Долина счастья - Пенни Джордан

В шестнадцать лет эти ножки были еще стройнее. Фелисити тогда превращалась из ребенка в женщину с прелестной маленькой грудью, прикрытой тонкими майками. Она обожала их и носила, казалось, постоянно. Скорее всего, Флис вела себя по отношению к Видалю с притворной невинностью – нерешительные взгляды украдкой, нарочитое нежелание отвести восхищенный взгляд от обнаженного мужского торса, когда Флис зашла в ванную, в то время как он брился. А позже он стал свидетелем проявления истинной сущности Фелисити и понял, что она распутна и беспринципна. Интересно, такой ее создала природа или причина в том, что девочку лишили отца?

Чувство вины, от которого Видаль никак не мог избавиться, вновь овладело им. Сотни раз за все эти годы он мечтал повернуть время вспять и не произносить слова, которые привели к вынужденному краху отношений его дяди и матери Флис. Упоминание маленького Видаля о том, что Филипп поехал вместе с ним и гувернанткой на экскурсию в Альгамбру, привело к концу их роман.

Бабушка Видаля никогда не позволила бы Филиппу жениться по любви. Он был обязан руководствоваться ее выбором, а она ни за что не разрешила бы мужчине, в жилах которого течет голубая кровь, такая же, как и кровь его приемной семьи, взять в жены гувернантку ее внука.

Когда Видалю было семь лет, он не понимал этого, однако быстро осознал последствия своего невинного поступка, когда ему сказали, что милая англичанка, учительница, которая так ему нравилась, была уволена и отправлена домой. Мама Флис не обладала характером достаточно сильным, чтобы противостоять его бабушке. Когда влюбленных разлучили, никто не знал, что родится Фелисити, ребенок, чье имя бабушка Видаля запретила произносить, о чьем существовании она не желала слышать – за исключением тех моментов, когда она хотела напомнить Филиппу о позоре, которым он покрыл свою приемную семью, позволив себе зачать ребенка с простой прислугой.

Интересно, раскаялась бы бабушка, если бы она прожила дольше и увидела взрослую дочь Филиппа?

Семь лет назад Видаль искренне сочувствовал матери Флис, когда они вернулись после ужина в Лондоне и обнаружили, что Фелисити не только развлекалась на разнузданной подростковой вечеринке, но и продолжила развлечение в спальне своей матери с пьяным грубым молокососом.

Видаль закрыл глаза, затем открыл. В его голове возникали воспоминания, которые он предпочел бы забыть. Разговор с бабушкой, когда он невольно разрушил любовные отношения своей гувернантки и названого дяди… Ночь, когда его мама пришла к Видалю и сказала, что самолет, в котором летел его отец, разбился в Южной Америке и никого не осталось в живых. Вечер, когда он увидел, как Фелисити лежит на кровати своей матери, ее медово-золотистые волосы обвивают запястье молодого человека, склонившегося над ней, а в ее глазах застыло бесстыдное равнодушие к тому, что она творит.

Ему было тогда двадцать три года. Он был мужчиной, не мальчиком. И его приводило в смятение то, какой эффект оказывает на него Фелисити. Видаля одновременно терзали и тяга к Флис, и строгие моральные принципы. Разница в семь лет между ним и Фелисити отделяла детство от зрелости и представляла собой пропасть, которую не следует осквернять. Точно так же, как нельзя осквернять невинность шестнадцатилетней девушки.

Даже теперь, спустя столько лет, Видаль был способен испытывать гнев, который в тот момент растерзал его сердце и иссушил душу. Холодный черный гнев, вновь разжигаемый появлением Флис.

Чем быстрее все вопросы с завещанием будут решены и чем быстрее Флис окажется в самолете, летящем в Великобританию, – тем лучше.

Умирая, Филипп рассказал ему, как он страдает из-за прошлого. Видаль уговорил дядю внести изменения в завещание в пользу ребенка, чьим родным отцом он являлся, но был вынужден отказаться от него. Видаль сделал это ради своего дяди, а не ради Фелисити.

Наверху, в комнате, куда ее проводила Роза, Флис осматривала обстановку. Просторная комната с высоким потолком была обставлена массивной изысканной мебелью черного дерева. С таким стилем мебели Флис была знакома по рассказам своей материи – он был типичным для богатых испанских домов. Отполированное и без единой пылинки дерево приятно блестело в свете, струящемся из высоких французских окон. Подойдя ближе, Флис обнаружила, что они выходят на маленький балкон, огражденный замысловатой металлической решеткой, выполненной скорее в классическом арабском стиле, чем в европейском. Как она ни старалась, так и не смогла найти умышленные изъяны, которые, как считалось, всегда допускались, поскольку только Аллах может сотворить совершенство.

Балкон располагался над внутренним двором, выполненном в таком же классическом мавританском стиле. Правда, двор был скорее похож на прекрасный сад. Он был разделен пополам прямыми каналами со струящейся по ним водой, которая вытекала из отверстия, спрятанного в дальнем конце. Каждая сторона узкого канала была покрыта тротуарными плитами, почти не видными под кустами плетистых роз, источающих аромат, доносящийся даже до балкона. Земля рядом была усеяна белыми лилиями. Тропинки были выложены нежно-голубыми и белыми плитками, а вдоль стен росли фруктовые деревья. В четырех углах, вдалеке от роз, белая герань, казалось, выливалась из терракотовых кувшинов. А прямо под балконом располагалось наполовину скрытое в тени уединенное патио, обставленное элегантной мебелью.

Флис закрыла глаза. Она знала каждый уголок этого великолепного сада. Мама много раз описывала его, показывала фотографии. Она рассказывала, что изначально внутренний двор был предназначен только для женщин. Со стороны Видаля, поселить Флис в этой комнате было преднамеренной жестокостью: окна выходили в сад, который, как он знал, безумно любила ее мама. Предоставил ли он ей комнату, в которой жила мама? Фелисити подозревала, что нет. Мама рассказывала, что они с Видалем занимали последний этаж, когда приехали в Гранаду навестить бабушку Видаля.

Флис вернулась в комнату. На окнах висели однотонные шторы из парчовой темно-голубой ткани. Точно такой же тканью были обиты стулья, расположенные с каждой стороны мраморного камина. Кремовое покрывало было отделано тесьмой голубого цвета. Парчовые подушки тоже были голубыми. Темный деревянный пол блестел, а антикварный голубовато-кремовый ковер, покрывающий большую его часть, был настолько шикарным, что Флис боялась наступить на него.

Все это являлось полной противоположностью ее минималистическим апартаментам в Англии. Тем не менее декор был очень близок Флис. Наверное, склонность к подобным интерьерам была у нее в крови, досталась в наследство от отца. Если бы он не порвал с ее матерью, если бы не отказался от них обеих, Флис росла бы в этом доме, впитывая его историю, так же как и Видаль.

Видаль… Как она его ненавидит. Ненавидит и презирает. Эта ненависть намного сильнее, чем ненависть к отцу. У того, в конце концов, не было выбора. Как объясняла мать, его заставили отказаться от любимой женщины и ребенка. Он не распечатал письмо дочери с мольбой о встрече, а затем потребовал, чтобы она больше не пыталась общаться с ним. Наверняка на этом настоял Видаль. Он всегда смотрел на Флис с холодным высокомерием. Он унизил ее и оставил глубокую рану в ее сердце.

Здесь, в этом доме, все и случилось. Семья Видаля повлияла на жизнь Фелисити и ее родителей самым жестоким образом. Отсюда выгнали ее мать. Здесь ей сообщили, что мужчина, которого она любила, должен жениться на другой – на девушке, выбранной его приемной семьей. Она окончила частную школу, готовящую к замужеству девушек из высшего общества. Филипп клялся, что не любит эту девушку и конечно же не хочет жениться на ней. Так говорила мама Флис.

Тем не менее не имело никакого значения, чего хотел Филипп. Все его обещания, все торжественные заверения в любви напоминали сверкающие под лучами солнца струи воды в фонтане. Они невероятно красивые и чарующие, от них замирает сердце, но в реальной жизни они – мимолетные и хрупкие.

У влюбленных хватило времени только на то, чтобы в последний раз прижаться друг к другу и разделить лихорадочную тайную близость, которая привела к беременности матери Флис. Затем Аннабель отправили обратно в Англию, а Филиппа заставили исполнить свой долг – сделать предложение выбранной для него девушке.

– Филипп клялся, что любит меня, но он также любил и свою приемную семью и не мог ослушаться их, – кротко говорила мама Фелисити, когда та, будучи маленькой девочкой, спрашивала, почему отец не уехал вместе с ней.

Бедная мама… Она совершила ошибку, влюбившись в человека, у которого не хватило сил защитить их любовь. И ей пришлось дорого заплатить за это. Фелисити никогда не допустит, чтобы подобное случилось с ней. Она никогда не позволит себе влюбиться и стать уязвимой. Ведь Флис уже знает, каково это, даже если ее чувства к Видалю не были настолько сильны.