Цареградский оборотень - Сергей Анатольевич Смирнов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но воин не вытерпел и покинул пределы родовой земли, без оглядки перескочив межи. Он понадеялся на свои сильные обереги, которые, скрытно от сородичей, собрал с собой в дорогу все, какие имел. Он понадеялся и на силу обережных знаков, которым учили его старейшины рода.
Еще не увидев галеры, а только почувствовав издали ее необыкновенный пряно-горьковатый запах, тянувшийся вспять реке и щекотавший изнутри грудь, воин вывесил на нее снаружи два ожерелья -- железных коньков и собак, и вычертил перед собой в воздухе круг, пересеченный косым крестом.
Он подъехал к реке, не отрывая правой руки от ожерелий, а потом, уже у самой воды, прошептал долгий охранительный заговор, от которого корабль и вовсе пропал с глаз. Опешив, воин добавил одно слово, ослаблявшее заклинание, и ромейская лодья возникла там, где была.
Тем временем, жеребенок, семенивший позади, вышел вперед, потянулся к реке и встал в нее передними ножками. Дуги тонких волн покатились по ровной глади, тревожа невесомые крылья вилы, девы небесной...
На рассвете, в один из первых осенних дней года 748-года от Рождества Христова, а от сотворения давно уже переспевшего и зачервивевшего мира года 6257-го, речные волны достигли ромейской галеры и тихо постучали в ее днище.
Княжич проснулся. Он открыл глаза и увидел над собой отяжелевший от влаги парусиновый навес и красные полосы на нем.
Княжич глубоко вздохнул, и внезапно глаза его наполнились влагой. Теплой, не холодной, как роса того утра. Неподвижные красные полосы превратились в волны и поплыли над ним, а теплые капли так и побежали из глаз, из правого -- на полуденную, а из левого -- на полуночную сторону земли*.
Наяву пахло пресной водой, речным песком и в миг пробуждения ставшей чужою смолистой сыростью корабля.
Не совладав со слезами воспоминаний, вдруг заполнившими и сразу отогревшими душу до самого дна, княжич шепотом выговорил имя, которое дал ему отец девять лет назад, накануне того дня, когда ромейская галера увезла его в свою дальнюю страну. Имя, которое было отринуто в той дальней стране вместе с северской одеждой, оберегами и вещими снами.
Когда наконец все слезы перелились через край души и красные волны над головой остановились, Княжич приподнялся, оперся на руку и заглянул через борт на дальний берег, до которого было нетрудно добросить копье, даже припав на одно колено.
Речной пар окутывал темного всадника. Впереди кобылицы, по коленки в воде, стоял жеребенок, и от его ножек катились через реку серебристые дуги.
Кто-то из сторожевого разъезда приглядывался к судну.
Копья корабельных стражников, целя в небо, сонно покачивались. Стражи смотрели на всадника без особой опаски.
Когда заломило руку, княжич решительно отбросил верблюжью шкуру. Прохлада перехватила дыхание. За девять лет жизни среди порфировых колонн и парчовых занавесей тело, хоть и окрепшее, полюбило нежные ветры Пропонтиды, привыкло к рассветным фимиамам Золотого Рога*.
Княжич легко поднялся, вышел из-под навеса и, перешагнув через спящего гребца, навалился на борт, чтобы хоть еще на локоть приблизить к себе тот дальний берег.
-- Брога, никак тебе тоже не спится? -- едва слышно позвал он всадника.
Тот в единый миг соскочил с седла и кинулся в воду. Шум пошел по реке такой, что едва не закачалась галера.
-- Княжич! -- крикнул из воды сторожевой.-- Княжич Стимар!
На галере волны пошли по верблюжьим шкурам, там и тут вспыли над ними чьи-то головы.
-- Я первым признал тебя, Брога!
Воин крикнул во весь голос боевой клич слобожан и выпрыгнул из воды, разбрасывая брызги.
"Точно понтийский дельфин!" -- вообразил княжич и рассмеялся.
Вся галера сразу заходила ходуном, переполошась.
Корабельная охрана гремела для виду железом. Гребцы, как совы, крутили головами. Ромейские торговцы, спавшие на корме под навесом, тяжело, словно крышки своих сундуков, приподнимали веки и, видя, что настоящей опасности еще нет, плотнее кутались в широкие хламиды с меховым подбоем, хрипели от сырости и невнятно ругались.
Из тумана на ближнем берегу темной горою поднялось стадо разбуженных туров. Оно гулко загрохотало громами копыт и двинулось, потекло прочь, тревожа и содрогая равнины до самого Дикого Поля.
-- Слава тебе, внук Сварогов! -- кричал Брога сквозь гул и топот копыт, уже зайдя по пояс в воду и широко раскинув руки.-- Здравствуй!
-- Здравствуй, Брога! -- кричал ему в ответ княжич.-- Помню! Там, правее будет, мы с тобой раков таскали! Сам помнишь?
Брога от пущей радости только заплясал в реке, так и закипевшей вокруг него бурунами.
Жеребенок попался ему под руку. Он обхватил его и пригнул неуклюжую головенку к воде.
-- Кланяйся, кланяйся, малой! Первым княжича встретил! Счастье -- тебе!
-- Брога, оставь малого! -- уже принялся повелевать княжич.
Воин потянул кобылицу за поводья и двинулся вместе с ней в реку, а жеребенок несмело заплескался следом.
-- Ты куда! -- обернувшись, прикрикнул на него Брога.- Тебе рано уши мочить.
Малой совсем заробел и уперся на месте. Брога сердито зарычал по-собачьи, подхватил его и, вынеся на берег, громко шлепнул по заду. Жеребенок отпрыгнул и закачался на своих ходульках.
-- Накажи-ка, мать,-- попросил Брога кобылицу.-- Пускай дождется, не бросим.
Кобылица фыркнула, и малой отпрыгнул от воды еще на пару шажков. И вот две головы, человечья и кобылья, двинулись по вязкой, студеной глади, раскатывая в стороны серебристые кольца.
Княжич потянулся навстречу Броге
