Любовь, сила и справедливость. Онтологический анализ и применение к этике - Пауль Тиллих

Онтология любви

Все проблемы, связанные с отношением любви к силе и справедливости, как в индивидуальном плане, так и в социальном, становятся неразрешимыми, если любовь в своей основе понимается как чувство. При таком понимании любовь была бы сентиментальным дополнением к силе и справедливости, в конечном счете не относящимся к делу, неспособным изменить ни законы справедливости, ни структуры силы. Большинство просчетов в социальной этике, политологии и образовании происходит от непонимания онтологического характера любви. Напротив, если любовь понимается в ее онтологической природе, ее отношение к справедливости и силе предстает в истинном свете, обнаруживающем базовое единство этих трех понятий и условный характер конфликтов между ними.

Жизнь есть бытие в реальности, а любовь есть движущая сила жизни. В этих двух формулах выражена онтологическая природа любви. В них утверждается, что бытие не является реальностью без любви, которая влечет все, что есть, ко всему, что есть. В человеческом опыте любви природа любви становится явной. Любовь – это побуждение к соединению разделенного. Воссоединение предполагает разделение того, что подходит друг другу. Было бы, однако, ошибкой приписывать разделению тот же онтологический статус, что и воссоединению. Ибо разделение предполагает изначальное единство. Единство охватывает самое себя и разделение, точно так же, как бытие содержит самое себя и небытие. Невозможно соединить то, что по существу разделено. Без первоначальной взаимной причастности никакое соединение одной вещи с другой непредставимо. Абсолютно чуждое не может войти в общение. Но отчужденное стремится к воссоединению. В радости любви, доставляемой «другим», присутствует и радость от собственной самореализации благодаря другому. То, что мне абсолютно чуждо, не может ничего добавить к моей самореализации; оно может лишь разрушить меня, если затронет сферу моего бытия. Поэтому любовь можно охарактеризовать не как соединение чуждого, но как воссоединение отчужденного. Отчуждение предполагает первоначальное единство. Любовь проявляет себя как величайшая сила там, где она преодолевает величайшее разделение. А величайшее разделение – это отделение «я» от «я». Каждое «я» есть нечто соотнесенное с самим собой, и полное «я» – полностью соотнесенное с самим собой. Это независимый центр, неделимый и непроницаемый, и потому правильно называемый индивидуумом.

Отделение полностью индивидуализированного бытия от любого другого полностью индивидуализированного бытия – это полное отделение. Центр полностью индивидуализированного бытия недоступен для проникновения никакого другого индивидуализированного бытия, и его нельзя сделать простой частью более высокого единства. Даже как часть он неделим и поэтому он больше, чем часть. Любовь воссоединяет то, что самоцентрировано и индивидуально. Сила любви не есть нечто добавленное к уже завершившемуся иным способом процессу, но жизнь включает в себя любовь как один из своих основополагающих элементов. Осуществление любви и ее победа состоят в том, что она способна воссоединить живые существа, разделенные самым радикальным образом, а именно индивидуальные личности. Индивидуальная личность – это и нечто наиболее обособленное, и носительница наиболее сильной любви.

Мы отвергли попытку свести любовь к ее эмоциональной составляющей. Но любви без эмоциональной составляющей не бывает, и анализ любви без учета этой составляющей был бы неполным. Вопрос только в том, как соотнести эту составляющую с онтологическим определением любви. Можно сказать, что любовь как чувство – это удовлетворение от воссоединения, которое осуществляется в каждом любовном отношении. Любовь, как и все чувства, является выражением полного участия в бытии, которое отражается в эмоциональном состоянии. Когда мы любим, мы предвосхищаем исполнение желания воссоединиться и испытываем в воображении счастье этого воссоединения. Значит, эмоциональная составляющая любви онтологически не предшествует другим ее составляющим. Напротив, онтологически заложенное движение к другому выражает себя эмоционально. Любовь есть страстное увлечение: из этого утверждения следует наличие в любви пассивного элемента, представляющего состояние бытия, побуждаемого к воссоединению. Бесконечное влечение к Богу, согласно Кьеркегору, есть ни больше, ни меньше как сексуальное влечение, следствие объективной ситуации – состояния разделения тех, кто подходят друг другу и влекутся друг к другу в любви.

Онтология любви подтверждается опытом любви, достигшей своей цели. Это опыт глубокого удовлетворения. Достигшая своей цели любовь – это одновременно и предельное счастье, и конец счастья. Разделение преодолено. Но без разделения нет любви и нет жизни. Преимущество отношения человека к человеку именно в том, что оно сохраняет отдельность каждого самоцентрированного «я» и тем не менее реализует их воссоединение в любви. Высочайшая форма любви – та ее форма, которая отделяет восточную культуру от западной. Это любовь, сохраняющая индивидуальность человека, который является как субъектом, так и объектом любви. В любовном отношении личности к личности проявляется превосходство христианства над любой другой религиозной традицией.

Онтология любви ведет к основополагающему утверждению: любовь только одна. Это противоречит основной тенденции недавних дискуссий о природе любви. Эти дискуссии были полезны постольку, поскольку привлекали внимание к разным качествам любви. Но в то же время они вводили в заблуждение, поскольку трактовали разные качества любви как ее разные типы. Ошибка была не в том, что проводили различия между качествами любви, – напротив, следовало бы провести еще больше различий там, где они часто маскировались использованием одного и того же понятия «эрос». Ошибка была в том, что начинали не с понимания любви как единства. Такое понимание, разумеется, привело бы к онтологическому анализу. Ибо только в отношении любви к бытию как таковому можно обнаружить ее фундаментальный характер.

Если любовь во всех ее формах – это побуждение к воссоединению разделенного, становятся понятными разные качества единой по своей природе любви. Традиционно epithymia («вожделение») рассматривается как низшее качество любви. Оно идентифицируется с желанием самореализации в чувственной сфере. У философских и богословских моралистов наблюдается стремление полностью отделить это качество от тех, которые предположительно являются более высокими и сущностно иными. С другой стороны, у натуралистов есть тенденция сводить все другие качества любви к эпифимии. Решение этой проблемы возможно лишь в свете онтологической интерпретации любви. Прежде всего, следует сказать, что libido — если использовать латинское слово – будет понято неверно, если определить его как желание удовольствия. Это гедонистическое определение, как и гедонизм вообще, основано на ошибочной психологии, которая сама вытекает из ошибочной онтологии. Человек стремится к воссоединению с тем, частью чего он является и от чего он отделен. И это верно не только для человека, но и для всех живых существ. Они хотят пищи, движения, роста, участия в группе, соединения с существом другого пола и т. п. Исполнение этих желаний сопровождается удовольствием. Но то, чего желают, – это не удовольствие как таковое, а единение, благодаря которому исполняется желание. Безусловно, исполненное желание – это удовольствие, а неисполненное – страдание. Но если из этих фактов выводят принцип страдания-удовольствия в том смысле, что сущность жизни есть избегание страданий и стремление к удовольствию, то реальные процессы жизни тем самым искажаются. Когда это происходит, жизнь оказывается поврежденной. Только извращенная жизнь следует принципу страдания-удовольствия. Неизвращенная жизнь стремится к тому, в чем она испытывает недостаток, к единению с тем, от чего она отделена, хотя это является ее частью. Этот анализ должен устранить предубеждение против либидо, и он может дать критерий, позволяющий отделить во фрейдовской теории либидо то, что следует принять, от того, с чем нельзя согласиться. Когда Фрейд описывает либидо как желание человека избавиться от состояний напряжения, он описывает искаженную форму либидо. И он это неявно (хотя и ненамеренно) признает, выводя инстинкт смерти из бесконечного, никогда не удовлетворяемого либидо. Фрейд описывает человеческое либидо в его искаженной, самоотчужденной форме. И это описание, объединяющее его со многими пуританами (как старыми, так и новыми, которые были бы смущены таким альянсом), упускает смысл либидо как нормального побуждения к жизненной самореализации. В свете этого анализа можно сказать, что эпифимия есть качество, присутствующее в любом отношении любви. До этого момента натуралисты правы. Но они ошибаются, когда интерпретируют либидо, или эпифимию, как стремление к удовольствию ради удовольствия.