Набатное утро - Лидия Обухова

«Кто же остался в дому? — подумал Олекса Петрилович. — Чай, одна девка-холопка?» Но не время было проявлять хозяйский гнев. Кто знает, какое известие предстоит услышать? Вдруг пришел конец тихому житью, накоплению в сундуках добра, хитроумным торговым сделкам — и все собранное развеется прахом, улетит серым дымом?.. Не стоят ли поганые под стенами? Куда уж Витебску оборониться! Град мирный, купеческий; дружина невелика, да и та больше для чести князю Брячиславу.

Олекса Петрилович ставил усадьбу по своему достатку вблизи от верхнего города; идти до Торговой площади ему было недалеко. Другие еще только текли по узким проулкам, а он уже дотолкался до самой середины. Соседи и старшие дружинники, все, как и он сам, люди солидные, седобородые, широкие в поясах, сейчас с кафтанами внакидку, с шапками, нахлобученными кое-как, лишь кивали ему торопливо и снова тянулись взглядами к кучке людей, одетых по-походному...

— Э, да ведь рядом с князем стоит Яков-полочанин, ловчий Александра Ярославича... Случилось что-то уже после отъезда Грикши. Весть военная, потому вестником послан воин. И — спешная. Старого Брячислава подняли с одра, даже света не дождав... — Цепким умом сводя воедино обрывки чужих речей с собственным знанием, Олекса Петрилович пробирался поближе к своему знакомцу. Яков-полочанин возвышался надо всеми: телом был велик и крепок, а чертами мужествен. В Новгороде они встречались как земляки: Брячислав еще недавно звался полоцким князем, хотя сидел уже в Витебске. Купец дарил княжьего приближенного то одной безделицей, то другой; так, на всякий случай. Ясно ведь, что, женив сына на Брячиславне, великий князь Ярослав через то намеревался притянуть Витебск с Полоцком поближе к Владимиро-Суздальской земле, средоточию русскому. Лестно. Боязно. Того гляди кошель заставят развязать. Э, да что тут гадать! Времена стоят грозовые, за воротами все равно не отсидишься. А раз положил ты, Олекса, держаться князя Александра, не трусь, не отступай.

Кивками и осторожным маханьем руки он успел привлечь внимание новгородского посланца; тот велел знаком подойти ему поближе.

— Ай беда какая? — не в силах побороть тревожного нетерпенья, напрямик спросил Олекса.

— На бедах нынче спим, бедами прикрываемся, — уклончиво пошутил Яков. — Однако бог милостив. Не одну беду мечами отводили. Слыхал про свеев? Ярл Биргер, зять короля Эрика, задумал чести себе добыть, отбить у нас емь, что сама пришла под нашу руку для защиты от рыторей. Да то лишь начало! Замах у ярла на Нево и Ладогу, смекаешь, честной купец? На запор Русь посадить хочет.

— От того оборони! — побледнев, воскликнул Олекса. — Не томи, брат Яков, зачем приехал?

— За людьми, за деньгами, — жестко ответил ловчий, смотря ему прямо в лицо. — У Александра Ярославича на Витебск особая надежда. Велел поговорить келейно с кем следует до вече, да недосуг мне было к тебе на усадьбу бечь. Ижоряне, что живут между Вотьской и Лопской пятинами, три дня назад подали весть: море шумно от кораблей. Свеи плывут. Князь решил — ближе всех подмогу можно получить от тестя. За четыре дня витьбичи должны дойти с оружием и припасами. На волоках подставные кони припасены, а на воде все лодьи побережные возьмем под витебцев. Переправим, назад отгонят корабельщики. Урону никому не сделаем. Время дороже живота! Свеи нас не ожидают; пока к берегу пристанут, пока путь осмотрят среди лесных дебрей — ан мы и ударим. Но то бой не последний. Надобно войско большое готовить, ратным доспехом запасаться, в твои кожи ратников обувать. Смекаешь, Олекса Петрилович?

— Вестимо, — отозвался со вздохом купец. — Назвавшись груздем, мимо кузова не пройду. Малая трата лучше большого разора, как не понять!

Мгла поредела. Площадь заполнилась подобно дождевой кади в проливень — до краев. На помост взошел, поднятый руками слуг, князь Брячислав. На нем был суконный охабень с отворотами и плащ корзно с синим подбоем, пристегнутый на правом плече красной княжеской запоною с золотыми отводами.

— Витебские местичи, — сказал он маловнятным голосом. Однако говор тотчас смолк, подобно откатившейся волне, и все его услышали. — Промыслом божьим град наш до сего дня упасен был от поганых, мирное житье не прервано. Ныне зять наш Александр со всем Новгородом зовет воевать свеев. Что ответим, дабы не укорили нас потом, что родич остался без помощи и земля его опустошена нашим нерадением?

Толпа жадно ловила каждое слово, ждала продолжения княжеской речи. Но Брячислав как начал, так и кончил; махнул слугам, те сняли его с помоста. Витьбичи еще тянули шеи, а над толпой уже возник Яков-полочанин. Теперь на нем был ратный камзол из желтой кожи с нашитыми роговыми пластинами и светлокованый шлем. По небу клубились красные тучи. Свет ранней зари отражался на дюжей фигуре посланца, взблескивая бляхами на ножнах его меча и на шлеме.

— Поклон вам, город Витебск, от Господина Великого Новгорода! — зычно произнес он. — Свеи плывут по Неве. Все мы готовы сложить головы за Святую Софию. Мертвые сраму не имут. Но кто тогда оборонит Русь? Неужто как беззащитную вдовицу покинем ее и откроем ворогам с четырех сторон? Разве мало тучи, что, идя от Орды, кровью отцов и братьев наших, аки водой, землю напоила? Мать городов русских, Киев собою накрыла? Значит, пусть ныне и свей труд наш наследуют, а земля иноплеменникам в достояние будет?!

Олекса Петрилович озирался по сторонам: которые из витьбичей глядели честно, не отводили глаз, а которые переминались, потупившись.

— Что же будет, батюшка? — жарко прошептал ему в ухо Онфим, очутившийся по левую руку. — Неужто срам на себя примем? Откажемся?

— Погоди, — отмахнулся отец. — Воевода говорит.

Вознесенный над толпой грузным телом, затянутый не в доспех, а в легкую кольчугу, воевода, видимо, ждал, что новгородский посланец сойдет вниз и оставит его один на один с вечем. Ловчий был хоть и приближен к своему князю, но не знатен. Но Яков лишь слегка отодвинулся, глядел на воеводу в упор. Показались они Олексе дебрянскими зверями, что столкнулись на тропе и ни один пути не уступит.

Воевода едва рот открыл, а по площади уже прошло дуновение то ли ропота, то ли усмешки. Послушать его, выходило, что дружину быстро не собрать — вся по кормам, по дворам разбрелась. И оружие давно не вострено, не чищено. И город льзя ли оставлять без ратников? Воевода говорил, как резал, голосом грубым, отрывистым, но слова его были умягчающими, отводящими в сторону.

Уже голос, и еще чей-то, раздался — не в полную силу, а подобный змеиному шипенью, — что-де гром не над нами, Витебском, гремит. Новгороду же пожелаем здравствовать...

Олексу Петриловича облило стыдом и испугом: то, что так ясно было видно ему самому, неужто заслонено от других? Сыновья смотрели на него с ожиданием. Грикша, впрочем, словно и не сомневался в том, что сейчас скажет или сделает отец, но юный Онфим уставился глазами, полными слез и смятенья.

Еще воевода не сошел с помоста, звук его речей не замер, как Олекса двинулся вперед, чуя, что нельзя дать остыть накаленному воздуху. Сыновья рьяно заработали локтями. Домочадцы, пробив дорогу, вскинули его вверх. Трое стояли над толпой, потому что воевода все еще тщился оставить за собою последнее слово.

— Прости, князь наш добрый, ежели вышел не по чину. — Олекса Петрилович отбил поясной поклон. — Не воевод мне учить, не дружину наставлять. Мое слово к младшим людям витебским, к братщине ремесленной да к торговым гостям. Други и суседи! Или нам очи отвело, что, подобно слепцам, явного не видим?! Не про далекие новгородские межи речь, а про защиту своих домов. Отъедет храбрый Ярославич от предела Невы-реки, назавтра Двина, красота наша, погибе. Витебск лядиною прорастет. Тела детей ядь псам и воронам станут... Разошлась дружина не ко времени? То — горе. Но разве нет у нас сыновей? Разве их руки копья не удержат? Снаряжение не в запасе? Худо. Но на что мы — торговые люди? Ставлю от себя на триста копейщиков сапог походных и панцирей кожаных. Да сверх того жертвую на мечи, щиты и шеломы. Посылаю двух сыновей князю Александру Ярославичу в подмогу, а коль домочадцы-работники пожелают, то и их отпущу с земным поклоном.

— Желаем, хозяин! Дома твоего не посрамим! — громко закричали Лихач с Ретешкою. — Хуже людей не будем.

Площадь бурлила, но сквозь гомон опять все услышали слабый голос князя Брячислава. Его впалые щеки затеплились румянцем, желтая рука из-под плаща поднялась, благодаря.

Едва Олекса сошел с помоста наземь, как пальцы жены судорожно затеребили рукав.

— Отец, Онфимушку-то куда? Мал, несмышлен...

— Зачем сватали, зачем замуж брали? Мужа отымаете, — заныла Олёница с другого бока.

— Олекса Петрилович! — через их головы прокричал канатный мастер. — Чай, пенька сгодится? Жертвую!