Мост Невинных (СИ) - Торн Александра

— Вы выглядите уставшим. Для успешного создания защиты и тем более поиска мастера вам нужно хорошее самочувствие.

— Я хорошо себя чувствую, — сердито сказал Солерн. Мастер невинно улыбнулся, от чего холодок вдоль спины превратился в леденящий мороз.

— Вы хотите спать, — вкрадчиво изрек старый хрыч, и Ги рухнул в абсолютно непроглядную тьму.

***

Солерн открыл глаза и недоуменно уставился на темно-зеленый балдахин. У него над кроватью не было никакого… Дознаватель зашарил руками по постели, наткнулся на лежащие рядом камзол, шпагу, кобуры и несколько успокоился.

— Ну как? — осведомился печально знакомый голос. — Выспались?

Ги чувствовал себя не просто выспавшимся, но отлично отдохнувшим и зверски голодным. Однако дела не ждут!

— Уже все? — спросил он. Николетти, остановившись в ногах кровати, вопросительно поднял бровь. — Вы уже закончили с вашей защитой?

— Я даже не начинал. Вы спали.

— Но сколько часов… — взгляд Солерна достиг окна. За ним была совершенно непроглядная темень.

— Вы спали часов двенадцать или тринадцать, может, и больше.

— Что?! — взревел Солерн и выскочил из кровати, как ошпаренный. — И вы меня не разбудили?! Какого черта! Как вы посмели…

— Монархия за это время не рухнула, — безмятежно отвечал мастер. — Хотя пыталась. Королевская гвардия открыла огонь по толпе вокруг Бернардена и разогнала народ в Треси и Бон-Фаре. А, ну и повесили с десяток самых буйных.

— Черт подери! Меня же ищут!

— Нет, с чего бы? Я послал вашему начальнику записку, что вы у меня по делу неизвестного мастера.

Солерн яростно выругался. Чертов мастер! Оба мастера! Он схватил камзол.

— Куда собрались?

— Работать!

— А с виду вроде бы умный человек… Положите эти королевские тряпки! — рука Ги разжалась. — Неужели не понимаете, что вам череп проломят за один только цвет?

— В темноте не видно, — процедил Солерн, не желая признавать его правоту. Пурпурный кафтан с нашивкой в виде короны и королевского герба был сейчас не лучшим нарядом для прогулки.

— Ложитесь, — велел Николетти и присел на край кровати. Дознаватель покорно лег, хотя хотел бросится к окну. — Не вздумайте сопротивляться.

— Кто меня сюда уложил?

— Пара моих соседей. Не бойтесь, я приказал им забыть, — сухая теплая ладонь мастера легла на лоб Солерна. — Лежите смирно. Расслабьтесь. Это не больно.

"Это просто унизительно!" — негодующе подумал Ги, неспособный даже шевельнуться. Мастер прикрыл глаза; в ушах дознавателя слабо зашумело, словно он поднес к ним морские раковины. На миг перед ним вспыхнуло яркое видение: песок, шуршащие волны, барашки пены, спутанные клубки водорослей, бледное небо, прозрачное до самого горизонта… Картинка рассыпалась, стоило Солерну моргнуть.

Воздух вокруг дрожал от странной ряби, и Ги тщетно пытался сосредоточить взгляд так, чтоб отчетливо видеть окружающее. Контуры всех предметов расплывались, звуки тоже поплыли, а мастер, прижимая одну руку ко лбу дознавателя, поднял другую и медленно перебирал пальцами, как по струнам. По столбикам балдахина вдруг пополз виноград — темные и прозрачно-зеленые грозди в больших жестких листьях. И этот запах — запах виноградника, такой густой, тяжелый, что Ги задохнулся.

Из капельки огня над свечой вдруг выросла шпага и прошлась под ребром Солерна, оставив ноющее воспоминание о первой ране. Вдалеке послышался веселый смех Илёр, вокруг разлился травяной аромат, сменившийся резким запахом пороха и лошадиного пота, из картины на стене высунулось дуло пушки, превратилось в волчью морду, и тут мастер громко щелкнул пальцами.

Солерн дернулся. Все пропало, только Николетти склонялся над ним, пришпилив к подушке таким пронзительным взглядом, что у Ги в висках закололо. Мастер убрал горячую ладонь и сказал:

— Готово.

Солерн отполз от него подальше, ощупал голову, наткнулся ногой на шпагу и наконец пришел в себя. Его подташнивало, но это явно от голода. Никаких изменений Ги не обнаружил. Хотя чувство, что его поимели, было совершенно отчетливым и крайне неприятным.

— Мне не понять, зачем вы это делаете, — проворчал Николетти. — Это ведь даже не приносит вам удовольствия.

— Что?

— Служба. Если вы не считаете правым то, чем занимаетесь, почему вообще продолжаете?

— Потому что, — буркнул Солерн и стал застегивать кобуры.

— Вашей монархии конец, — сказал старик. — Вы пытаетесь склеить осколки, из которых уже не получится прежняя красивая ваза.

Дознаватель натянул камзол — пурпурный, с вышитыми серебром и золотом короной и парой роз слева на груди.

— Впрочем, пока вы мне платите, я готов потратить немного времени на эту бесполезную деятельность, — оживился Николетти, бросив взгляд на туго набитый кошелек на столе. — Вставайте. Нас ждет ужин. Уверены, что не хотите взять в долг? Я снижу процент!

— Нет, — процедил Ги. Общество мастера вконец ему опротивело, и он не хотел затягивать общение ни на одну лишнюю минуту.

***

"Слаб человек", — вздохнул Солерн, когда спустя час они катили в закрытом экипаже Николетти к Бернардену. Горячий сытный ужин почти примирил дознавателя с существованием мастеров. Ги уже давно не ел так много хорошего, сочного мяса, пышного хлеба и какой-то рисовой каши, тающей во рту, оставляя нежный сливочный привкус. А ореховый пирог! Про вино и говорить нечего…

Тем горше было возвращение к реальности. Она предстала перед Солерном в виде темной громады замка, превращенного в тюрьму. Мост был поднят, во рву плескалась вода, по которой прыгали блики от фонарей и факелов на стенах. Вокруг и внутри Бернардена несла стражу королевская гвардия. Карету Николетти остановил разъезд, и Солерн открыл дверь, чтобы представиться, но сержант узнал его первым.

— Едете на допрос? — спросил он, подняв фонарь. — Так поздно?

— Да. Что здесь было днем?

— Небольшой покос, — мрачно ответил гвардеец. — Скосили малость горячих голов.

— Долго все длилось?

— С полчаса. Но я бы не сказал, что мы закончили. Честно говоря, никто из наших не собирается спать сегодня. Народ стал дерзкий, на все способен.

Сержант повернулся к мосту и подал знак, подняв фонарь. Мост со скрежетом стал опускаться. Солерну подумалось, что если дела примут совсем плачевный оборот, то гвардия сможет укрыться в замке и некоторое время держать оборону.

У ворот их встретил д’Олльер, капитан тюремной стражи, и Солерн сразу понял, что тот вообще не ложился. С тревогой глядя то на мастера, то на дознавателя, капитан спросил о цели визита.

— Я должен допросить Жильберов с мастером Николетти, — сказал Ги. — Отца и сына. Приготовьте камеру для допроса.

Щека капитана дернулась.

— Н-но… мы не можем…

— Почему это? — резко спросил Солерн.

— Жан Жильбер, — Олльер запнулся. — Он… он умер утром.

Сердце Солерна похолодело. Какого черта?!

— Где тело? Куда вы его дели, черт побери? Как он вообще мог умереть?!

— Я не могу… мне приказано…

— К телу, — лаконично произнес Николетти. Щека капитана часто задергалась в тике; Олльер повернулся кругом и зашагал к мертвецкой, где складывали трупы перед отправкой на кладбище.

Мальчик еще лежал на столе, прикрытый простыней. Солерн сорвал ее и коротко выругался: кто-то воткнул в Жильбера-младшего нож не меньше двадцати раз. Несколько ударов пришлись в лицо — один глаз был выколот, щека распорота, часть носа срезана. Но все же Ги узнал его и повернулся к капитану, закипая от ярости:

— Как вы это допустили?

— Э… Ну я… Мы его таким нашли…

— Он двадцать раз пырнул себя ложкой от миски супа? У арестантов нет ни ножей, ни вилок, ни, мать их, стекол, чтобы разбить!

— Он таким и был! Мы зашли, он лежит! Чертов паскудный мятежник, и после того, как сдох, нет от него покоя!

— Кто приказал? — спросил дознаватель. Капитан стражи вздрогнул всем телом и ничего не сказал, хотя очевидно, что кто-то должен был отдать приказ умертвить юношу по какой-то, черт побери, причине! Терпение Ги лопнуло. Он сгреб Олльера за грудки и прошипел: