С волками жить... - Уйда

— Бедный Джэк, он ненавидит самую мысль о женитьбе.

— Все они ее ненавидят, — спокойно заметила лэди Стот, — а тем не менее все люди с хорошим общественным положением женятся. Что вы скажете о Серже Зурове?

На этот раз лэди Долли не засмеялась; она побледнела, в ее блестящих глазах отразилась тревога.

— Зуров! — машинально повторяла она, — Зуров!

— Я бы попыталась, — спокойно продолжала лэди Стот, — право, попыталась бы. Возьмите ее с собой в Фелиситэ, для вас было бы очень важно видать ее замуж в нынешнем году, и тем самым избавиться от вашего скучного сезона. Я-то уж знаю, что это такое; а вам, такой молодой, ездить на балы с взрослой дочерью! бедняжка, — вы этого не вынесете!

— В самом деле не вынесу! — капризно воскликнула лэди Долли, и чуть не заплакала.

Лэди Стот успокоила ее как могла, и они расстались очень довольные друг другом.

До отъезда в Фелиситэ оставалось еще несколько дней, и Верэ успела приглядеться к блестящему обществу, толпившемуся в Трувиле; оно было ей противно до глубины души: если это свет, думалось ей, то очень легко не поддаваться ему; она не знала, что из этих болот, переполненных лестью, интригами, завистью, пикировкой, соревнованием, поднимаются миазмы, против которых не устоять и самым здоровым легким. Она не знала, что жить в свете по-своему труднее и тяжелее, чем во время о́но удалиться в Фиваиду. Всему этому ей предстояло научиться.

Иные времена, иные нравы, и в современном обществе есть мученики.

Фелиситэ был приморский замок русских князей Зуровых, купленный ими у разорившегося семейства французских аристократов и превращенный новыми владельцами в волшебное жилище. В нынешнем году дом был переполнен гостями. Княгиня Надежда Нелагина хозяйничала у своего холостого брата. Это была женщина небольшого роста, носившая парик, курившая с утра до ночи, очень умная, очень образованная, хитрая, подчас жестокая, но, по-своему, добрая, музыкантша, бывшая посланница, некогда отличавшаяся при первостепенных дворах. У нее было, в свое время, многое множество всяческих интриг, но она никогда не бывала скомпрометтирована. Она была значительно старше брата, к которому относилась довольно строго.

Лэди Долли с дочерью подъезжали к Фелиситэ. На Верэ было белое платье и круглая шляпа с широкими полями, убранная белыми перьями; она была очень бледна, — мать вообразила, что это от волнение, и сочла долгом обратиться к ней с материнскими наставлениями:

— Ну, теперь, душа моя, ты положительно вступаешь в свет. Старайся не смотреть так серьёзно, мужчины ненавидят серьёзных женщин; если захочешь спросить о чем-нибудь, не обращайся во мне, я всегда занята, — а к Адриенне или в лэди Стот. Ты знаешь, какое она милое создание, она тебе все объяснит. Там будет еще одна прелестная девушка, американка Фуския Лич, замечательная умница. Наблюдай за ней и старайся подражать ей. Весь Париж сходил по ней с ума прошедшей зимой. Она выйдет замуж за кого заблагорассудит… Ради Бога, не срами меня. Оставь все свои глупости, свое педантство, не делай сцен. Никогда не смотри удивленной, ни в кому не обнаруживай антипатии, будь со всеми вежлива, и не говори, пожалуйста, о математике и библии… Кажется — все — об остальном догадывайся сама; свет — как игра в вист, без практики ничему не научишься. Главное — следи за мисс Лич; по ней ты увидишь, чем должна быть в наше время девушка, желающая нравиться.

— Я вовсе не желаю нравиться, — с изумительной гримаской, ответила Верэ.

— Это — глупо: если не хочешь нравиться, зачем ты живешь на свете. Какая цель нашей жизни?

Мать зевнула. Вдали показалась высокая крыша Фелиситэ, окруженная купами дерев. Замок стоял на берегу моря, не в дальнем расстоянии от Villers-sur-Mer.

Княгиня Нелагина встретила гостей на террассе, горячо поцеловала Верэ, и сказала ей, что она похожа на картину Генсборо.

Сама княгиня показалась молодой девушке волшебницей, с своим маленьким ростом, веселым лицом и блестящими, темными глазами.

Три часа спустя, Верэ, одетая к обеду, стучалась в дверь матери; лэди Долли была уже в полном, довольно нескромном туалете, заставившем дочь покраснеть за нее, и они отправились отыскивать хозяев.

Верэ молча спускалась с широкой лестницы, освещенной золотыми канделябрами; их поддерживали черные мраморные негры.

Хозяин дома поднялся на встречу гостям, прошептав, как бы про себя: «божественно прекрасна!»- а леди Стот подумала: «что за красота!» Словом — Верэ произвела впечатление; на нее же весь этот блеск действовал мало, ей было скучно, как-то безотчетно тяжело.

В течении целого вечера — она всего более разговаривала с лордом Иура, и не обращала почти никакого внимание на хозяина дома, а между тем Зуров, никогда не питавший иных чувств, кроме отвращение ко всем незамужним женщинам, как-то невольно любовался ею.

Это был человек лет тридцати семи, высокий, но дурно сложенный, некрасивый, но безукоризненный джентльмен, когда ему угодно было себя хоть немножко взят в руки, один из богатейших людей в Европе, принадлежавший в знатной и влиятельной фамилии. Целых двадцать лет, со дня его выпуска из пажеского корпуса, и с минуты появление его в Париже, этот русский аристократ составлял цель всех стремлений. и предмет отчаяние матерей, удрученных взрослыми дщерями.

Каково же было изумление всех, собравшихся под его гостеприимной кровлей, когда он прошел мимо них, ведя под руку молоденькую дебютантку: он хотел показать ей свои оранжереи; богатая американка Фуския Лич удивленно уставила глаза, леди Долли непременно бы побледнела, если б не была так размалевана, а лэди Стот приблизила лорнет к носу, направила его на удалявшуюся пару — и улыбнулась.

IV

Образ жизни в Фелисите был приятный и разнообразный, с утра до вечера все только и помышляли что об удовольствиях. Верэ не могла с этим примириться. Господи, думалось ей, вечно смеются, и как подумаешь, над чем? а на свете столько горя, столько бедности! Все окружающее казалось ей загадкой; она вовсе и не знала, что приятельницы ее матери считая все свои обязанности по отношению в меньшей братии исполненными, если от времени до времени продавали на благотворительном базаре фарфор или цветы.

— Ты до безобразие серьёзна, Верэ, — с досадой говаривала ей мать; молодая девушка и на этот упрек отвечала молчанием. Прекрасная американка Фуския Лич пыталась с нею сблизиться, но Верэ так отнеслась к ее любезностям, что бойкая мисс, привыкшая к победам, почувствовала себя не совсем ловко. У бабушки — Верэ любила вставать в шесть часов и ложиться в десять, проводить целый день в занятиях и прогулках на открытом воздухе; здесь же день начинался в два часа пополудни и оканчивался при пении петухов. Ей тяжело было сознавать, что ее постоянно выставляют на показ. Она мало говорила, много слушала и наблюдала, и понемногу начала понимать все против чего, в неопределенных выражениях, предостерегал ее Коррез.