Избранное - Нора Георгиевна Адамян

столиком, видимо, уже давно сидели два посетителя. Бутылка перед ними была пуста, а пепельница полна.

— Рыба ишхан есть? — еще от дверей крикнул Георгий.

Монументальный хозяин заведения еле заметно качнул головой: нет.

— Шашлык?

Невозмутимо повторился тот же немой ответ.

— Пошли отсюда, — высказался Симон.

— Садись, садись, — приказал Георгий, — ты любишь отступать перед трудностями.

Он подошел к хозяину вплотную и доверительно, не очень громко сообщил:

— Гостя из Москвы к тебе привели. Очень крупный, известный ученый. Сам понимаешь, угостить надо. Как же человек уедет из Армении, а рыбу ишхан не попробует! Что он тогда в жизни вспоминать будет? Неудобно. Сообрази что-нибудь.

Мужчина в белом посмотрел на Оника.

— Этот? — спросил он.

— Большой человек, — подтвердил Георгий.

Хозяин тяжело вздохнул, даже как-то всхрапнул и скрылся в кухне.

Потирая руки, Георгий вернулся к столу.

— Вот так и живем. Учитесь, пока я не умер.

За соседним столиком читали стихи. Желто-смуглый, небритый человек самозабвенно выпевал звучные строки:

Пройду страной своей родной с протянутой рукой,

Дай, древний край, воспеть твой рай, нетленный образ твой…

И спрашивал совсем другим голосом, отрывисто и сердито:

— Ну? Как?

— Гениально! — отвечал его товарищ.

Мужчина в белом оформил тарелки с хлебом и зеленью. Занятый своим делом, ни на кого не глядя, он быстро расставил приборы и бутылки, на трех пальцах принес блюдо с большой серебряной рыбиной, усеянной красными и черными крапушками.

Потом он полюбовался своей работой, взмахнул салфеткой и удовлетворенно оглядел сидящих за столом.

— Здравствуй, Оник.

— Здравствуй, Аршо. Как живешь?

— Потихоньку…

— Как дети?

— В порядке. Эдика в институт устроил, Эльвиру замуж выдал.

— Маленькую Эльвиру!

— Ты посмотри на нее — выше меня, толще меня!

Оник восхищенно зацокал:

— Скажи, скажи! Как будто недавно на одном дворе росли! Сколько раз ты меня лупил, Аршо?

Аршо скромно усмехнулся.

— Да-а, — протянул Георгий, — ну, тогда еще бутылку коньяку по случаю встречи друзей. И рыбки еще не мешало бы.

Аршо приложил руку к сердцу:

— Честное слово, последняя. Сейчас какой-нибудь случай — пропал я.

Коньяк был разлит и выпит. За соседним столиком снова звучали стихи:

Меч-молния разящий бег обрушит гневно вниз.

Что пред тобою человек, о исполин Масис!

— Ну?

— Гениально!

— Сколько я буду жить?

— Двести лет!

— Дурак! Ты вслушайся в систему моих образов:

Я из фиалок вещих слов основы славы плел

И властно вечность за собой, как пса за костью вел.

Вечность! Можешь это понять?

— Бессмертно! А как ты думаешь, — мучительная надежда зазвучала в голосе второго поэта, — сколько я буду жить?

— Пятьдесят лет, — небрежно ответил первый. Конечно, он этого не думал.

Разочарованный стихотворец нервно вертел пустой бокал.

Вина у поэтов уже не было, и Георгий пригласил их к своему столу. Они приняли приглашение с величественной простотой.

Выпили за бессмертие поэтов.

— А сколько будем жить мы с тобой, Симон?

Поэты сдержанно усмехнулись. Они понимали шутки.

— Выпейте за нас с Симоном, — попросил Георгий, — мы повернули течение двух рек, дали стране свет и энергию, сейчас создаем в Армении море. Выпейте за нас!

Старший поэт вдруг бурно развеселился.

— Вы, инженеры, — хохоча, он указывал пальцем на Георгия и Симона, — вам нет числа, имена ваши затеряются, как песчинки в пустыне, народ не будет знать их!

— Народ, народ, ах народ! — Георгий вскочил с места. Слитные пряди волос рассыпались вокруг его широкого лба. Он уже был навеселе. Его коричневые, с желтизной глаза блестели. Силой за руку притащил он к столику маленькую судомойку, которая выглядывала из кухни.

Девушка упиралась только вначале, для приличия. Она не знала, чего от нее хотят, и выжидательно поглядывала на Георгия, пригибая голову к поднятому плечу. Смуглая, большеносая, большеглазая, она была похожа на старинную миниатюру и на каждую пятую девушку Армении.

— Как тебя зовут? — гремел Георгий.

Девушка еще больше пригнула голову к плечу:

— Вартуш.

— Ты умеешь петь, Вартуш?

— Почему не умею…

— «Полюбил я — отняли яр» знаешь?

— Почему не знаю…

— Спой нам, Вартуш.

Девушка быстренько взглянула в сторону двери, где у притолоки возвышался невозмутимый Аршо. Он не сделал никакого знака, но девочка, видимо, получила разрешение, быстренько стянула с себя серый халат, осталась в желтом цветастом платье. Она послюнила ладони, пригладила ими волосы, сложила перед животом руки и запела натужным горловым голосом:

Полюбил я — отняли яр,

Погубили — отняли яр,

О, какой это страшный мир,

Сердце ранили — отняли яр…[1]

Девушке стали подпевать люди, которые закусывали у буфетной стойки. Тихо тянул Симон:

О, какой это страшный мир,

Даже друга сердечного нет…

— Кто написал эту песню, Вартуш?

— Откуда мне знать?

— А кто тебя научил ее петь?

— Никто не учил. Ее все поют.

— Спасибо, девочка, — сказал Георгий. — Поэты, мы с вами знаем, кто написал эту песню. Выпьем за его безымянную славу! В этом мы, безвестные строители, будем с ним равны.

— Десять морей построй, — закричал поэт, — сто морей построй, но одной такой строчки ты не создашь!

— Вот это уже другой вопрос. Каждый делает что может. Выпьем за это!

— Нет, я ведь все-таки должен написать очерк, — вспомнил Оник, — скажите мне, был риск или нет?

— Был, был.

— А если б турбина полетела?

— Слушай, ты мне надоел. Я хочу пить вино и говорить о любви. Я хочу позвонить любимой женщине. Где у вас тут телефон?

Телефона не оказалось. Присев за свободный столик, Георгий стал писать записку. Он писал торопливо, уже ничего не слыша и не видя.

Оник, у которого от вина глаза сделались требовательными и злыми, допрашивал Симона:

— Допустим, авария. Чем бы он отвечал? Местом своим? Положением? А кому это нужно?

Симон размягченно улыбался и раскачивался, будто под музыку, слышную ему одному.

— Оник, дорогой, ты Георгия не понимаешь. Он один такой Георгий. Все. Точка.

— Только без шаманства, пожалуйста.

— Нет, какое там шаманство. — Симон от огорчения точно проснулся. — Георгий знает, где что и как делается. Главное — как. Скажем, идет на крепление бригада Солнышкина и Юзбашяна. Так они с Георгием уже по двадцать лет работают. Они душу друг друга знают. Георгий раз приедет, еще раз приедет. Как, ребята? Порядок! И он понимает, что порядок. А сварщики? Кто там работал? Альберт Санонян. Сколько раз Георгий к нему приезжал? Лично я с ним три раза был. Георгий знает, кому можно верить, а кому нет. Просто он не