Мраморный меч (СИ) - Коновалова Анастасия

Однако Освальд выйти из тени не позволит.

Тера прошла через открытую Мартой дверь и пошла по длинным коридорам. Цокот каблуков черных туфелек заглушал изумрудный ковер с низким ворсом и золотой вышивкой по краям. На невысоких стеллажах стояли хрупкие вазы с пышными цветами, на стенах наравне с подсвечниками висели картины, которые можно рассматривать часами. Порой Тера стояла напротив них и смотрела, изучала каждую трещинку и мазок, а потом, повинуясь зову слуг, шла к пришедшему из лаборатории супругу.

Они вышли и оказались в просторном коридоре с деревянной лестницей и резными перилами, уходящими на второй этаж. Когда они подходили к выходу из особняка, Тера вздрогнула всем телом, почувствовав, как кто-то схватил ее за руку. Она обернулась, непонимающе смотря на сестру.

– Что-то случилось? – поинтересовалась Тера и вскинула бровь. Она посмотрела на Дину, стоявшую рядом с бюстом безымянного ученого, которого Освальд боготворил и пылинки сдувал, потом вновь на Лотти.

– Если хочешь, я могу остаться. У вас комнат много, матушка поймет и злиться точно не будет, – приглушенно проговорила Лотти и подошла ближе. От нее пахло чем-то приторно сладким, будто множество карамелек смешали с ирисами. Совершенно детский аромат, который подходил непосредственной Лотти как никогда лучше. И сейчас этот человек стоял напротив, готовый защитить, отразить удар, однако Тера уже давно смирилась и не хотела впутывать в дела своей семьи сестру.

– Не стоит, я справлюсь.

Нет. Не справлюсь. Прошу, не уезжай.

– Ты уверена? – скептически поинтересовалась Лотти и подошла почти вплотную. Она теплая, почти горячая и по-домашнему родная. Наверное, этого Тере и не хватало все это время, весь месяц, который прошел со дня свадьбы, не хватало заботы, тепла и запаха карамели с табаком, который курил отец.

Неожиданно за массивной дверью что-то загрохотало. Гремел гром, который Тера боялась всей душой, ведь, когда небо трещало, в голове всплывали детские, наивные воспоминания об огромном великане, который шел к их дому и сотрясал землю. Вновь грохот, прерывистое дыхание Дины, которая обеспокоенно посмотрела на входную дверь, вошедших в коридор молодых парней-слуг. Она выглядела обеспокоенной, резкими движениями поправляла идеально уложенные волосы.

Надвигался дождь.

– Вам пора идти, иначе попадете под дождь и промокните, – Тера взяла сестру за руки и улыбнулась, непривычно широко, так, что губы заныли. Они смотрели друг на друга некоторое время, одна пыталась увидеть в глазах сестры знак к действиям, в то время как вторая запоминала. Когда они встретятся в следующий раз? Через месяц, год, неделю?

Лотти недовольно выдохнула и отошла, смиряясь с решением сестры.

– Если что зови, я всегда приеду.

Шарлотта с Иудиной вышли из особняка, вставая под черный зонт, который держал водитель семьи Пикфорд. Их семьи. Тера стояла на крыльце, когда мелко заморосил дождь, делая подол темнее. Стояла, пока машина скрывалась за пышными кустами, пока мальчишка раскрывал над ее головой зонт, смотря при этом с едва скрываемым непониманием и недовольством. Вот и подошла ее сказка к концу. Вновь она осталась один на один с недружелюбным, холодным особняком и слугами, в которых боролось навязанное уважение, безразличие и недоумение.

– Госпожа, вам стоит зайти в особняк. Дождь усиливается, и вы можете простудиться, – обеспокоенно сказала Марта, стоя рядом с дверями. Тера медленно повернула голову, смотря на старую женщину, укрытую от ветра плотной шалью. Резко появилась усталость и холод, который белыми нитями прошивал ее мышцы и кости, скручивая их, пронзая тонкой иглой измученное тело.

Тера приподняла подол платья и уже собралась зайти обратно в дом, когда за общим шумом услышала какой-то странный звук. Словно писк или всхлип, который повторился через несколько секунд. Обеспокоенная, она осмотрелась в поиске источника и ничего не увидела, только пышные кусты алых роз, которыми Освальд вымаливал прощение за свое грубое поведение в их первую ночь. Это единственные алые розы в саду, потому что супруг любил белые цветы, белое пастельное белье, халаты, полотенца, которые идеально соответствовали по цвету со стерильно белым стенам в его кабинете.

Слуги смотрели на нее непонимающе и немного обеспокоенно, в то время как Тера осматривалась, ища источник тонкого скулежа. Она впервые не могла противиться, пройти мимо, потому что понимала, что сама тихо так же подвывала ночью, когда все спали. Когда тело онемев от боли, не слушалось, а глаза болели от пролитых слез и в горле саднило. Освальд ненавидел, когда она кричала, поэтому кусал губы, глушил, вдавливал лицом в подушку, оставляя на шее тонкие полосы от собственных пальцев. Такому призыву и помощи она не могла противится, поэтому медленно шла, невзирая на дождь, холод и окрики слуг, того самого мальчишки, который бежал за ней, вытянув руку с зонтом вперед.

Неожиданно Тера увидела массивного мужчину в грязном комбинезоне и резиновых сапогах по колено. Его она уже видела несколько раз в саду, но не придавала значения, игнорировала того, что наравне с ней ухаживал за цветами и деревьями на заднем дворе. И сейчас мужчина держал в руках серый мешок. Живой мешок.

– Что у вас там?

Садовник не ожидал ее появления, поэтому вскинул руки и неловко повернулся в сторону новой хозяйки особняка. Раскрасневшийся, чуть хмельной, он улыбнулся криво и приложил раскрытую ладонь с шрамами к груди.

– Извините, госпожа, не признал. Да тут эта, дворняга понесла и устроила гнездование неподалеку от забора. Хозяин собак не любит, поэтому эта, нужно избавится.

Убить беззащитное, недавно рожденное создание? Тера отказывалась, не верила в такую жестокость со стороны людей и собственного супруга. Неужели тот действительно отдавал приказы убивать всех неугодных зверей, вместо того чтобы отдать их в питомники или другие семьи? Щенок в мешке вновь заскулил, забился, отчего ткань пошла неровными волнами, тявкнул неловко.

– Оставь его.

– Но…

– Я сказала тебе оставить его! – вспылила Тера и тут же замолчала, ощущая привычное жжение в горле. Давно она не кричала, особенно после таких дней, когда даже дыхание и спокойная речь причиняла боль. Взяв себя в руки, Тера вновь посмотрела на удивленного таким напором садовника и кивнула на мешок. – Отпусти. Это приказ. С супругом я сама поговорю.

Садовник некультурно хрюкнул и выпустил мешок их рук, отчего тот упал на плотную, мокрую землю. Тера поджала губы, недовольно смотря на мужчину, а потом обратила внимание на мешок, который извивался, подпрыгивал на месте, лая от страха. Зовя на помощь. Потом появился черный, маленький носик, черная мордочка с висячими ушками, слабые лапки и поникший хвостик. Маленькое, пухлое создание, которое в страхе осматривалось по сторонам и скулило, покорило ее сердце. Мама никогда не разрешала ей заводить домашних животных, не переносила их запах и слюни, всегда кривилась, когда слышала лай и мяуканье. А Тера хотела, очень хотела и несколько раз ругалась с родителями, но быстро успокоилась, когда получила деревянной линейкой по спине и рукам.

Сейчас мамы не было. Она была почти полностью предоставлена себе и не собиралась отказываться от желаний. Присев перед испуганным щенком, отчего подол платья раздулся и неровными складками опустился на грязную землю, и протянула руку. Щенок лишь зарычал на нее недовольно, и словно сжался весь, подобрался.

– Малыш, не бойся, – как можно ласковее произнесла она и улыбнулась, всматриваясь в собаку. Полностью черный, с висящими ушками и складочками, он напоминал ей слишком много различных пород, все из которых потом вырастали в больших псов. Ему от силы была неделя или чуть больше, однако глаза-бусинки смотрели настороженно и словно сканировали, заглядывали под самую кожу.

Он принюхивался, подходил на несколько сантиметров, потом опять отходил, рычал. Слуга за спиной переминался с ноги на ногу, отчего крупные капли иногда попадали на тело Теры, впитываясь в ткань платья или растрепанные ветром волосы, закатывал глаза недовольно. Он не понимал, почему они сейчас стояли на холоде, почему жена господина пачкала свое платье и не разрешала утопить мелкое недоразумение? Ошибку природы, которую принесла в их особняк какая-то шавка.