Однажды в мае - Ян Дрда

«Войско» угольщика прибавило шагу. Всех подгоняло нетерпение — ведь они ждали этой минуты целых шесть лет.

Тем временем взволнованный Пепик нерешительно стоял в переулке неподалеку от своей калитки. Вернуться к баррикаде, которую он помогал сооружать собственными руками, нельзя! Ведь туда побежал Отец, и Пепику здорово от него влетит. Пуститься одному в долгий путь к радио Пепик тоже не решался. Будь тут свои ребята с реки — Тонда, Ярда, Карел, — дело другое. Или будь у него хоть ружье, как у отца. Но ребята сейчас работают, а может, и сражаются за рекой в Либени, а Пепик безоружный… А ведь Пепик Гошек понимает, что долг сейчас призывает всех. Всех… и его тоже!

Крутая улочка спускалась перед Пепиком уступами вниз. Вдруг он услыхал за углом тяжелое, хриплое дыхание бегущих людей. Мимо гурьбой протопали какие-то люди. Это боевой отряд, какие могут быть сомнения! Впереди всех Пепик заметил человека, которого видел час назад и очень хорошо запомнил. Да ведь это угольщик! Конечно, он! Для Пепика все было решено. Это чехи… и не просто чехи, это свои!!! Ведь он с ними… Этот проклятый трамвай!!! Не задумываясь, Пепик стремительно бросился за отрядом. Он был совершенно уверен, что это «свои», это его, его ребята!

Легконогому Пепику ничего не стоило через несколько секунд догнать мужчин.

— Куда мы? — крикнул он над ухом ближайшего соседа.

— За оружием… к вокзалу!

Объяснений больше не потребовалось. Пепику все стало ясно. Он принажал еще. Шесть-семь прыжков — и он уже поравнялся с угольщиком. Как тяжелый танк во время атаки, тот летел вперед во весь опор. «На третьей скорости», — с одобрением подумал Пепик, которому вдруг показалось, что угольщик подмигнул ему своим необычайно блестящим светло-голубым глазом, который удивительно ярко выделялся на лице, черном от угольной пыли. И, хотя угольщик ничего не сказал, Пепик понял, что тот принимает его в ряды бойцов.

Безжизненно застыл на запасных путях Бубенского вокзала воинский эшелон. Он состоял из одного служебного и двадцати товарных вагонов; все они были заперты и запломбированы. Эшелон притащился неизвестно откуда ночью, когда панический ужас охватил грязные серые толпы, которые еще несколько дней назад назывались «вермахтом» — вооруженными силами Германии. Теперь это было пораженное испугом, беспорядочное людское стадо. Немецкие солдаты совсем пали духом, не зная, куда ринуться. Они дрожали от страха при одной мысли о русских, которые преследовали их по пятам. Гитлеровцы думали лишь о том, чтобы спасти свою шкуру. Таков был моральный дух немецкой армии.

Но с внешней стороны все, казалось, обстояло благополучно, механизм военной машины продолжал еще действовать с неумолимой точностью заведенного будильника. У вагонов по-прежнему стояли часовые, в большинстве зеленые юнцы, к винтовкам по-прежнему были примкнуты штыки, и еще утром, в половине десятого, здесь бесновался начальник эшелона, рыжий гауптман. Он угрожал пистолетом машинисту, принуждая его ехать дальше на юг. Машинист ухмылялся, глядя на гауптмана сверху вниз, с паровоза.

— Ишь, чего выдумал, нацист! — сказал он и выпустил на подпрыгивающего гауптмана такое густое облако пара, что разъяренный немец совершенно в нем исчез.

А когда пар немного поредел, гауптман увидел, что паровоз и в самом деле мчится полным ходом… а состав стоит неподвижно. Пока немец спорил с машинистом, кочегар незаметно отцепил вагоны и с другой стороны вскочил на паровоз. И теперь паровоз на всех парах мчался к железнодорожному мосту через Влтаву.

Гауптман несколько раз выстрелил из пистолета вдогонку железному великану. Это было смешно и совершенно бесполезно. Потом он сменил обойму и побежал на станцию — протестовать.

Часовые по обе стороны запертых вагонов растерянно топтались в сапогах с короткими голенищами и перешептывались, когда оказывались близко друг от друга:

— Гляди, Фриц, какая бестолочь! Давай смоемся…

— Я понимаю, что бестолочь… да ведь у нас все равно нет штатской одежды…

— Попробуем сдаться в плен чехам…

— Не дури!.. Чехи взбесились!

И снова испуганные часовые молча глядели на ужасные запломбированные вагоны, к которым их приставили для охраны. Гауптман, целясь прямо в лоб первому попавшемуся ему на глаза железнодорожнику, орал как помешанный. Он должен немедленно отправиться со своим поездом на юг, или он всех здесь перестреляет.

— Вы останетесь здесь, — добросовестно объяснял ему на чистом немецком языке худощавый железнодорожник в очках, — для вас ни одного паровоза нет.

— А что мне тут делать, черт побери? — выходил из себя гауптман.

— Когда придут наши… вас возьмут в плен, — так же спокойно продолжал железнодорожник, словно объяснял, когда пойдет поезд до Кралуп, и даже, по привычке, поднес руку к козырьку.

Гауптман в бессильной ярости выскочил на перрон и вдруг увидел на соседних запасных путях десять паровозов под парами. Они были наготове… но предназначались уже для восставших чехов. Гауптмана чуть не хватил удар, и он закричал, что покажет этим негодяям, где раки зимуют, сию же минуту кого-нибудь расстреляет… Но тут неожиданно вопли немца смолкли— на всех десяти паровозах вдруг что было мочи заревели гудки.

Воздух задрожал от их оглушительного рева, а гауптман застыл около своего поезда… Это была не тревога. Гудки возвещали о свободе. По крыше длинного пакгауза пробежал человек с чехословацким флагом на длинном шесте, за ним другой — с красным советским. Флаги ярко выделялись на пасмурном небе, и у железнодорожников навернулись на глазах слезы. Но в это мгновение можно было не стыдиться слез.

И как раз, когда взревели гудки, угольщик Лойза Адам привел свою «армию» к кучам кокса. Бойцы молча растянулись длинной редкой цепью метров на пятьдесят.

Угольщик выглянул из-за кучи кокса, окинул взглядом часовых у неподвижных вагонов.

— Я из автомата дам очередь, а вы, ребята, действуйте! Прямо врукопашную!

Мужчины из его «армии» усмехались — все, мол, понятно. Странное дело: за эти полчаса, проведенные под началом угольщика, все почувствовали к нему какое-то удивительное, безусловное доверие. Все подчинились ему беспрекословно, уверенные, что угольщик точно знает., что делать. На задворках станции нашлась груда обрезков стальной проволоки. Их обычно употребляют при бетонировании. Видимо, это был какой-то лом, но в руках «войска» угольщика эти проволочные прутья превратились в оружие.

— Кто сразу не сдастся, бить без пощады! Церемонии разводить некогда!

Лойза Адам уже полз по крутому склону кучи, кокс с шумом сыпался из-под ног, но рев паровозных гудков заглушал все звуки, Потом угольщик решительно взмахнул одной рукой, затем схватил автомат и крепко прижал его к плечу.

Ра-та-та-та-та! — пролаяла первая очередь.

— Ура! Ура!

Кучи кокса вдруг зашевелились, словно огромное просыпающееся животное. На них внезапно появились бегущие человеческие фигуры. Трое самых расторопных часовых скорее от испуга, чем из желания сопротивляться, не целясь выстрелили. Но люди под предводительством угольщика, словно горящая лава, в один миг скатились с кокса на платформу перед поездом. Рукопашная схватка длилась недолго. С тормозной площадки одного из вагонов показался автомат фельдфебеля. Но он успел выпустить всего несколько пуль, потому что длинная очередь угольщика смела фельдфебеля под вагон.

Стычка длилась около минуты, почти никто серьезно не пострадал. И меньше всех — Пепик Гошек. Он стремительно кинулся с кучи мелкого кокса, поскользнулся и упал, а когда вскочил, битва была уже в полном разгаре. Пепик увидел дикую свалку, а секунд через двадцать все уже кончилось. И вот уже бойцы угольщика выбираются из толпы, победоносно потрясают в воздухе отбитыми у немцев винтовками. Никто не погиб. Только одному чеху, пожилому лысому человеку, который потерял в битве шляпу, прострелили плечо. Пальто было в крови, но он, словно ничего не замечая, кинулся за одной из отбитых винтовок. Побледневшие, почти позеленевшие от страха солдаты, дико выпучив глаза, покорно поднимали руки. У немцев был убит лишь один фельдфебель, пытавшийся стрелять из автомата.

Рыжий гауптман, сбитый с ног, поднялся с земли и походил сейчас на воронье пугало. Его мундир висел клочьями, будто его рвали сотнями крючков; фуражка свалилась, и его яркорыжие, огненные волосы бросались всем в глаза. Посиневшими, без кровинки губами он бормотал:

— Gnade! Gnade! Ich habe eine Famiiie! (Пощадите! Пощадите! У меня семья!)

Но о мщении никто не думал. Мужчины бросились к служебному вагону, откуда еще выскакивали перепуганные немецкие солдаты.

— Оружия! Оружия! Где оружие? — нетерпеливо требовали чехи.

Пепик Гошек проскользнул между взрослыми и первый смело вскочил в вагон. Здесь в пирамиде стояло десять винтовок. Пепик стал подносить к двери по две винтовки. За каждой тянулся десяток нетерпеливых рук. Не успел Пепик опомниться — винтовок как не бывало, а руки все еще протягивались к нему.