты вместо того зачем-то принял землю от ярла…

— Но нам прежде всего следовало построить драккар, ведь своего-то корабля у нас не было, — говорю я и чувствую, как предательская краска горячей волной заливает мне лицо и шею (эх, не привык я все-таки врать!). — Для этого нам требовался…

Я чуть было не сказал: «Нам требовался дом». Но вовремя осознал неуместность этого слова для людей, которые привыкли считать своим домом студеное море.

Тем не менее сдаваться мне не хотелось.

— Да ты сам припомни, — упрямо продолжал я, — пока шла война, нас с радостью принимали в любом доме, где жили сторонники ярла Бранда. Когда же война окончилась, мы стали никому не нужны. На всем побережье едва ли сыщется хоть парочка мест, где люди не разбегутся при нашем появлении. И я их не осуждаю… Кому это нужно — чтобы шайка отпетых разбойников вторгалась в их безоблачную жизнь? Так скажи мне, Квасир, ты что, предпочитаешь ночевать на снегу и питаться овечьим дерьмом?

— Да, третий год войны выдался тяжелым, — согласился Квасир. — Настолько тяжелым, что поневоле пришлось задуматься о собственной берлоге. Тогда мы были рады любому месту, которое могли бы назвать своим домом.

Вот так так! Нам действительно тяжело достался тот проклятый третий год войны против врагов ярла Бранда. Мы теряли боевых товарищей, пролилось немало крови… Но мне бы и в голову не пришло заподозрить своих побратимов в подобных мыслях. Я бросил испытующий взгляд в сторону Квасира (не шутит ли?). Но тот не смутился, не отвел глаз. Уж что-что, а в гляделки он играть умел — даром что одноглазый.