В краю лесов - Томас Гарди

ГЛАВА IV

В воздухе уже явственно ощущалось наступление утра; вскоре пасмурный зимний день появился на свет, как мертворожденный ребенок. Деревня проснулась более часа назад; в это время года крестьяне встают до рассвета. Еще ни одна птица не вынула головы из-под крыла, а в деревне зажглись два десятка огней в двух десятках спален, распахнулись двадцать пар ставней, и двадцать пар глаз взглянули на небо, чтобы определить, какая сегодня будет погода.

Совы, ловившие мышей в сараях, кролики, объедавшие деревья в садах, и горностаи, пившие кровь кроликов, заслышав, что соседи их - люди уже шевелятся, благоразумно попрятались до следующей ночи.

При свете дня обозначилась вся усадьба мистера Мелбери. Она представляла собой четырехугольник, с трех сторон заставленный разного рода постройками; центральной и самой большой из них был жилой дом. Открытой стороной четырехугольник выходил на улицу.

Поместительный дом глядел на прохожих с чувством собственного достоинства; и он, и его одряхлевшие соседи своим видом указывали на то, что Малый Хинток некогда играл куда более важную роль; о том же свидетельствовало и старинное его наименование Хинток Сент-Осмонд. Дом Мелбери был не старинный, но достаточно старый, хотя и не запущенный особняк; старость его не была почтенной, он не поседел, а просто слинял с лица; фасад его смотрел на вас из начала Георгианской эпохи, еще свежей в памяти, и поэтому пробуждал воспоминания куда живее, чем древние и величественные сооружения, взывающие к нам из туманных далей средневековья. Сравнивая этот дом с непритязательными современными постройками, можно было представить себе лица, одежду, страсти, добрые и недобрые чувства прапрадедов и прапрабабок, которые первыми смотрели в эти прямоугольные окна и стояли под этой сводчатой дверью. Если как следует вслушаться, в таком доме можно услышать отзвуки чьих-то странных судеб - не то, что в древнем замке или монастыре, где давно уже смолкло самое эхо.

Фасад, обращенный к саду, в общем сохранил свой первоначальный вид, здесь были дверь и крыльцо. Однако главный вход в дом находился со стороны четырехугольного двора, обращенного к улице; двор был некогда рассчитан на то, чтобы по нему могла проехать и развернуться карета; сейчас же вся середина его была завалена фашинником, бревнами, брусьями и тому подобными предметами. От улицы его отделяла грязная, поросшая мхом стена с воротами, навешенными на покосившиеся столбы с круглыми белыми шарами.

В длинной постройке по левую руку изготовляли кровельный материал, пилили бревна на доски, сколачивали кормушки и занимались разного рода плотницкой работой. Напротив располагались сараи, в один из которых ночью Марти сложила свою работу.

Здесь-то и остался Уинтерборн после внезапного ее бегства, желая проследить, чтобы все фургоны были нагружены как следует. Уинтерборн был связан с семейством Мелбери многими узами. Их объединяли не только сентиментальные воспоминания о том, что первая миссис Мелбери любила его отца; тетка Уинтерборна много лет тому назад вышла замуж за единственного брата лесоторговца и вместе с ним уехала из Англии, - этого брака было вполне достаточно для того, чтобы поставить Уинтерборна на одну ступеньку общественной лестницы с семейством Мелбери. В таких обособленных деревнях, как Малый Хинток, соседи связаны узами родства не менее тесно, чем европейские династии, и во всей деревне едва ли можно было найти два дома, не состоящих между собой в родстве.

Благодаря этому обстоятельству между мистером Мелбери и Уинтерборном существовали некие дружеские взаимоотношения, основанные на своего рода неписаном законе, по которому оба считали своим долгом идти на взаимные уступки и все решать по справедливости. У лесоторговца Мелбери самой страдной порой были зима и весна. Уинтерборн занимался садоводством и приготовлением сидра и отправлял свой товар на рынок в осеннюю пору, поэтому, когда яблоки начинали падать, Мелбери давал ему лошадей, фургоны и даже работников; в свою очередь, Уинтерборн, как мы уже видели, помогал Мелбери в холодное время года, когда спрос на товары лесоторговца особенно возрастал.

Уинтерборн уже собирался уйти из сарая, когда к нему прибежал мальчик из дома и сказал, что мистер Мелбери хочет его видеть и просит подождать. Уинтерборн направился в длинный сарай напротив, где уже трудилось несколько человек - двое из них были сезонники из Уайтхарт-Лейна, неизменно появлявшиеся в пору заготовки кровельного материала; когда работа кончалась, они молча исчезали до следующего сезона.

Чего-Чего, а топлива в Малом Хинтоке было в избытке; в сарае весело полыхали щепки и стружки, и свет их еще соперничал со светом дня. В полых тенях под крышей виднелись бесцветные и безвольные побеги плюща, которые, пробравшись между черепицами, теперь тщетно искали опоры; из-за отсутствия солнечного света листья на них были мелкие и хилые; плющ же, росший на свету, с такой силой давил снизу вверх на застрехи, что, казалось, готов был приподнять самое крышу.

Кроме уже упомянутых сезонников, в сарае находились жившие неподалеку столяр Джон Апджон; пильщики старый Тимоти Тенге и молодой Тимоти Тенге и фермер Баутри, промышлявший изготовлением сидра; у огня грел руки старый Роберт Кридл, работник Уинтерборна; последних привлек весело разгоревшийся огонь, и они зашли в сарай, хотя не имели в нем решительно никакого дела. Отдельного описания никто из них не заслуживает, разве что Кридл. Чтобы всесторонне изобразить его, пришлось бы начать с воспоминаний о войне, ибо из-под холщового халата у него выглядывал ворот видавшего виды солдатского мундира с чужого плеча; продолжить воспоминаниями об охоте, чтобы включить в картину высоченные сапоги, купленные по случаю, и закончить воспоминаниями о путешествиях и кораблекрушениях, ибо в кармане он носил складной нож подарок моряка, бывавшего в разного рода переделках. Жизнь самого Кридла была лишена событий, и он хранил эти памятки войны, охоты и приключений, нимало не задумываясь над тем, какие мысли они способны вызвать у стороннего наблюдателя.

Пока руки заняты, думы обычно далеки от предметов труда, и побасенки, истории и семейные хроники, которые мастера своего дела рассказывают за работой, настолько богаты подробностями, что пересказать их просто нет возможности.

Увидев, что мистера Мелбери еще нет, Уинтерборн вышел на улицу, и беседа, прерванная его приходом, потекла вновь, в лад каплям сгустившегося тумана, которые монотонно струились с ветвей.

В сарае обсуждался вечный неразрешимый вопрос - свойства характера миссис Чармонд, владелицы окрестных рощ и лесов.

- Шурин мне говорил, а уж он-то знает, - рассказывал Кридл, - что она сидит за обедом в таком платье, что считай, что голая. Когда он только ее увидел, он сказал себе: "Мерзкая баба, ты ходишь в церковь, стоишь на коленях и делаешь вид, что святей тебя и на свете нет, а сама обсчитываешь арендаторов на медяки, как последний торгаш, да и хлеб господень ешь только что не нагишом!" Кто знает, может, она уже образумилась, а в общем, не все ли равно, что там делается с тех пор, как мой шурин оттуда сбежал.

- И она это вытворяла еще при муже?

- Не знаю... Навряд ли, нрав у него не такой. М-да! - От малоприятных мыслей Кридл склонял голову ниже и ниже, на глазах его появились слезы: Это был крепкий орешек! "Пусть ангелы небесные сойдут просить за тебя, сказал он мне, - но ты все равно не останешься здесь ни днем дольше!" Да, он мог сказать что угодно, да и кощунствовать был мастак. Ну ладно, надо снести все эти вязанки домой и завтра с божьей помощью взяться за дело.

В сарай вошла старуха, служанка мистера Мелбери, постоянно сновавшая по двору между домом и сараем. Сейчас она пришла за растопкой. Когда она прислуживала в гостиной или спальне, лицо ее изображало униженность и угодливость, когда же она появлялась в сарае или вообще на людях, на нем было выражение суровости и надменности.

- А, бабушка Оливер! - приветствовал ее Джон Апджон. - Сердце радуется при виде такой шустрой, юркой старушки. Еще бы, после пятидесяти каждый год можно считать за два! Однако сегодня ты растопила печь поздновато - дым у тебя пошел в четверть восьмого по моему будильнику. Так-то, бабушка Оливер!

- Ты такой недомерок, Джон, что люди просто не замечают твоего ехидства. При твоем росточке ни одна женщина не обратит на тебя внимания, хоть плюй на нее огнем и серой. Бери, - сказала она, протягивая одному из работников прут, на который был надет длинный кусок кровяной колбасы, - это тебе на завтрак; если хочешь чаю, зайди в дом.

- Что-то мистер Мелбери сегодня запаздывает, - сказал молодой Тимоти Тенге.

- Да. Сегодня и рассвело поздно, - ответила миссис Оливер. - Даже сейчас так темно, что невозможно отличить босяка от джентльмена или Джона от метлы. Кажется, к тому же хозяин сегодня плохо спал. Он все тревожится за дочку; я-то знаю, что почем, я сама целое ведро слез выплакала.