Кино, вино и домино - Мария Арбатова

– Делаешь, зануда! Конечно, делаешь! Еще как делаешь! Каждый фестиваль одно и то же долбоебство! Каждый фестиваль ты нам выносишь мозг со своей водой! Делай хоть о воде, хоть о… ой, извините, тут дети! – залилась колокольчиком Золотова, тряся белокурой гривой. – Начальнику фестиваля Динке про воду и скажешь! Она нас встречает в Неаполе! А меня не грузи по мелочам!

Ольга пошла к своему креслу, ее остановила и усадила рядом с собой неувядаемая красавица актриса Татьяна Печорина:

– Олечка, как я рада вас видеть! Вы будете плавать? Я – обязательно. Говорят, там галька и надо было взять резиновые тапочки. А я не взяла. В наше время не было никаких тапочек и люди не считали гальку проблемой…

Ольга побоялась спросить, что актриса Печорина считает «нашим временем», в старших классах школы девочки собирали в альбомы открытки с лицами популярных артистов и обменивались ими как марками. Печорина за красоту легко обменивалась на одну Софи Лорен или две Нонны Мордюковой.

На прошлом фестивале в Хорватии Печорина уплывала в открытое море на три часа, и Ольга, как самая трезвая и ответственная, поглядывала из окна отеля, видна ли на фоне залива ее яркая шапочка.

Печорина была так красива, что итальянские организаторы, увидев ее фото, несмотря на жару и цену медстраховки для пожилых, написали Дине: «Нам все равно, сколько ей лет, без нее не приезжайте, когда женщина так красива, совершенно не важно, сколько ей лет…»

– Оля, у нас хорошая чача! Без подделок! Будешь? – деловито спросил народный артист Шиковский.

– Нет, спасибо, я в самолете пить не могу, – оправдывалась Ольга.

– Опять сачкуешь! Посмотри на наших! Они, как всегда, нажрались в самолете! Как говорила моя подруга Фая Раневская: «Четвертый раз смотрю этот фильм, должна вам сказать, сегодня актеры играют как никогда…» – Шиковский обожал подчеркивать, что играл еще с теми, «каких теперь не делают».

Ольга недавно видела трансляцию семидесятипятилетия Шиковского. Маленький, лысый, пузатый, но при этом благодаря таланту способный немедленно перевоплотиться в высокого, худого и лохматого, он стоял в окружении дочерей и внуков. А пожилая жена с палкой заботливо поправляла оставшиеся перышки волос у его висков.

– Чин-чин! – подошел к Шиковскому Андрей Николаев и чокнулся пластмассовым стаканчиком с бутылкой его чачи.

– Чин-чин? Это по-каковски? – спросил Шиковский.

– Чин-чин – это итальянский «лехаим»! Дословный перевод на русский: «Выпьем за то, чтоб деньги были и хуй стоял!» – пояснил Андрей Николаев.

– Какая все-таки мы многословная нация… – с сожалением заметил Шиковский.

– Олюсик, малыш, иди сюда! – закричала Наташа и почти насильно насыпала ей пригоршню орехов; она всегда старалась накормить Ольгу насильно, точно как мама.

Например, звонила с текстом:

– Олюсик, малыш, сейчас пришлю за тобой водителя! Я приготовила обалденный обед и хочу его съесть вместе с тобой!

Переться есть обед на Рублевку было, конечно, некогда. От этого Ольга, с одной стороны, ощущала себя виноватой, с другой стороны – любимой. Точно как с мамой. Вот и сейчас идти по самолету с занятыми орехами руками было крайне неудобно, поскольку швыряло из стороны в сторону. Но если бы Ольга не подставила ладошки, Наташа просто просыпала бы их на пол. Она была из тех, кто безапелляционно кормит тех, кого поймает. Едой, новостями, проблемами, собой.

Ольга нашла глазами того самого вихрастого мальчишку. Он сидел в хвосте и смотрел фильм по монитору. Подошла, протянула орехи. Половину тут же схватил маленький трогательный очкарик, сидевший рядом. Парни набили рот орехами, не сказав «спасибо», и снова уставились на экран.

«Госпитальный синдром, – подумала Ольга. – Практически как у рублевских…»

– А вы даже фильм можете смотреть на итальянском?

– А все понятно! – сказал очкарик. – Это ж про мафию. Мы же к ним едем.

– К мафии? – засмеялась Ольга.

– Я не вру! – обиженно ответил очкарик. – Дядя Феручио работает в мафии. Он там самый главный!

– Трепи больше! – Вихрастый с набитым ртом бросил в него орешком. – Самый главный – дядя Эмильяно. Когда я вырасту, он меня возьмет в мафию! Он обещал! И к тому же у него одни дочки!

Ольга потрепала их по волосам и вернулась на свое место читать западный экологический журнал.

На таможне образовались две очереди. Левая – из галдящих детей; правая – из пьяных фестивальцев. За таможней детской очереди стояли и что-то выкрикивали несколько итальянских мужчин. Дети махали им руками и отвечали по-итальянски. А тот самый крохотный очкарик, шустро прошедший контроль, бросился на руки здоровенному детине с криком:

– Бонджорно, Феручио!

А тот поднял его мохнатыми лапищами и прижал к себе бережно, как девочки прижимают куклу, в глазах у него чуть не появились слезы, и он закричал:

– Васка! Васка! Финалменте!

И Ольге стало стыдно от того, что этих выброшенных родителями русских детей согревают итальянцы. Вспомнила слова «Васки»: «Дядя Феручио работает в мафии. Он там самый главный!»

И даже привстала на цыпочки, чтобы разглядеть главного мафиози. Но была разочарована – здоровенный, простецкий, пузатый, лысоватый, небрежно одетый итальянский работяга.

Написала мужу, дочери и сыну эсэмэс: «мы сели». Получила в ответ от мужа: «где таблетки для посудомоечной машины?», от дочери: «отдохни от нас немножко», от сына: «а мы тут у сереги тяжеляк слушаем».

По багажной ленте поехали чемоданы, старшие детдомовские девочки выхватывали их с радостным визгом и отдавали Феручио и его помощникам. А маленький очкарик стоял вплотную с ним и показывал всем своим видом, что это его Феручио, и сейчас он разберется с чемоданами, и станет совсем его, и только его.

Наташа никак не могла найти две свои сумки, взятые кроме чемодана. Ольга почему-то вспомнила, как их с Лизой Золотовой привели на экскурсию в холодильник дома Сестер Бери на Рублевке, где в комнате метров двадцать рядами висели шубы и на стеллажах стояли тонны кремов и шампуней.

– Можно, я здесь буду жить? – схохмила Лиза. – Я тогда подольше сохранюсь…

У Ольги была всего одна норковая шуба, подаренная мужем на сорокалетие. И эта шуба могла бы прочитать жильцам холодильника лекцию о настоящей жизни, потому что в отличие от них была очевидицей, соучастницей, а то и подстилкой стольких горячих историй.

И с каждой историей хорошела вместе с хозяйкой. Как известно, меха, жемчуга и женская грудь быстро вянут, если к ним никто не прикасается. Сестры Бери вяли. Стеллажи кремов и пахота косметичек были бессильны.

Ольга представила, как они собирали чемоданы на разных этажах своего пустого холодного замка, чтобы выпендриться друг перед другом. Потому что больше никого не интересовала дорогая коллекция нового сезона на шестидесятилетней даме в центнер весом.

Даша складывала на втором этаже черную коллекцию с массивными украшениями в дорогих футлярах; Наташа на первом – бело-розово-голубой китч, предательски подчеркивающий ее несвежесть.

Ольге стало жалко Наташу, попершуюся с этой коллекцией. Та никак не могла погрузить найденные сумки на тележку, а после операции на глазах ей нельзя было поднимать тяжести. Потребность выпендриться перед сестрой была мощнее страха отслоения сетчатки.

Ольга отняла у Наташи одну сумку. Она понимала, что шестьдесят – это так же, как пятьдесят, только немного больше. Потому что ей в этом году стукнуло 50, и когда она произнесла вслух «мне шестой десяток», то хохотала как сумасшедшая. И теперь при каждом удобном случае начинала фразу:

– Прошу учесть, что мне шестой десяток!

Особенно развлекало и заводило это ее тридцатилетнего любовника. Он прикалывался:

– Давай быстрее займемся инцестом, а то меня жена дома ждет и холку намылит! Я – простой торговец недвижимостью, а ты – древняя богиня воды, раздвигающая мои горизонты…

Он был милый парень и появился после того, как Ольгин муж изобразил уход к двадцатилетней цыпочке, решившей, что у него есть деньги, но быстро отвалившей, разобравшись. Выяснялово в семье кончилось бескровно. Ольга терпеливо объяснила взрослым детям, что мужской климакс – объективно тяжелое явление, требующее такта и бережности.

И даже ни разу не продемонстрировала мужу молодого торговца недвижимостью. Потому что видела, как раздраженно и испуганно он стареет. Силилась помочь, но он не хотел брать из ее рук легкость быть самим собой и принимать себя всякого.

У выхода из неапольского аэропорта стояла начальница фестиваля Дина Окопова, облитая шоколадом загара, с выбеленными солнцем волосами. В шортах и совсем открытой кофте цвета хаки она казалась просоленной морем, как Светлана Светличная в новелле «Тамань» фильма «Герой нашего времени».

Ольга была белокожая брюнетка, и жутко загорелые синеглазые блондинки казались ей прекрасными инопланетянками. Дина Окопова была в ее понимании стопроцентной инопланетянкой.