Чечня нетелевизионная - Алексей Борзенко

Успех Зулай заключался в двух простых вещах. Во-первых, сами военнослужащие устали от войны, и возможность провести хоть полчаса на пятачке мирной жизни (или иллюзии такого места) была соблазнительной. Во-вторых, армейцы уже просто озверели от военной пищи — тушенки с кашей и сухпаев в зеленой пластиковой упаковке. Организм бунтовал, требуя простого, жаренного на огне куска мяса, пусть и куриного.

На долгожданном «уазике» ездил Федорыч, который служил при штабе. По характеру своей деятельности он в Чечне за полгода в бою так и не был, но активно разъезжал по Грозному, а также по шестикилометровой трассе на Ханкалу. Было ему 35 лет, не женатый. Красивый, стройный молодой лейтенант с русыми волосами носил свежевыстиранный камуфляж и новенький, еще вороненый «калаш».

К Зулайке Федорыч, как всегда, приехал на армейском УАЗе, с надписью, сделанной белой краской на бампере, «Миротворец». Вообще, в Чечне у армейцев появилась мода писать клички на бамперах грузовиков, БТРов и машин. Так, по Грозному разъезжал броневик бойцов Минюста с надписью «Годзиллакосилка». Были также «Сибиряк», «Мухомор», «Прикрой, атакую!», «Ермолов», «ЧечФОР» и другие.

Штабные послали Федорыча на рынок в Грозный прикупить каких-нибудь продуктов. Он приехал на маленький рыночек напротив питерского ОМОНа, все закупил, что надо было. Решил втихаря побаловаться курочкой.

— Зулай, угости шашлычком! — сказал он чеченке, садясь на ящик от снарядов.

— Нет проблем, Федорыч! Такого гостя, как ты, я всегда жду. — Зулай что-то крикнула брату по-чеченски и подсела к офицеру. В ее черных глазах появился интерес. Она поправила косынку, прикрывавшую ее длинные черные волосы.

— Скажи мне, Федорыч! Вот что ты маешься? Женись на мне, а? Деньги у меня есть. Дом у меня есть. Останешься со мной жить в Грозном. Я буду кафе держать, ты — жить со мной. Чего тебе еще надо? — Зулай подперла кулачком подбородок, засмеялась. Она знала, что давно нравится офицеру, который как-то, разоткровенничавшись, сказал ей, что в родной Калуге его бывшая жена подала на развод и уже давно живет в другой семье.

Федорыч посмотрел на женщину нежным взглядом. Затем как бы смутился.

— Так у тебя же муж есть! В боевики подался. Сейчас сидит где-нибудь там, в развалинах, и смотрит на тебя в прицел снайперки… — Федорыч посмотрел на черные окна разбитой снарядами соседней многоэтажки.

— Так разве это муж? Он ведь до сих пор приходит домой, как вор, по ночам. Раз в месяц. Берет деньги, продукты и уходит… Бил меня на прошлой неделе. Говорит, почему я вас не травлю… оккупантов. Вот глупый! Совсем мозгов лишился, по ямам шастая… — Зулай принесла и поставила тарелку с порезанным луком, уксус и хлеб.

— А чего действительно нас не травишь? — спросил Федорыч. Мысль эта поразила его своей простотой.

— Да ты что, не понимаешь, что ли? Вас, офицеров, травить — все равно что резать курицу, которая несет золотые яйца. У кого сейчас в Грозном деньги есть? Только у вас. Вы для нас сейчас лучшие клиенты, наша экономическая надежда. Мой-то только деньги берет. Я говорю, а чего же ты тогда деньги берешь, они же от российских офицеров? Так он ничего не ответил. Только в глаз мне засветил. Это за правду-то.

Подошел племянник Зулай с дымящимся шампуром, протянул его Федорычу. Офицер заплатил деньги, принялся есть нежное мясо домашней птицы.

— Вот, говоришь, жить с тобой. — Он чуть ли не захлебнулся слюной, снимая зубами первый горячий кусочек с шампура. — Так твой вернется и уж постарается нас обоих пристрелить.

— А у тебя автомат на что? Ничего, узнает, что я с русским офицером живу, уже не придет, побоится. Ему сейчас свои условия не диктовать. Прошло время, когда он джипы из Ингушетии пригонял и деньгами сорил по всему городу. Когда у него в подвале две девки на цепи жили. Все, отхорохорился…

Зулай не договорила до конца. Раздался характерный хлюпающий звук, и офицер за соседним столиком упал набок, на землю. Пуля пробила сердце, он умер сразу, не успев ничего сказать. Все повскакали с мест, а пулемет омоновцев замолотил в сторону развалин одного из ближайших домов. Стрелял, скорее, для успокоения нервов, просто так, «по направлению». С блокпоста вырвался дежурный БТР и пошел туда, откуда стреляли. Федорыч поставил автомат обратно, прислонив к столику.

— Бесполезно, уйдет в катакомбы. Может, это твой? — Федорыч проводил взглядом солдат, загружавших тело убитого офицера в грузовик.

— Вряд ли… Вот сволочь, первый раз здесь стреляют после того, как снег сошел. Теперь повадится. Эй, ребята, ОМОН! Посмотрите в том длинном доме, там, похоже, кто-то бывает. У нас там всех выселили, а на пороге свежая земля…

Через какое-то время все на рыночке успокоились. Новые посетители даже и не знали, что полчаса назад здесь был убит человек. Они курили в ожидании своего заказа.

«Жизнь продолжается! Вот так, а если бы я сел за тот столик? Ему, видимо, со снайперской точки открыт не весь рынок. Будем думать, что это место у сетки — в мертвой зоне. Все чушь, только себя успокоить», — горестно подумал офицер.

Федорыч доел остывший шашлык, откупорил бутылку с пивом. Уже пятый раз Зулай предлагала ему пожениться, и пятый раз он отмалчивался. Что-то каждый раз оставалось за кадром, что-то недосказанное. И этим недосказанным были слова матери, собиравшей его в поездку: «Если привезешь с войны трофейную чеченку, как твой прапрадед-казак сделал, домой можешь не приезжать, ты мне тогда не сын! Внуков хочу голубоглазых.

Федорыч быстро встал из-за журнального столика. Махнул водителю, который медленно доедал свой шашлык прямо в машине, растягивая удовольствие.

— Зулай, над твоим предложением подумаю…

— А что думать? Представляешь, какую свадьбу можно было бы сыграть. На весь город. Первая такая свадьба в послевоенном городе и кого — русского офицера и чеченки! Ваши генералы все говорят о мирной жизни, но ничего не сделали для того, чтобы она пришла в город, эта мирная жизнь. А тут свадьба… Пригласим командующего, пусть раскошелится на машину, журналистов… будем танцевать зикр! — Зулай мечтательно задумалась. — Ну, ладно, поезжай! Когда заедешь?

— Ну, ты и размечталась! А Басаев пришлет своих головорезов исполнить танец с саблями на нашей свадьбе… Ладно. Когда приеду? Ты же знаешь, женщина, как только, так сразу…

Федорыч уехал в Ханкалу.

Он подорвался вместе с водителем на фугасе по дороге на Гудермес на следующий день. Это был 152-миллиметровый управляемый по проводам снаряд от гаубицы. Партию таких снарядов прикопали в спешке землей прямо в Ханкале федеральные войска перед самым выводом войск из Чечни еще осенью 1996 года.

Взрыв был настолько сильный, что голову офицера не могли найти двое суток. Наконец, обнаружили в ста метрах…

Зулай так и не дождалась своих белых стульев из Хасавюрта. Она пропала через два дня после гибели Федорыча. Брат с племянником искали ее по подворотням и ямам, но так и не нашли. Поговаривали, что ее убили сами боевики, которые боялись первого мирного кафе в Грозном. А что, если такие кафе станут открывать и другие предприимчивые чеченцы? Боевики больше всего боятся мира. Может, тело Зулай и найдут где-нибудь в развалинах. Но кафе ее закрылось, и на месте столиков теперь просто стоят торговые палатки. Ближайший пулемет с блокпоста питерского ОМОНа как раз смотрит на это место. Говорят, что там можно покупать у чеченцев продукты, так как омоновцы контролируют рыночек и пригрозили торговцам, что расстреляют их всех, если кого-нибудь из военнослужащих ненароком все же отравят.

Август 2000

Сашка

Сашка вылез из канализационного люка, где спал весь день, и зевнул. Хотелось есть, а главное, очень хотелось пить. Январское небо в Грозном заволокло тучами.

«Это хорошо, чем темнее, тем лучше», — подумал тринадцатилетний русский паренек и поежился скорее от промозглой сырости, чем от легкого снежка, который таял на грязном асфальте, едва коснувшись его. Где-то рядом гремела артиллерийская канонада и были слышны отзвуки хлестких автоматных и пулеметных очередей.

Он вдруг вспомнил, что ватник оставил на краю водостока, и снова полез в колодец. Почти каждый день мальчишка спал в канализации. Там было сыро и холодно, пахло трупами. Но это было самое безопасное место в Грозном в те страшные дни неудавшегося новогоднего штурма. Так ему посоветовали разведчики, с которыми он «работал» каждую ночь.

Сашка на ощупь взял ватник, не зажигая десантного фонарика, подарка подполковника. В Грозном не следовало просто так зажигать свет, где бы ты ни находился, даже под землей. Выбрался наверх и крадучись пошел по задворкам вдоль разрушенных гаражей в центр города.

Ему нужно было пересечь целых двенадцать улиц. Кто ходил в те дни по Грозному, знает, что это была почти невыполнимая задача. Федеральные войска и чеченские добровольцы вели очаговые, мозаичные бои и контролировали городские улицы в таком причудливом порядке, что, например, в одном доме могли находиться в разных подъездах и разведчики Льва Рохлина, и «абхазцы» Шамиля Басаева. Линии фронта не было как таковой, и человеку, вышедшему в город, грозила верная смерть от пули снайпера, своего или чужого.