Мраморный меч (СИ) - Коновалова Анастасия

– Любимый, я так устала, – зашептала она и прижалась к Луи ближе, провела раскрытыми ладонями по его широкой спине. Прижалась щекой к плечу, чувствуя твердость твидового жилета, потерлась носом о холодную кожу шеи. – Давай убежим? Луи, прошу, давай уедем отсюда навсегда! Мы будем счастливы вместе на воле, где не будет Освальда и твоей матушки.

– Дорогая, мы пока не можем. Нужно немного подождать и мы уйдем. Вместе. Будем счастливы. Потерпи, – сбивчиво зашептал он и прижал, поцеловал в щеку, висок. Запустил руку в волосы, массируя затылок. Он шептал слова утешения, заверения в том, что они будут вместе и счастливы, целовал сладко и Тера верила. Смотрела с неприкрытой любовь, впитывала его шепот и обещания. Верила в лучший исход.

Сейчас не время. Луи обязательно разберется со своими долгами, и они уедут. Тера снимет холодное клеймо со своего пальца и возродиться, исполнит свою самую заветную мечту. У них будет семья и маленькая дочка или сынишка с его, синими глазами. Самыми-самыми.

Они стояли рядом со шторами, чтобы их не увидели через окно, за закрытой дверью, потому что никто не осмеливался входить в это место без разрешения. У Освальда был кабинет, у нее эта маленькая комнатка, отведенная под старые книги и ненужные вещи, которая ненавидела миссис Пикфорд и тщательно оберегала Марта. Тере тут тоже очень нравилось, потому что здесь тихо спокойно, только ее место.

Ты возрождаешь меня из пепла, создаешь вновь и заставляешь жить, мой дорогой Луи. Мы обязательно вырвемся из этого ада. Я верю в это.

Тера глухо застонала, когда Луи сильно и скорее всего нервно дернул тонкие ленты, затягивая ее корсет. Поцеловал в основание шеи и тут же застегнут тугие пуговицы на вороте. Он смотрел на раскрасневшуюся и тяжело дышащую Теру, которая распутывала длинные волосы, доставала заколки и складывала их на край стола.

– Милая, не расстраивайся. Нужно немного подождать. Все будет так, как ты мечтаешь, – заверил ее Луи и ласково погладил по ладони. Тера улыбнулась его словам и закрутила волосы, собирая их в высокую прическу, которую очень любил Луи. Ему нравилась ее тонкая шея, а еще пальцы с тонкими кольцами, которые он подарил ей на третьем свидании.

Она вновь посмотрела в окно и невольно скривилась, когда увидела въезжающую в ворота машину. Освальд приехал с работы. Перед тем как встречаться с ним, следовало немного припудриться и надушиться, а лучше помыться. У супруга на удивление чуткое обоняние и запахи он всегда хорошо распознавал. Поэтому Тера улыбнулась печально, быстро поцеловала Луи в губы и вышла из комнаты, направляясь в ванную. Пусть лучше ее отругают за это, чем уличат в измене.

В ванной пахло лавандовым мылом, клубы пара оседали на зеркалах, и она малодушно радовалась этому. Оттягивала момент встречи с нелюбимым супругом. Нарочито медленно Тера вытирала влагу с тела, кривилась от ноющей боли, расчесывала длинные волосы, вытирала их полотенцем и втирала в кожу масло, после которого всегда становилось чуть лучше. Затянув пояс халата, Тера прерывисто выдохнула, сжала холодную ручку двери и, помедлив, вышла, отрезая пути к отступлению.

За эти полтора года она хорошо изучила своего супруга, поэтому не удивилась, когда увидела его в спальне. В домашней, но не менее строгой одежде, Освальд стоял у комода гладил усы и делал какие-то пометки в небольшой книжке с кожаной обложкой. К сожалению, эту вещицу Тера тоже хорошо знала, поэтому уже понимала, что ничем хорошим день не закончится.

Никогда не заканчивалось.

– Ты как раз вовремя, хотя тебе следует меньше времени тратить на водные процедуры. Ты слишком расточительна, – невнятно пробормотал он и вновь принюхался, как Мино, который чуял запах еды или чего-то более интересного. – Хорошо, что ты помылась, а то твои отвратительные духи долго выветриваются. И с твоего позволения я их выбросил, купишь себе новые. К слову, как ты себя чувствуешь?

Как твои крысы в клетках, дорогой супруг.

Освальду не понравилось ее молчание, поэтому он сначала замер, не дописав слово. Каменным изваянием самому себе, он неловко дернул рукой и медленно посмотрел на Теру. В его взгляде нет былого спокойствия, лишь резко очерченная челюсть, прищуренный взгляд, кажущийся угрожающим из-за тени от бровей. Ее ботаник, не приученный к жизни супруг умел и был порой настолько пугающим, что становилось не просто страшно. В такие моменты Тера действительно опасалась за свою жизнь.

Она все еще молчала и смотрела в небо за окном, которое покрывали сизые облака. Нервно теребила в пальцах пояс халата и подавляла в себе обиду, хоронила оскорбления и представляла скорое будущее. Солнце, маленький домик, неподалеку школа, деревенская постройка с маленькими детишками, она, готовящаяся к предстоящему уроку и счастливый он, Луи, пришедший после работы и наверняка голодный. Счастливые, только они, сейчас и навек. Тера верила, ведь Луи обещал, а он никогда ей не врал.

– Тебе лучше ответить сейчас, иначе хуже будет, – пригрозил Освальд и скривился, когда увидел желтый синяк на ей шее.

Хуже уже быть не может.

Тера медленно вдохнула и так же медленно выдохнула, поворачиваясь к супругу, так похожему на любимого. Наверное, это потому, что Луи был всего на два года младше брата и оба походили больше на отца, чем на мать.

– Тело болит. Ноют кости и утром температура поднималась, тошнит иногда, – такой же ответ, как и всегда. Последние недели она только это и говорила супругу, который тщательно записывал все в свою книжечку, а потом ходил задумчивый и приносил лекарства, от которых на время отнималась не только рука, но и ноги.

– Хм, это хорошо. Динамика уже прослеживается. В следующий раз можно попробовать… – дальнейшее бурчание Тера уже не слышала. Не видела смысла. Освальд был хозяином положения, он всегда делал все так, как нужно ему, много добивался грубой силой или оскорблениями. Неожиданно Освальд замер на полуслове и посмотрел на Теру. – Оденься. Мне неприятно смотреть на твое тело.

Мое тело стало таким только из-за тебя, дорогой супруг. Ведь это ты повинен в каждом синяке и царапине, из-за тебя появились эти тонкие паутинки шрам от скальпеля, которым ты любишь меня пугать. Пять сантиметров на бедре, два под грудью и тонкий росчерк на запястье. И все это ты. Ты, тот кто клеймит меня, как корову.

Однако ничего Тера не сказала, лишь недовольно поджала губы и пошла к шкафу. Ей действительно следовало одеться и вновь сесть за работу, а еще спрятать письмо от чужих глаз. Не увидев платья, которые скорее всего были все в стирке или слуги постарались, Тера надела белую рубашку с жабо и длинными рукавами, бордовую юбку в пол, поправила кольца и заплела волосы в высокий пучок.

– Не опаздывай на ужин.

Тера замерла в дверях, услышав недовольный голос супруга, прикусила губу, неосознанно сжимая руку на косяке, и ничего не ответив, ушла.

***

Все слова казались неправильными, слишком громкими или наоборот, не отражающими суть. Они не несли в себе смысла, лишь тратили пространство на бумаге, что немного раздражало. Хотелось сказать так много, о своей боли, надежде, о мыслях, которые посещали ее бессонными ночами и странных экспериментах супруга. Да, только о них Тера не рассказала сестре, утаила, постеснялась. Боялась осуждения с ее стороны, а может, что Лотти будет не такой как она и сразу приедет, заберет. А плохо ли ей при таком исходе будет? Наверное, нет, потому что хуже уже быть не могло.

Все самое плохое случилось.

«Дорогая Лотти, я потеряла сон. Потеряла не от большой любви, а из-за лекарства, которое дает Освальд каждое воскресенье». Слова выходили кривыми и немного скачущими, строчка шла волной, отчего перед глазами рябило. В висках тянуло – верный признак надвигающейся мигрени, которая к вечеру становилась невыносимой.

Тера отложила письменные принадлежности и потерла переносицу. Как же ей тяжело. Миссис Пикфорд в последние дни оживилась, ходила по особняку и заглядывала в каждую комнату, делала замечания слугам и опускала язвительные комментарии в сторону Теры. Иногда тенью за ней следовал мистер Пикфорд, который смотрел на происходящее скучающе или поддакивал жене, не разбираясь в словах. Освальд опять пропадал лаборатории, а может, наоборот, не выходил из своего второго кабинета, в котором тоже стояли различные колбочки и баночки. Тера не хотела иметь с ним ничего общего, она боялась его, поэтому избегала как могла, на приемах улыбалась, держала за руку и придумывала очередную ложь, в то время как ночью мучилась бессонницей и слезами. Даже несмотря на отвращение, Освальд продолжал, брал ее каждый день, оставался равнодушным сначала к просьбам, потом к мольбам, заботился о своем удовольствии и прижимался своей кожей, пахнущей формалином, к ее. И никогда не целовал, лишь откатывался на свою часть постели и наказывал вести себя тихо. Иногда забирал одеяло, отчего ей приходилось придумывать, изловчаться, чтобы не мерзнуть.