Анины рассказы - Анна Субботина

– А ну пошла отсюда, нечистая!

Ворона неторопливо расправила изрядно ободранный хвост и с явно выраженным чувством собственного достоинства взлетела. Шумно взмахнув крыльями, она переместилась на стоявший неподалеку голый клен, откуда еще раз явственно каркнула три раза.

Плита, на которой сосредоточилось наше внимание, представляла собой прямоугольный серый камень, где неизвестной мне техникой были выдавлены буквы. Разобрать надпись на плите было непросто. «Померла в 1708-м от Рождества Христова. Нет креста с ней. Доча ея и сынок в скорби великой. Ядвига, Силаевна дочь, Пе́трович». Вокруг заметно потемнело, и я посмотрела в сторону солнца. Его красный полукруг стремительно садился за горизонт, казалось, что никакого последнего луча уже не будет. И тут вечернюю дымку словно прорезали лазером, золотистый лучик света ударился о плиту и уперся в заглавную букву «Я».

– Вот, смотрите, щас таинство начнется. – Лицо Семеныча приобрело странное выражение, и он принялся непроизвольно потирать руки.

Тем временем под углом примерно в тридцать градусов от буквы «Я» действительно вылезла светящаяся виртуальная проекция какой-то карты, размером где-то сорок на сорок сантиметров. Центром «карты» я бы условно назвала большую красную точку, рядом с которой значилось «ТрактирЪ», от нее шла синяя виляющая полоса, которая чуть-чуть вела по центральной улице Ленина и поворачивала в малюсенький переулок святой бабки Агафьи, где упиралась в дом номер 6. Внизу карты мигающими буквами появилась надпись: «Подъездъ шестай и кавартира шастая».

– Шестая, что ли? – нарушила молчание Танька.

– Она, голубушка, кажный раз новое местечко-то указывает. Потому и не упомнить адреса-то, вон оно как! – Семеныч был явно доволен произведенным эффектом и, того и гляди, начал бы раскланиваться на все стороны под наши оглушительные аплодисменты. Если бы начали хлопать. Вместо этого я решительно взялась за край ржавой калитки:

– Ну, мы пошли.

– Как, а выпить и закусить, за успех, тык скыть, нашего передприятия? – Семеныч удивленно развел руками.

– В следующий раз закусить и выпить.

Мы быстро удалялись по кладбищу в сторону выхода. Семеныч ковылял за нами, фонтанируя идеями:

– Ну а склепик, склепик-то наш, древнюю ряликвию, посореть не хотите? Тама барин наш, Селивестр Андреич, бальшой почитатель аглицкого этого ужасописца Эдгара, кажется… Леший возьми нехристя этого, Па или Пу… Захоронен с супругою, как палагается. А склепик-то по египетскому укладу, значить, сварганен. Но самый антирес-то в чем… – Семеныч, увлеченный рассказом, ловко перемахивал через небольшие кресты, забыв про хромоту, чтобы, значит, путь срезать. – Голубоня явойная, та, шо двойню-то от него понесла, она рядом, за стенкой склепа схоронена. У ея крест на могилке был залатой, с каменьями, да большевики пришли, все гады разворовали, поразбойничали. Тока плиту позолоченную унесть так и не смогли, тяжелая, свярнули немного, да там и бросили.

– Спасибо большое! Как-нибудь потом. – Таня всегда отличалась особенной вежливостью.

– Да, подождите же! Специально для вас есть настоящие черепа, бритиши были – не показывал, французы заезжали – не сдался на уговоры. Тока для вас, всамделишние, со Второй мировой схоронил: пару немецких и один наш вроде, специально для гурманов, значить. Таких, как вы, утонченных девиц. – В подтверждение этих слов, руки Семеныча вывели в воздухе очертания восьмерки. – Да задаром, задаром же покажу!

В ответ мы прибавили шагу и, хлопнув створкой забора, устремились к машине. Восстановить дыхание удалось только в салоне.

– Ну что, сразу к бабке? Ты помнишь, как там, вначале к трактиру, а потом? – повернула я голову к Таньке, она всегда отлично справлялась с ролью GPRS-навигатора, которого у меня отродясь в машине не водилось.

– Спросим там, где улица Ленина. А там только найти этот переулок, бабки Агафьи кажется?

Заводя машину, мы наблюдали, как Семеныч со вздохом запирает кладбищенские ворота, продевая в петлицы огромный тяжеленный замок, неизвестно откуда взявшийся в его руках. Сторожем, что ли, подрабатывает? – пронеслось у меня в голове, пока я крутила руль на разворот. В темноте трактир выглядел куда менее приветливым, а главное, одиноким. Вокруг тоже не было ни души. Благо справа шел голубоватый свет от уличных фонарей, и я догадалась, что центральную улицу власти Ведьминой Лужи все же должны еще освещать. Я оказалась права. Переулок святой бабки Агафьи обнаружить было сложнее. Мы скрупулезно изучили каждый из шести переулков, упирающихся в улицу Ленина, пока не нашли нужный. Табличка с названием переулка, покосившаяся от того, что держалась только на одном гвозде, как раз висела на доме шесть. Сам дом, деревянный и двухэтажный, действительно имел подъезды, которые располагались со двора. Странный он был, словно длинная избушка. А подъезды больше походили на обыкновенное деревенское крыльцо, правда, их почему-то было несколько. Света не было ни в одном окне. Рано же они здесь спать ложатся.

– Неудобно будить как-то, – тихо сказала Таня.

– Давай пойдем посмотрим, а там решим. – Я выключила двигатель и открыла дверцу автомобиля.

– Как хочешь. – Таня без энтузиазма двинулась за мной. Корявая цифра шесть, нарисованная прямо на бревнах белой масляной краской, почему-то украшала центральный подъезд, странным было и то, что всего в доме их было только пять. Приблизившись, мы сразу обнаружили на подъезде табличку «Бабка: прием круглосуточный» и электрический звонок, провода от которого цветными змейками ползли по бревнам куда-то вниз. Я решительно нажала на кнопку.

– Это кого там, на ночь-то глядя, принесло? – Голос, послышавшийся с той стороны двери, совсем не походил на старушечий. Скорее это был мужской тембр, правда, какой-то сладковатый.

Когда дверь открылась, на пороге возник лысоватый мужчина лет пятидесяти с черной бородкой и в маленьких круглых, как у кота Базилио, черных очках. На нем также были черные джинсы, подпоясанные ремнем Versace, и белая футболка.

– Ну, проходите, коли пришли.

Мужик отступил от порога и указал рукой на свет в конце длинного коридора.

Преодолев изумление, мы двинулись внутрь. Хозяин обогнал нас, и когда мы вошли в комнату, то стало видно, что сзади на его футболке жирными черными буквами значилось: BABUSHKA.

– А бабка-то где? – Я с вызовом оглядела светелку.

А там было на что посмотреть. Огромная плазма на стене из светло-желтых бревен передавала какой-то заморский футбольный матч. В углу на стеклянном столике примостился планшетный компьютер последней модели. Кожаный красный круглый диван посередине комнаты был усыпан цветными подушками и раскрытыми модными журналами. На многоярусном стеклянном журнальном столике валялся пульт. Остальные ярусы были подсвечены неоновым светом и заполнены разнообразными алкогольными напитками. В глубине комнаты виднелась кухня, выполненная в том же стиле: стекло и дерево. Кухню отделяла красная пластиковая барная стойка. Завершало впечатление огромное, с пола до потолка, окно на всю стену, за которым, игнорируя все правила физики, красовался вид на какой-то вполне себе цивилизованный ночной город, причем с высоты птичьего полета. То, что это ничем не походит на пейзажи Ведьминой Лужи, было видно невооруженным взглядом.

– Да я это, присаживайтесь, девочки. – Мужик уже успел сесть на диван и, приглашая, похлопал ладонью по красной коже рядом с собой.

Я невольно двинулась к окну, мираж не исчезал, и на фотообои это совсем не походило. Упрямо взявшись за форточку, я открыла ее. Та приоткрылась немного, на манер евроокон. Снаружи послышался шум большого города: гудки нетерпеливо спешащих куда-то машин, музыка с веранд открытых ресторанов. За окном жизнь казалась еще реальнее, чем из-за стекла. Я оглянулась на диван, Танька уже сидела рядом с Бабкой.

– Выпить чего будете? – Бабка проявлял чудеса гостеприимства, с явным удовольствием рассматривая Таньку вблизи. Для чего даже снял очки, которые, как оказалось, закрывали зеленовато-водянистые глаза. Еще через минуту стало понятно, что глаза «бабки» смотрят в разные стороны.

– Шампанское! – быстро нашлась Танька, не смутившись разноглазого взгляда.

– Ну, тогда устрицы на закуску. – Почему-то подмигнув мне, Бабка решительно поднялся с дивана и направился к кухне.

Уже через пару минут Бабка вновь появился возле дивана с огромным фарфоровым блюдом, на котором, разложенные ничуть не хуже, чем в хорошем ресторане, покоились штук двадцать устриц Belon 000. А посередине блюда, в специальном углублении, виднелся соус из винного уксуса с луком. Завершали натюрморт две половинки лимона, по всем ресторанным правилам обтянутые зеленой сеточкой. Я тоже подошла к дивану и села напротив Таньки. Словно по волшебству, около нас выросли специальные устричные вилочки, рядом с которыми уже стояли высокие бокалы с розовой пузырчатой жидкостью. Посередине стола высилось серебряное ведерко с бутылкой Veuve Clicquot.