Мой кровный враг - Шнейдер Наталья "Емелюшка"

Из Локка я когда-то уплыла учиться. Туда и вернулась, как ни пытался Николас мне помешать. Он твердил, что за те месяцы, пока оно добиралось, многое могло измениться. Что через две недели защита диплома, и раз уж прошло два месяца с тех пор, как погиб отец, еще две недели ничего не изменят… Что наверняка Эдвард, мой старший брат, отомстил за кровь отца, да и Мартин едва ли стал бы сидеть сложа руки. Что у мамы есть надежная опора – два сына.

Устав слушать нотации, я сделала то, за что мне было стыдно до сих пор – уронила старику на голову книгу в тяжелой железной оковке. Убедившись, что его жизни ничего не угрожает, связала, оставила в досягаемости острый нож, а в шкатулке – денег. Достаточную сумму, чтобы прожить месяц в Бенриде или доплыть домой – там уж сам решит. И отправилась на родину. Плевать на чумных, плевать на гражданскую войну – я должна была добраться до регента и потребовать справедливости.

На родной земле меня встретил тусклый голос герольда, равнодушно зачитывающий указ молодой королевы, сменившей регента. Эйдо лишены титула, земель и всех прав состояния. Их владения королева подарила ордену Хранителей, защитившему столицу от чумных и вернувшему ей, дочери короля, трон, который узурпировал регент. Ордену, в лице его магистра – Ричарда Мортейна.

Так всегда делалось – любой указ, касавшийся всего королевства, не только развешивали на площадях и в трактирах, но и две недели зачитывали глашатаи по всей стране – для тех, кто не умеет читать.

– Туда и дорога, – сказал кто-то за моей спиной. – Попили они нашей кровушки!

Я оглянулась, но пойди разгляди одного человека в толпе, клубящейся в порту.

Не может быть. Должно быть, я ослышалась. Что-то не так поняла. Сошла с ума – еще когда пришло то проклятое письмо.

Но буквы королевского указа, ясные и четкие, защищенные магией от дождя и солнца, гласили то же: у меня больше нет ничего. Ни дома, ни имени, ни прав. Я даже не простолюдинка. Не купчиха и не крестьянка. Я – никто. Любой может меня убить, если узнает. Просто так, забавы ради – и ему ничего за это не будет.

В трактире, куда я зашла не столько поесть – кусок в горло не лез – сколько послушать новости, только и говорили об ордене Хранителей и о его магистре. Люди устали от войны, крови, смертей, от чумных, от беженцев, которые все два года потоком шли сквозь эти земли в порт Локка, чтобы отправиться за море, надеясь хоть там укрыться от чумных. Они хотели мира и покоя, потому и уповали на орден, думая, что он может это обеспечить.

О магистре, правда, говорили разное.

Одни рассказывали о стратеге, сумевшем объединить раздираемые гражданской войной земли в единую армию, отбросившую чумных от столицы. Слушая рассказы незнакомых людей, я никак не могла поверить, что знаю человека, о котором они говорят. Рик, бесшабашный и смешливый, втроем с которым – и с моим братом Эдвардом, его ровесником – мы объездили верхом и их, и наши земли, сигали со скал в море и разоряли улья диких пчел, чтобы полакомиться медом; Рик – магистр ордена? Стратег? Тот, кто на глазах всего Совета земель вызвал на божий суд регента, обвинив его в убийстве короля и узурпации власти – вызвал и победил?

Другие говорили о сыне людей, намеревавшихся в обмен на корону снова отдать нашу страну Ландернау. О человеке, предавшем короля и заморочившем голову юной королевской дочери. О том, кто развязал гражданскую войну. Об изменнике, не доехавшем до эшафота. О мошеннике, который опорочил само понятие божьего суда, победив на нем лишь благодаря запретным ритуалам, чтобы посадить на трон свою любовницу, самозванку.

В то, что королева – самозванка, я тоже не верила. Чернь может болтать что угодно, но самозванец не пройдет испытание Негасимым пламенем, что пылает в столичном зале Совета уделов.

После того, как постригут каждого потомка правящего короля, первые волосы ребенка, смоченные каплей его крови и крови правящего короля – или королевы – отдают неугасимому пламени. А перед коронацией будущий помазанник божий, совершенно нагой, как в тот день, когда пришел в мир, шагает в неугасимое пламя и остается невредим.

Если же династия меняется, новый претендент отдает огню горсть своей крови и следом ступает в пламя, отдаваясь на его милость, и только всевышнему известно, примет ли пламя нового властителя Краммиана. Тот же ритуал пришлось пройти и последнему королю – он родился в изгнании, в лесах на окраине страны, где скрывалась королева-мать. Родился, вырос и оттуда поднял восстание. Он погиб два года назад в бою с чумными, оставив взрослую дочь.

Потому, что бы ни болтала чернь, я знала, что королева не самозванка. Если ее приняло неугасимое пламя, значит, так тому и быть.

Но говоря о герое или злодее, все поминали только Ричарда Мортейна, нового владетеля этих земель – да, формально королева отдала их ордену Хранителей, но править-то будет магистр. О членах нашей семьи, что двадцать поколений были здесь лордами, никто не вспоминал. Ни о матери, ни о брате я не смогла вызнать ровным счетом ничего. Одни на меня косились и отворачивались, другие разражались проклятьями. Третьи пожимали плечами – дескать, кому интересно, что стало с прежними владетелями земель? Были – и сгинули, война все спишет.

О судьбе моих родных я узнала на следующий день, когда дошла пешком – коня я решила не покупать, учитывая все обстоятельства – до Клейдона, деревни в четырех лигах от замка. Когда-то эта деревня была большой и богатой, ведь именно здесь останавливались купцы, что шли от моря вглубь страны. Сейчас она выглядела сущим захолустьем. Правда, я не могла сказать, сама ли деревня пришла в упадок, или я привыкла к роскоши столицы Бенрида, где на улицах каждую ночь зажигали фонари, а нищих гнали за городские стены, чтобы не смущали достойных людей.

Но церковь Клейдона стояла, как и века до того. Преподобная мать, узнав мое имя, не погнала меня прочь, а благословила, хотя взгляд ее был полон жалости. Причину этого я узнала, когда она разрешила заглянуть в церковные книги, где записывались все родившиеся и умершие жители Клейдона и замка Эйдо.

Дату смерти отца я знала. Эдвард и Мартин умерли через месяц – судя по дате, в день, когда столицу осаждали армии чумных. Сражались ли они там или смерть застигла их в родных местах? Рассказать было некому. Мама пережила своих сыновей на две недели. Я осталась одна.

И, закрыв книгу, чувствуя на себя полный жалости взгляд преподобной матери, я поняла: единственное, что мне остается – пойти и убить Ричарда Мортейна. А после умереть самой.

Только не сумела ни того, ни другого.

Коридоры первого этажа замка выглядели так, словно в нем недавно шли бои: пятна копоти на стенах, обгоревшие гобелены, все еще воняющие гарью. Бурые пятна на полу, очень похожие на засохшую кровь. Свежие зарубки на дверях и дверных рамах. Всему это было от силы день-два. Но с кем хранители могли сражаться и как злоумышленники проникли внутрь? Замок Эйдо никогда не брали штурмом, так откуда следы битвы?

– Что произошло? – не удержалась я от вопроса.

– Чумные, – коротко ответил капитан.

– Но… как?

– Не знаю.

Так я ему и поверила. Не хочет рассказывать. Правильно, неприятно рассказывать, как хранители умудрились не только впустить чумных в замок – в замок, который ни одна армия не смогла взять штурмом, только предательством! Да не просто во двор, во внутренние помещения!

Этот хваленый магистр совсем мышей не ловит, что ли? Или его люди только со стражей воевать горазды, где сплошь простонародье, маги – только офицеры?

Зато стало понятно, почему про меня забыли. Когда на нижних этажах толпа чумных, не найдется самоубийц носить еду в подвал. А потом надо было заботиться о раненых, следить, не обратится ли кто из них, хоронить умерших, приводить в порядок замок… Повезло, что все-таки вспомнили. Или не повезло, как посмотреть.

Ни в коридорах замка, ни во дворе я не встретила ни одного знакомого лица. И меня никто не узнал. Смотрели – кто равнодушно, кто с любопытством, и только. Капитан выпроводил меня за ворота, сухо попрощавшись. Следующие четверть часа я шла, ожидая стрелы в спину.