Мемуары Михала Клеофаса Огинского. Том 1 - Михал Огинский

До того времени Фридрих Вильгельм был известен как правитель справедливый, благожелательный и миролюбивый, стремившийся быть отцом своим подданным. Он еще не сделал никакого зла полякам, русские же сделали его много. Перед глазами поляков стояла душераздирающая картина того положения, в котором находилась страна в течение уже стольких лет. Они не видели возможности выйти из этого унизительного положения с помощью России, которая была заинтересована в том, чтобы его сохранить. Напротив, заинтересованность Фридриха в укреплении внутренней организации их страны и усилении военной силы казалась им убедительной.

Луккезини, посланник Пруссии в Варшаве, оплакивая несчастья Польши, одновременно превозносил великодушие и честность своего короля и возмущался лжецами, которые приписывали прусскому кабинету идею нового раздела Речи Посполитой. «Фридрих Вильгельм, – говорил он, – ищет себе более благородной славы; он хочет обезопасить Европу от амбиций северных варваров; он намерен возвести преграду их жадности; его единственное желание – вернуть Польше ее блеск, ее славу, ее свободу».

Хэйлз, посланник Англии в Варшаве, усиленно поддерживал подобные высказывания, намекал на возможность усилить Швецию английскими вооружениями и вдохновлял своими речами тех, чье мнение еще не определилось.

Людям свойственно верить в то, чего они желают, а у несчастных нет иного утешения, кроме собственной надежды. Таким образом, не следует удивляться тому, что «прусская партия» быстро росла и вскоре стала весьма значительной; в то же время влияние российского посланника падало с каждым днем.

Не могу удержаться, чтобы не процитировать несколько пассажей из уже упомянутого труда бывшего посла Франции в России графа де Сегюра насчет предложения о заключении союзнического договора, сделанного императрицей Екатериной Польше: «Это предложение было большой ошибкой и доказало, что императрица, чья собственная гордость всегда была удовлетворена, не понимала, какое сильное недовольство и непримиримую ненависть вызывают к себе подавление, несправедливость и унижение. Никогда еще эпоха не была так неверно понята, никогда еще промах мимо цели не был так непоправим. Поляки, прежде уважаемые в Европе, еще помнили, как они побеждали пруссаков, плативших им дань; как они освободили Австрию и Вену от оттоманских орд; что московиты часто отступали перед ними… После первого раздела Австрия и Пруссия предоставили императрице вести все дела в Польше… С того времени в Польше на самом деле правили русские посланники: их высокомерие по отношению к королю, оскорбительное презрение к нации, их роскошь, наглость и жадность, притеснения со стороны русских войск, находящихся в стране, – все это собрало на голову одной России всю ненависть, всю жажду мщения, которую должны были внушить этому угнетенному народу три двора, вместе разделивших между собой его страну. Стоило упомянуть о чем-либо русском перед поляком – и тот бледнел от страха и дрожал от ярости. Одно слово – «русский» – напоминало ему о его поблекшей славе, утраченной свободе, попранных правах, похищенном добре, преследуемой семье, оскорбленной чести… Напрасно пытались некоторые, как сам польский король, использовать сложившуюся ситуацию, чтобы открыть глаза Екатерине на ее подлинные интересы, слишком долго не понимаемые. Тщетно старались они показать, что при поддержке России могли бы реформировать свое государственное устройство, укрепить свое политическое положение и, возможно, вернуть треть своих утраченных владений. Напрасно пытались они указать, что предложения Пруссии были иллюзорными и вызванными корыстью, а затруднения этих двух имперских дворов – временные; что было бы безумием считать их ослабленными и опасно раздражать их; что в мирное время поляки останутся без поддержки и станут предметом их мести и что Пруссия, вместо помощи, договорится с ними о новом разделе… В ответ на эти робкие увещевания можно было только услышать прозвища «раба» и «предателя», а сами доводы отвергались с негодованием…»

Мне на самом деле нечего добавить к нарисованной здесь автором картине умонастроений, царивших в Польше перед началом сейма 1788 года. Мы увидим, что этому сейму можно было предъявить немало упреков, несмотря на усердие, энтузиазм и лучшие намерения, которыми вдохновлялась большая часть его членов. Так, не было дипломатичным и благоразумным восставать открыто против России, порицать ее и угрожать ей, еще не укрепившись самим и не будучи в силах противостоять ей. Можно упрекнуть этот сейм и в дурном использовании времени, которое зачастую растрачивалось в бесполезных дискуссиях перед окончательным решением двух основных вопросов – казны и армии. И наконец, сделав все возможное для того, чтобы порвать все отношения и окончательно рассориться с Россией, мощь и месть которой еще придется ощутить, и не имея другой поддержки, кроме Пруссии и ее союзников, – зачем было уделять столько внимания передаче Торуня и Гданьска? Зачем было раздражать короля Пруссии, после того как его столько восхваляли, и зачем было терять все выгоды союзнического и торгового договора с Голландией и Англией?

Но не будем забегать вперед событий и проследим за ходом этого достопамятного сейма, который стал такой блистательной вехой в истории Польши и результаты которого были столь гибельны!

12 октября посланник Пруссии Бухгольц представил сейму от имени своего двора следующее заявление: «В конце августа 1787 года г-н граф Штакельберг, посланник России, официально заявил нижеподписавшемуся лицу, что Ее Величество императрица приняла решение заключить с королем и Польской Речью Посполитой на следующем сейме союз, единственной целью которого будет безопасность и нераздельность Польши, а также защита против общего врага. Когда нижеподписавшийся доложил об этом своему королю, то затем должен был заявить г-ну графу Штакельбергу, в соответствии с распоряжениями короля, что при всей заинтересованности Е[е] В[еличества] в этом конфиденциальном предложении, она не смогла скрыть того, что на самом деле не видела никакой необходимости в подобном союзе, особенно принимая во внимание уже существующие договоры между всеми сторонами. Если же такой новый договор полагался необходимым для Польши, то Е[е] В[еличество] должна предполагать и возобновление тех договоров, которые давно существуют между Польшей и Пруссией, так как последняя не менее заинтересована в благосостоянии этого соседнего государства, чем любая другая сторона». Нижеподписавшийся добавил к этому заявлению несколько собственных соображений, которые должны были доказать бесполезность и даже опасность предлагаемого союза между Польшей и Россией в соответствии с заявленной двойной целью.

Барон Келлер, посланник короля в Петербурге, был уполномочен сделать те же заявления российскому императорскому двору.

Поскольку король тем временем с удивлением узнал, что проект этого договора уже доведен до польской стороны и усиленно обсуждается в Польше и что вполне вероятно его обсуждение на ближайшем сейме, то Е[го] В[еличество] король Пруссии должен поделиться своими соображениями по вопросу, столь интересующему Польшу, в следующем заявлении:

Если предполагаемый союз между Россией и Польшей имеет главной целью целостность Польши, то король не видит в нем никакой пользы или необходимости, так как эта целостность уже достаточно гарантирована предыдущими договорами. Иначе пришлось бы предположить, что Е[е] В[еличество] российская императрица и ее союзник император Священной Римской империи намерены были нарушить их со своей стороны. Тогда следовало бы предположить подобные намерения и со стороны прусского короля и соответственно нацелить против него данный союз.

Не является неизвестным Его Величеству то, что в последнее время распространяются сомнения относительно его взглядов на неприкосновенность некоторых частей Польской Речи Посполитой, но такие сомнения недостойны его прямоты и честности его политики. Король может заручиться свидетельством здоровой и просвещенной части польской нации, что на протяжении всего своего правления поддерживал дружеские и добрососедские отношения в ней и что не было ни малейшего основания упрекать или подозревать его в обратном.

Король, таким образом, не может лишить себя права заявить торжественный протест против целей вышеупомянутого альянса, если он должен быть направлен против Его Величества, ибо он не может быть рассмотрен иначе как нарушающий гармонию и доброе соседство между Пруссией и Польшей, которые были установлены самыми достоверными договорами.

Если же второй целью данного альянса является защита от общего врага и под этим подразумевается Оттоманская Порта, то король должен напомнить, из дружеских чувств к Польской Речи Посполитой, что Порта уважительно отнеслась к землям Речи Посполитой в ходе данной войны и что самые опасные последствия не замедлили бы проявиться как для территорий Речи Посполитой, так и для территорий Его прусского величества, соседствующих с ними, если бы Польша заключила союз, который вынудил бы Порту видеть в Польше врага и заполонить ее своими войсками, мало приученными к военной дисциплине.