Плешивый мальчик. Проза P.S. (сборник) - Евгений Попов

И они наверху заглушили мотор, выпили немного водки, а потом глядят, а гроб-то и исчез, выпал, что ли, из-за крутизны.

И они тогда, матерясь, пошли вниз по метели и нашли гроб среди вихрей снежных – аж по другую сторону ручья.

И поперли они его в гору, гроб, употели, а когда закинули в кузов его и Парамот стал смотреть на него, то в глазах у него, все увеличиваясь, и больше и крупнее стала отражаться желтая луна.

– Э-ей, Степа, а гроб-то это что-то вроде как бы не наш, – обмирая сказал Парамот.

Сплюнул Степа и потащил Парамота в кабину, а Парамот стал вырываться, рвать ворот и дико кричать под лунным светом, освещающим белую некрасивую землю.

…………………………………………………………………..

И казалось, что слышно в метели, как скрипит и стучит тот громадный и безжизненный механизм, которым управляется земля: у-ухи, э-эхи, тук-тук-тук, у-ухи, э-эхи.

Ноябрь 1967 г.

Алдан – Красноярск

Р.S. Когда меня раньше спрашивали, из жизни или из головы написан тот или иной рассказ, я, как любой другой советский человек, перед начальством темнил. Дескать, не помню. Да все я прекрасно помню даже сейчас! Этот рассказ был написан в поселке Томмот, что на Алдане, где я проходил геологическую практику в качестве техника-геолога. И практически все его персонажи, равно как и сюжетные коллизии, списаны с натуры. Если хотите, можете считать этот рассказ очерком. Опять же – нравов.

Сергей Есенин – великий русский поэт, закончивший жизнь самоубийством на почве советской власти и алкоголизма. При послевоенном коммунизме был властями запрещен, однако к моменту написания этого рассказа вновь стал национальной гордостью, так что похожесть на него какого-то бродяги воспринималась надутыми рецензентами как кощунство и глумление «над всем, что нам дорого». Еще была хорошая фраза: «Знаете, есть вещи, над которыми нельзя смеяться». А по мне так таких вещей нет, «все мы, все мы в этом мире тленны», без исключения.

Рукопись, состоящая из одного стихотворения

Однажды на улице Засухина решили снести и разрушить все старые деревянные дома, чтобы на их месте построить лабораторное здание Политехнического института.

Для этого приехали трое рабочих и выкопали восьмиметровый шурф – узкий и длинный, а когда выкопали, то явился некто из ИТР и, слазив в шурф, вылез оттуда с образцами песков и глин, составляющих разрез четвертичных отложений этой местности.

Столпившиеся к этому времени у копающегося шурфа окрестные жители стали робко теребить ИТР за рукав, пытаясь узнать результаты исследования, а некоторые даже зазывали его в дом, обещая напоить водкой и угостить мясом.

Но он оказался циничным, гордым и желчным человеком, показал собравшейся публике шиш и уехал, сопровождаемый плохими взглядами, на машине «ГАЗ-51», посадив и рабочих в машину, а сам сев за руль.

И не сразу на следующий день, а эдак денька через два, через неделю на улице Засухина появился еще один какой-то начальник, но уже не горный инженер, а исполнитель.

Он переписал всех жильцов в книжку и сказал, что снос и разрушение домов действительно состоится и на месте их деревянного убожества будет сиять стеклами новый лабораторный корпус Политехнического института, а сами они получат равноценную благоустроенную жилплощадь из расчета 9 квадратных метров на человека в новом экспериментальном северо-восточном районе – с ваннами, с унитазами, чего они отродясь не видали.

Выслушав это известие, многие заплакали, потому что им было жаль старых своих гнезд, а многие стали кричать от радости, потому что хотели скорее иметь ванну, унитаз, горячую воду и не ходить за водой на колонку, которая до того иногда зимой обледеневала, что ее приходилось обливать бензином и жечь. Некоторые заплакали, некоторые засмеялись, но записаны были на бумажку исполнителя, человека, прибывшего оттуда, где решают, что сносить, а что строить, все поголовно.

Ну и что – записанные, они вскоре действительно получили новые квартиры в новом микрорайоне. Конечно, было много и недовольства, были и неурядицы. Некоторым дали не тот этаж, что они хотели, некоторых не устраивала жилплощадь – мало казалось после своей, объемистой, а нашлись и такие, что вообще озлобились – дескать, ездить, тащиться из этого самого микрорайона чрезвычайно далеко до мест, где они привыкли действовать – до работы, до рынка, до аптеки, до кино.

Но все переселенцы без исключения были рады горячей воде, и в особенности – газу. Газ они поджигали и так и сяк, и большим языком и малым, и пустили бы, наверное, дом на воздух, если б не ходил каждый день по новым квартирам, по новым людям, инспектор горгаза и не учил, как нужно с газом правильно обращаться. То есть в общем итоге все все-таки довольны остались.

И разговор, а вернее не разговор, а рассказ, пойдет далее о том, как поступили жильцы с принадлежавшей им много лет деревянной недвижимой собственностью, собственностью, которой они, переехав на государственные квартиры квартиросъемщиками, отнюдь не лишились.

Распорядились жильцы этой собственностью совершенно по-разному.

Одни просто бросили все. Плюнули – и все. Дескать, черт с ним, с домом.

Другие продали дома на дрова, по дешевке.

Третьи же, которым повезло более всех, продали дома, как дома, за настоящие деньги.

Покупали общественные организации – например, колхозы, чтобы, привезя бревна в деревню, устроить там магазин. Покупали и отдельные граждане, чтобы, перетащив бревна за город и собрав их, иметь по дешевке дачу.

Все в общем как-то распорядились своими домами и получили от этого деньги, кто больше, кто меньше, по-разному. Промахнулся лишь один Васька Харабаров, что выглядит очень странно, если учесть, что Василий пять лет сидел в тюрьме за какие-то дела, все знал и ничего не боялся.

Он и крутился, он и вертелся – все хотел, чтобы как получше. Ему когда на дрова предлагали продать, то он не согласился, и это, конечно, с одной стороны правильно.

Но вот зачем он отказался, когда артель «8-е Марта» хотела брать его пятистенку под медпункт – это непонятно.

Крутился, вертелся да и довертелся-докрутился, что больше предложений не поступало, а дома на днях должны уже были сносить.

Но недаром Василий имел столкновения с Законом и столь долгое отсутствие от родных мест. Выход из затруднительного положения нашел и притом – блестящий.

Там у одних во времянке жили два молодых специалиста. Они приехали из Москвы, но положенной им как молодым специалистам квартиры не получили. Не получили они и оклада в 150 рублей плюс 20 % надбавок, о котором мечтали все долгие студенческие годы, кушая маргарин. А получили они оклад 100 рублей плюс 20 % надбавок, а также город, куда они прибыли, им не нравился из-за своей промышленной копоти, патриархального уклада жизни и якобы свирепого сибирского хамства жителей.

Их тянуло в Москву. Им зачем-то хотелось опять в институт, хотелось сидеть в университетском садике на Манежной, ныне 50 лет Октября площади, хотелось в шашлычную «Казбек» у Никитских ворот, хотелось в кино «Метрополь», хотелось даже в библиотеку имени Ленина, куда они вообще-то ходили крайне редко.

Им-то Василий и предложил купить его строение.

А когда они вежливо отказались, заявив, что денег у них таких нет, чтобы покупать дома, то он и их посвятил в свой план.

Он им сказал, что возьмет лишь малую толику того, что на самом деле стоит дом, и они оформят купчую, а если они будут иметь купчую, то исполком обязан будет и им выделить квартиру.

И они сначала посмеялись, а потом задумались – а вдруг им не удастся так скоро с места распределения совершить побег, как они думают.

И они заплатили Василию Харабарову почти все деньги, что были у них, и переселились в его пятистенку, ожидая чьего-либо прибытия, чтоб и им дали ордер, чтоб и им переселиться в северо-восточный район, состоящий исключительно из стекла и бетона.

А был вечер, и на руках у них была купчая от нотариуса, что они Харабарову заплатили деньги, и не знали они, что Харабаров и их обманул, и еще одного товарища, которому тоже продал дом, и обманул еще и государство, получив от него квартиру за дважды проданный дом.

Они под вечер пришли на новую собственную жилплощадь, почти ничего с собой не взяли, кроме водки, и устроились, водку попивая и дожидаясь утра, чтобы объявить официальным лицам, что они – домовладельцы и им тоже обязаны дать новую квартиру в новом микрорайоне, где кирпич, где стекло, где бетон. Они были бодры и полны мыслей, они говорили о том и о сем, многое ругали и многое хвалили, и постепенно пьянели, закусывая исключительно луком. И они вышли ночью из духоты, которая образовалась в избе из-за того, что они докрасна натопили бывшую Васькину печку. И увидели – звезд мириады на небе, а на земле – отсутствие света, и дома – одни полуразрушенные бульдозерами, другие целехонькие еще, но мрачные, пустые, черные, а некоторые и не дома, а фундаменты со снятыми домами, полные многолетнего сора и свежего серого, набившегося в фундаменты снега.