До последнего вздоха - Ковалевская Алиса

Бонд так и крутился рядом, дожидаясь ласки. Я погладила его ещё раз и жестом велела лечь в углу. С улицы донёсся голос Надии, а ещё через секунду дочь влетела в кухню.

Кира расслабилась. Наконец я увидела на её губах улыбку. Видимо, представила, как замертво падает к ногам Акулевского. Я улыбнулась в ответ. Она одна из. Сколько ещё таких – напуганных, беззащитных девочек. Сколько было и сколько будет? И когда всё это закончится?! Когда сдохнет последняя гнида, промышляющая жизнями слабых? Сколько бы я ни успокаивала себя тем, что спасти всех невозможно, не помогало. Когда-нибудь эта грязная система похоронит сама себя. Когда-нибудь каждый из грязной смрадной цепочки получит своё. И я сделаю всё, чтобы этот день наступил как можно скорее. В память о своём отце. В память о своей матери и о девочке со светлыми волосами, чей мёртвый взгляд навсегда остался в моём подсознании. Я смогла получить свободу, она – нет. Ей было всего двенадцать…

– Мама, а когда мы поедем? Я хочу покататься на яхте. И ещё… Папа говорил, что мы будем кататься на пони. А кто такие пони, мам?

Надия была доказательством. Моим личным торжеством жизни над смертью. Заговорив, она вернула меня в настоящее и вместе с тем одним своим появлением напомнила, ради чего всё. Ради того, чтобы у каждой девочки из питомника появился шанс на такое вот торжество.

– Пони, – я взяла из вазы яблоко. Только вчера Милана дала мне их целую корзину – свежих, сладких и кисловатых, красных и зелёных. – Это такие маленькие лошадки. Тебе разве папа не рассказал?

Я разрезала яблоко на несколько долек и протянула одну дочери. Вторую откусила сама.

– Рассказал. Но я не поняла. Папа ничего не умеет рассказывать. Мам, а когда мы будем кататься на пони? Когда мы поедем?

– Завтра, – я наконец села за стол. Две чашки кофе были уже готовы, и Кира поставила вариться третью – для меня. Отрезала толстый ломоть сыра.

Поставив на поднос молочник и сахарницу, Кира взялась было за салфетки. Но не успела она положить их, Алекс снова появился в кухне. Не зашёл, только осмотрел нас всех.

– Самолёт будет готов через три часа, – выговорил он, остановив взгляд на мне. – Собери всё, что тебе нужно, Стэлла. Планы поменялись. Мы вылетаем сегодня.

Стоя на балконе, я проводила взглядом последнюю из пяти чёрных иномарок президентского картежа. После произошедшего около двух лет назад покушения Глеб Акулевский усилил охрану. Его и прежде-то всегда сопровождала свита, теперь эта свита стала ещё многочисленнее.

Но куда больше президентских шакалов меня волновало, что за дела у него с моим мужем. Почему, чёрт возьми, Алекс на ходу меняет планы, если дату вылета мы обговорили ещё пару недель назад?! В конце концов, на этот вечер у меня была запланирована встреча с одним из спонсоров благотворительного фонда «Не одна». Так какого лешего я должна отменять её?!

Зад последней машины мелькнул у ворот, шорох шин затих, однако к раскуроченному чемодану возвращаться я не торопилась. Алекс и Денис разговаривали, стоя у фонтана. Много бы я дала, чтобы знать, о чём.

Муж посмотрел на дом. Нет, не на дом – прямо на меня. Я поджала губы и сложила руки на груди, различив его прищур. Бонд грелся на дорожке возле каменной лавочки. Шипы на его ошейнике отливали серебром, как и глаза Алекса, и в этом было нечто до мурашек схожее, предопределяющее.

– Я не хочу, мам! – с возмущённым возгласом влетела в спальню Надия.

Пришлось закончить и с наблюдением за происходящим во дворе, и с мыслями. Я перевела взгляд с дочери на появившуюся вслед за ней няню. Спрашивать не стала, только посмотрела с вопросом. Девочкой она была толковой – поняла меня без слов. Её я тоже взяла из питомника сразу после рождения Надии.

Увы, хоть в последние годы Правительство сделало довольно много, чтобы остановить беспредел, пропадать девочки не перестали. И торговать ими тоже не перестали, несмотря на то, что теперь это было вне закона.

– Стэлла Эдуардовна, – няня показала мне платье, – я хотела положить это, но Надия хочет вот это, – показала второе. Лиловое, с крупными цветами. Всё бы ничего, если бы не дыра размером с пару монет на боку.

Для наглядности няня, состроив весьма выразительную гримасу, развела её пальцами.

– Ты в драном будешь ходить? – обратилась я к дочери. Та закивала. – Клади то, которое она хочет, – велела я. – Хочет сверкать дырками и собственной попой – пусть сверкает.

Надия было успокоилась, поняв, что своего добилась, но насладиться победой я ей не дала.

– Только гулять мы с папой будем без тебя. Хочешь позориться – позорься. Ни мороженое есть, ни в парк я тебя в этом не поведу.

Я принялась разбираться в собственном чемодане. Ничего не сказав, дочь с ногами залезла на постель и вытянула из стопки одежды чехол с чёрным шёлковым платьем. Задрала край и погладила тонкую, струящуюся ткань. Поёрзала и взяла мой бюстгальтер. Больше всего её заинтересовало сердечко между чашечек.

– Так что, класть это? – подала голос няня.

– Решай всё с Надией. Что скажет, то и клади. Она же у нас всё знает.

Надия украдкой посмотрела на меня. Я поймала её взгляд и кивком показала на дверь.

– А если я другое возьму, мы пойдём в парк? – слезла дочь на пол, но от меня не отошла. Взялась за край чемодана.

Я уложила внутрь чехол с шёлковым платьем.

– Если ты не уделаешь и его, пойдём. А вообще, Надь, у меня иногда возникает чувство, что ты не девочка, а…

– А кто?

– Кто-кто, – к собранным вещам отправились туфли, за ними – джинсы и кеды. – Чертёнок, причём без юбки, вот кто.

– Есть в кого, – вошёл в спальню Алекс.

Надия взвизгнула, когда он, подняв на руки, подбросил её чуть ли не до самого потолка. Ухватил за нос пальцами и лязгнул зубами. Надия засмеялась, пытаясь убрать его руку. Улыбнулась и тоже изобразила хищницу.

– Давай беги собираться, – поставил он её на пол.

– Мама сказала, что, если у меня будет дырка, вы не возьмёте меня в парк! – выпалила она возмущённо. – Па-а-ап!

– Правильно тебе мама сказала.

Ожидавшая, что отец пойдёт у неё на поводу, Надия выглядела разочарованной. Алекс шлёпнул меня по заднице. На мой укоряющий взгляд ему было плевать, как и на стоящую в паре метрах от нас няню.

Та поспешила забрать Надию. Времени, действительно, оставалось всего ничего, и, хотя при необходимости всё нужное можно было докупить на месте, упустить что-нибудь важное мне не хотелось.

– Что за спешка, Алекс? – стоило нам остаться одним, со вздохом спросила я. – Что от тебя нужно Акулевскому? И не надо говорить мне, что он проезжал мимо и решил завернуть на чашечку кофе.

Алекс взял у меня майку, которую я собиралась вернуть в шкаф, и, не глядя, кинул в чемодан. Положил ладонь мне на спину. Его пальцы оказались на месте, где остались чуть заметные следы от двух предназначавшихся ему пуль. Он поглаживал мою спину, пристально смотрел в глаза.

Вопросы застряли в горле. Я отвернулась и отошла от него. Заправила за ухо прядь отросших почти до плеч волос и, плохо соображая, что делаю, убрала в кармашек внутри чемодана флакон духов.

Алекс некоторое время молча смотрел на меня. Потом взял за руку, останавливая.

– Помнишь тот день, когда Вандор подарил тебя мне? – спросил он.

Я помнила, хоть это было не самым приятным из того, что хранила сука-память. Справедливости ради, и не самым неприятным.

– Тогда я думал, что трахну тебя пару раз, и всё на этом. А вышло, что вышло. Никогда не забуду, как ты дала дёру на заправке.

– Это ты вообще к чему? – я подняла голову. Не понимала, куда он клонит.

Алекс мотнул головой. Затея с поездкой внезапно перестала казаться мне заманчивой. Я уже собралась было предложить ему переиграть. Отложить на неделю-другую. Месяц, если нужно. Но мне так хотелось сказать ему про Горошинку. И сказать именно там, на нашем пляже, под нашим солнцем, у нашего моря. Да и Надия…

– Что бы ни случилось, Стэлла, ты принадлежишь мне. И будешь принадлежать мне.