Мы - пионеры, дети рабочих - Александр Торин

Все это начало выводить меня из себя. Я не мог спокойно вернуться в гостиницу, даже сходить в туалет. Я не принимал ванной и не чистил зубы. Я стал желчен и мизантропичен. Я избегал завтраков в скаутской столовой, забитой патриотическими юнцами, на завтрак мне приходилось съедать кекс в маленьком продовольственном магазинчике на соседней улице, запивая его молоком и наблюдая, как по улице нетерпеливо прогуливаются два толстеньких розовощеких мальчика в шортах, бросая на меня подозрительные и весьма недружелюбные взгляды.

Так прошли четыре дня, и я не выдержал, решив все-таки пожаловаться в Королевское общество. За мной там присматривал усатый джентельмен по имени Скотт, который наверняка по совместительству был агентом Британской разведки. Впрочем, Скотт, должно быть, был уверен, что меня завербовало КГБ.

-- Ну что же вы нам раньше не сказали, -- разливался соловьем Скотт. -Мы только что получили дополнительные средства, не хотите ли вернуться в гостиницу "Кобург"?

-- Хочу, ужасно хочу, -- чуть не заплакал я, вспомнив джентельменов с сигарами и дам в длинных вечерних платьях, а также ресторан, в котором жильцам подавали английский завтрак, почему-то называемый континентальным: блестящие сковордки с шипящими сосисками, апельсиновый сок, яичницу и кофе...

-- Извините еще раз, -- сухо кашлянул Скотт. -- Мы же думали, что вам будет ближе добираться до работы....

Жизнь, как мне показалось, налаживалась. Тем более, что вечером я удрал от своих преследователей, оторвавшись от них на пересадке в метро. По этому поводу я, беззаботно посвистывая, выпил пива в баре недалеко от Лондонского Университета с симпатичным аспирантом Джорджем, потом прогулялся с ним до вокзала Виктория, там располагалась его квартира. В квартире этой я познакомился с его худенькой большеглазой женой, выпил у них в гостях еще немного виски, затем добрел до метро, вылез на станции "Кенсингтон". К своему удивлению, дойдя до иранско-афганского магазина "Калашников", на витрине которого висели хорошо знакомые мне автоматы, я не обнаружил ни одного разведчика-пионера. Затем я прошел мимо паба с леденящей душу надписью "Последняя Таверна перед Альберт-Холлом", свернул направо...

Вот как они мелькнули эти патриоты, стайкой у перекрестка. Ха-ха, сегодня меня здесь не будет! Взвейтесь кострами, синие ночи!

Будучи слегка пьян, и не в силах удержаться от дьявольского искушения, я скорчил страшную рожу полненькому, покрытому веснушками мальчугану, который сопровождал меня в лифте, с удовлетворением заметив, что на лбу его выступили капли пота...

О, святые правозащитники! Что сделали эти чертовы бдительные прародители пионеров с моими вещами? С копиями статей, любовно собранными в библиотеке Императорского Колледжа? С синтетическими рубашками фабрики "Большевичка", с моим парадным болгарским пиджаком в мелкую клеточку...

Все мое имущество было разворочено, частично изрезано ножницами, и густо полито чернилами.

И тут нервы мои сдали. Меня уже не волновало, что скажет советское посольство, что напишет реакционная английская пресса, я был полон жажды отомщения. Открыв дверь, и увидев шпиона, невзначай слоняющегося в коридоре, я издал победный рык, и, скрючив пальцы в предвкушении добычи, бросился в его сторону, сам удивляясь собственной прыткости.

-- Мама, -- Зарыдал скаут, когда я поймал его за галстук. -Мистер-коммунист, пожалуйста, не убивайте меня. Я больше не буду. К тому же, мой папа - потомственный рабочий-сталевар.

-- А кто безобразничал в моей комнате!

-- Это не я, это наш командир, Питер..... Не бейте меня, дяденька...

-- Где он? -- Прорычал я, оскаливаясь.

-- Я не знаю, -- заплакал мальчик. -- Я больше никогда не буду, мистер-коммунист. Честное скаутское!

-- Сдался ты мне, -- прошипел я. -- Я плохо переносил детский плач, жажда немедленной и безусловно кровавой мести начала отступать, и я благоразумно решил написать жалобу администрации.

Что я и сделал. Администратор гостиницы долго говорил по телефону с командиром скаутского отряда, тот звонил в какой-то штаб, и, естественно, выяснил, что я пребываю в гостинице не вполне законно. Впрочем, нашлась какая-то квитанция о моем вселении в дом Баден-Пауэлла, и меня клятвено обещали уведомить заказным письмом о принятых в среде скаутов дисциплинарных мерах... И даже возместить убытки.

Скаутское движение осталось моим вечным должником. Убытков мне не возместили, даже не прислали письма о принятых мерах, как-то порке розгами чересчур активизировавшихся школьников. Вообще-то, я отхожу довольно быстро, и, решив не осложнять и без того непростые отношения между Москвой и Лондоном, я успокоился. Тем более, что в новом месте обитания я был окружен вполне приличными людьми. С глубокомысленным видом шурша страницами "Таймс", они кушали с утра сдобные булочки и хлопья с молоком, запивая их кофе и апельсиновым соком. Они придерживались позиции невмешательства в дела ближнего своего и держались как истинные джентельмены. Страшно было подумать, что некоторые из них в детстве могли быть скаутами...

С тех пор, увидев на улице мальчика в форме, я тоскую по исчезнувшим с лица земли советским пионерам. У них в массе своей была нормальная психика. Они подозрительно относились ко всяческим партийным аксессуарам типа значков, галстуков, и даже знамен районной и школьной пионерской организации, с удовольствием обменивая их на импортную жевательную резинку, порнографические открытки и заезженные пластинки западных рок-групп. Они недолюбливали общественные организации, обладали развитым юношеским цинизмом, нигилизмом, нормальной сексуальной ориентацией, и, как мне кажется, составляли наиболее здоровое ядро моего поколения.

Многие из бывших советских пионеров после распада социализма занялись бизнесом в России, да храни их Господь, ибо эта категория нынче занесена в Красную Книгу. Они почти полностью отстреляны конкурентами с помощью пистолетов, ружей, обрезов и автоматов Калашникова. Хочется думать, что конкуренты эти, безжалостно нажимающие на спусковые крючки, никогда не носили красных галстуков. Скорее всего, они выросли уже в то время, когда пионеры были упразднены.

Но все не так плохо. Дело в том, что значительная часть моих бывших соратников по пионерской организации выжила в наши бурные времена, и ныне обитает за границей. Так, не далее, как на прошлой неделе, я встретил в Сан-Франциско Игоря Костикова, бывшего председателя нашего Совета Дружины, которого не видел почти что четверть века.

Вид у него был свежий, оптимистичный, а в коляске, которую Игорь толкал перед собой, сидели три розовщеких белобрысых мальчика... Почему-то я тогда был уверен, что эти мальчики никогда в жизни не будут носить пилотки, галстуки и шорты.