Всё, что исхожено… - Марат Гизатулин

Но прежде он на Кипре успел порядок навести. Наутро после его приезда я решил встать пораньше, памятуя, с каким презрением он всегда относился к любителям долгого сна. Поэтому я вместо своих обычных шести часов утра встал в пять. Опоздал, конечно, он уже давно орудовал в саду с секатором, пилой и кетменём. Я пожелал ему доброго утра и спросил, не свозить ли его куда-нибудь по достопримечательностям. Папа ответил, что никак невозможно, потому что у него всего два дня осталось, а сад у меня очень запущенный. На это обидное заявление я не нашёлся ничего ответить, кроме как удалиться в свой кабинет и углубиться в компьютер.

Часа через три жена моя развезла детей по школам и позвала нас завтракать. За завтраком воодушевившийся папа демонстрировал мне семена фасоли, выращенные им в Москве из привезённых с Кубы, и давал рекомендации по их посадке. Оказывается, именно эта фасоль очень хороша. Там у них на Кубе с мясом большие проблемы и весь необходимый организму белок аборигены получают именно из этой фасоли. Меня подмывало спросить, вывез ли он ещё чего-нибудь с Острова Свободы, кроме фасоли и знания, что там нет мяса, но я удержался. И сажать фасоль мне у себя не хотелось, хоть она и заменяет мясо. Потому что здесь в одном знакомом мясном магазине нам мяса бесплатно дают для нашей собачки столько, что ей одной не съесть.

После завтрака папа снова кинулся к своему кетменю, а я к своему компьютеру. Я знал, что мне никак нельзя пытаться составить ему компанию, это может закончиться трагически для моего изношенного организма. Он тоже это знал и щадил мои натруженные больные ноги, руки и спину. Я ему с балкона кричал время от времени, чтобы он не слишком усердствовал – у него ведь ноги и спина тоже немолодые. И даже неуверенно предлагал свою помощь слабым голосом. Но он отмахивался, справедливо беспокоясь за моё здоровье. Сам же он не напрягается, говорил мне папа, так потихоньку, в своё удовольствие.

В обед выяснилось, что папе всё-таки нужен помощник. Иначе ему не успеть осуществить задуманное. А задумки его размахнулись куда дальше моей фантазии, когда я начинал оккупировать чужие территории, раскинувшиеся за моим забором. Папе понадобились какие-то траншеи, какие-то дорожки, уводящие далеко за пределы нашей территории. Нужен был мальчонка из бангладешцев или пакистанцев, а лучше узбеков, которые по своей работоспособности с кетменём и киркой не имеют себе равных. Договорились, что назавтра я такого помощника найду.

После обеда я, покряхтывая от болей в костях, поплёлся наверх вздремнуть, а папа, пружинисто подскочив, побежал в сад.

Я лежал и сквозь накатывающую дрёму видел картинки давно ушедшей юности. Как мы живём ещё в Узбекистане и как мой склонный к компромиссам папа просит меня вскопать огород. А я уже старшеклассник, и мне погулять хочется. Но он мне говорит: конечно, сынок, вскопай совсем небольшой участок и иди гуляй. И показывает – от сих и до сих. Я кричу: ты что, издеваешься? Это же за неделю не вскопать! А он смеётся – здесь на пятнадцать минут работы, максимум на двадцать, я старый и то за полчаса сделаю.

Я пытаюсь выполнить задание – ребята уже давно ждут. И только с бешеной скоростью я укладываюсь в полтора-два часа. И уже не до гуляний мне после этого – все кости, все мышцы гудят, как высоковольтные провода, и глаза из орбит.

Но гулять, конечно, всё равно шёл. И так каждый раз. С тех пор разучился я работать спокойно – только, как ужаленный.

Через несколько лет я уже в Москве, женат и еду с тестем на дачу. Там нам песок привезли, а вывалили далеко – к участку не подъехать. И тесть говорит, что неплохо бы было сегодня хоть несколько тачек песка привезти. Я беру тачку, лопату и бегу к куче с песком. Сделал несколько рейсов, вдруг смотрю – тесть на дорогу вышел и смотрит на меня с открытым ртом. Когда я приблизился, он спросил с удивлением:

– А почему ты всё время бежишь? Куда ты торопишься? Устанешь же!

Действительно, подумал я. Чего это я бегу, куда? И пошёл медленней. И только возле ополовиненной уже кучи песка обнаружил, что я снова бегу. Так я за два часа целую машину песка и перевёз. Тесть был в шоке и потом вспоминал много лет о виденном.

…На следующий день я привёз папе помощника, молодого узбека, чтобы им удобнее объясняться было. Папа по-узбекски говорит в совершенстве – так жизнь сложилась, что вырос он в глухом кишлаке. Узбек из уважения к такому работодателю с особенным усердием работает. Как заведённый, только пыль столбом стоит. А дедушка в обед задумчиво так говорит мне:

– Не нравится мне этот работник. Лентяй какой-то. Завтра до отъезда у меня ещё полдня есть, ты мне на полдня другого работника найди.

Я отвечаю твёрдо:

– Нет, папа. Я сам потом потихоньку закончу то, что ты начал.

– Хорошо, – соглашается папа, – я тебе покажу, что надо доделать. Только ты потихоньку, не напрягаясь, ладно? По пятнадцать-двадцать минут в день. Это тебе будет даже полезно.

А мне так и слышится недоговорённая концовка фразы:

– И иди гуляй.

О воде

У нас тут с водой не очень хорошо. Остров маленький, дождей мало, находимся чуть ли не в Африке. Та Африка, что близко к нам, конечно, северная. Но она много, много жарче Южных Курил.

Ну, Африка или не Африка, а мы, конечно, Европой себя мним, оттопырив нижнюю губу. Впрочем, я не про Африку или Европу сегодня, а про воду. Нет, я не жалуюсь, в кране вода, конечно, практически всегда есть, если только не засуха, случающаяся раз в несколько лет. Тогда нам воду танкерами из Греции привозят. Да и тогда-то, положа руку на сердце, в кране вода не иссякает, не давая кинуться искать виноватых, зорко вглядываясь в сопредельную страну с нашего восточного берега.

Вот интересно, в дни моей счастливой, но не подозревающей об этом, юности, вода почти ничего не стоила. Это сейчас человечество достигло в своём развитии таких высот, что проще выпить банку пива, чем бегать искать недостающих копеек на банку воды.

Впрочем, я и не про юность сегодня вышел рассказать, хотя это интересней, чем про сегодня. Кому интересней? Ну, мне, конечно же. Вот так начнёшь рассказывать, увлечёшься, а потом вдруг в холодной испарине – да неужели же это был я! И вот там! И так жил! Не может быть!

Ладно, ладно, возвращаемся к воде. Хотя юность моя, уверяю, много интересней была, чем даже сегодняшняя вода, которая, судя по цене, должна быть слаще пепси-колы.

Я, собственно, к чему всё это сегодня не сплю. Дело в том, что у меня тут садик есть. Ну, там деревья всякие и прочее. И всё это хозяйство пить хочет. Дешёвой пепси-колой его не удовлетворишь, ему чистую воду подавай. И если водопроводной водой поливать, то на моих деревцах сплошь золотые фрукты висели бы. Но в нашем славном посёлочке для полива специально артезианская скважина есть. И оттуда регулярно, два раза в неделю по тридцать минут на каждый дом водичка поступает. Чтобы газон и две пальмы на участке чувствовали себя хорошо. И они счастливы – что газоны, что пальмы.

А вот моему саду этого маловато. Их у меня слишком много, растений. Вы скажете – ты же врал, что садик у тебя маленький. Маленький. На первом этаже маленький, на третьем маленький, а на втором совсем малюсенький. Там, правда, на втором, ещё поле за нашим домом бесхозное, вот оно-то как раз уже большое. Но я же не виноват, что там заборов нет, насколько у меня хватает глаз.

В общем, поставил я на этом поле два двухтонных бака, чтобы у меня вода всё время в запасе была. И вроде ничего мы зажили с моими деревцами, не жирно, конечно, но и жаловаться грех. Зимой вообще хорошо, многие деревья вообще пить не хотят, я им даже завидую – неплохо бы было тоже каждые полгода в завязку уходить.

Но вот пришла весна, садики мои маленькие, малюсенькие и прочие укоризненно шевелят жабрами, и я кидаюсь к своим бакам, а там – чуть на донышке. Я к соседу. Дело в том, что мой ближайший сосед – он же и управляющий всей этой артезианской системой и вообще посёлком. Он же и застройщик всего нашего посёлка. И я хорошо помню, как сочувствовал ему, когда он бился головой о стену, узнавши, что легкомысленно продал ближайший к себе дом семье с тремя малолетними детьми. В минуту слабости он даже предлагал мне взятку – десять тысяч евро, если я соглашусь на другой дом. Но я взяток брать не научился в своё время, негде было, а начинать на старости лет уже поздно. Да и дом мне очень уж приглянулся. Особенно тем, что прямо за моим забором посёлок кончался и дальше простиралось необъятное русское, ой, нет, кипрское поле, при виде которого у меня начиналось неконтролируемое слюноотделение.

Так вот, побежал я к соседу, скрипя кулаками и сжимая зубы. Надо сказать, что Йоргас давно смирился с соседством и у нас, конечно, вполне теплые взаимоотношения. Свои позиции он сдавал не сразу, постепенно. Наши с ним дома в некоем аппендиксе находятся, куда не ходят чужие, и между нами, или точнее, между ними, домами, площадка есть – паркинг машин на шесть. Несколько раз, с трудом разъехавшись с нашими многочисленными и постоянными гостями, семья Йоргаса перестала пользоваться своей половиной паркинга, так что к нам теперь вдвое больше гостей могут приезжать.