Великий Краббен (сборник) - Геннадий Прашкевич

«Завтра, – сказал я Серпу, – заглянем с тобой в Львиную Пасть!»

«Ты что, начальник? – удивился Сказкин. – Где ты тут найдешь льва?»

Я ткнул пальцем в зазубренный гребень кальдеры:

«Видишь? Сюда и заглянем».

А завистливый Агафон вздохнул:

«Пруха тебе пошла, мой Серп. Я, считай, полжизни провел под этой горой, а вот умру, так и не узнав, что там за ее гребнем».

Сказкин в пруху не верил. Твердый характер ему мешал.

Будь у него характер помягче, до сих пор ходил бы по всем океанам мира.

Но однажды случилось так. После очередного почти двухлетнего отсутствия явился Серп Иванович в родную деревню. «Вот, причаливаю! – заявил жене. – Буду дома счастливо жить. Навсегда, значит, к тебе швартуюсь». Но Елена Ивановна Глушкова, уже бывшая Сказкина, так ответствовала: «Да нет уж, Серп, ты давай плыви дальше, а я уж пришвартовалась». И добила Серпа: «К местному участковому».

Участкового, носившего ту самую фамилию Глушков, Серп Иванович трогать не стал, но пуховики и перины, вывезенные из Канады, самолично распылил мощным бельгийским пылесосом, а сам пылесос порубил тяжелым малайским топориком. Неважно, что визу Серпу Ивановичу закрыли.

Свободу узникам Гименея!

Гигантские, в рост человека, душные лопухи. Белесое от жары небо.

На текущих шлаковых откосах мы еще могли утирать лбы, но в стланике лишились и этого некрупного преимущества – стланик, как капкан, цепко захватывал то одну, то другую ногу.

– Ничего, – подбадривал я Сказкина. – Скоро выйдем на голый каменный склон, а потом двинем по берегу. Там убитый песок, там ходить легче. Пару часов туда, пару обратно. К пяти вернемся.

– Да ну, к пяти! – не верил Сказкин.

– Тушенку взял? – отвлекал я Сказкина от мрачных мыслей.

– Зачем, начальник? Сам говоришь, к пяти вернемся.

– А фал капроновый?

– Да зачем…

Сказкин осекся на полуслове.

Прямо перед нами вверх по растрескавшимся, грозящим в любой момент обрушиться каменным глыбам в диком испуге промчался, косолапя, странно дыша, задыхаясь, как бы даже вскрикивая, медведь-муравьятник. Перед тем как исчезнуть в зарослях бамбуков, он на мгновение приостановился и перепугано мигнул сразу обоими глазами.

– Чего это с ним?

– А ты сам посмотри, начальник!

Я обернулся и внизу, под обрывом, на котором мы стояли, на сырой гальке, грязной от пены, на взрытом недавней борьбой берегу увидел останки порванного на куски сивуча. Судя по белесым шрамам, украшавшим когда-то шкуру зверя, это был не какой-то сосунок, это был нормальный, видавший виды секач, с которым, как с коровой Агафона, не стал бы связываться никакой медведь-муравьятник.

– Начальник… – почему-то шепотом позвал Сказкин.

Я бросил рюкзак на камни и сделал шаг к обрыву.

– Начальник, остановись…

– Это еще почему?

– Ты же видишь…

Я наклонился над обрывом.

Грязная галька, а дальше обрывистая глубина.

Мутноватые отблески, водоросли, посеребренные пузырьками воздуха.

– Начальник… – шепотом умолял Сказкин. – Отступи от обрыва… Я же сам вчера рыбу видел… Большую… – показал он, разведя руки. Взгляд его отдавал легким безумием, и от этого его шепота, от смутных кружащих голову бездн, от странных отблесков в водной бездне пробежал по моей спине холодок.

Но – никого в глубине, пусто.

Вверх не вниз, сердце не выскочит.

Отдышались мы уже на плече кальдеры.

Ловили запаленными ртами воздух, старались не глядеть друг на друга.

Если Серп и правда видел несколько дней назад большую рыбу, на гребень кальдеры за нами она не влезла бы. Гигантские каменные клешни мысов почти смыкались на островке Камень-Лев, одиноко торчащем в узком проливе. Островок этот действительно походил на гривастого льва. Сходство так потрясло Сказкина, что он окончательно пришел в себя: «К пяти вернемся, скажу Агафону, что он козел! Всю свою жизнь на острове прожил, а такой красоты не видел!» Утверждаясь в собственной храбрости, Серп Иванович сел в траву и перемотал портянки. Покатые его плечи быстро двигались, – как слабые задатки будущих крыльев. К Львиной Пасти, налюбовавшись ею, Сказкин теперь сидел спиной, кальдера его больше не интересовала. Из-под приставленной к низкому лбу ладони Серп Иванович высматривал вдали маленький деревянный домик Агафона Мальцева.

– Ишь, сидит, чай гоняет, а на его участке крупное зверье давят, как клопов!

Сказкин сплюнул и придирчиво пояснил:

– У нас, в деревне Бубенчиково, кот жил: шерсть стопроцентная, драчлив, как три пьяных грека, нормально кормить его – собаку бы перерос. Так даже он все больше по мышам да по птичкам, не стал бы кидаться на сивуча…

– Слушай, Серп Иванович, – сказал я. – Зрение у тебя, говоришь, телескопическое. Глянь вон там… Ну да, у того берега…

– Рыба! – завопил Сказкин, вскакивая.

– Какая, к черту, рыба? На берегу лежит!

Он приложил ладонь ко лбу:

– Тогда змей.

И восхитился, оценив разделяющее нас расстояние:

– Вот хорош, гад! Агафону бы такого подпустить. Нет, ты только посмотри, ты только посмотри, начальник! В этом гаде все двадцать метров, вот галстуков бы нарезать!

– Каких еще галстуков?

– Змеиных! – пояснил Сказкин. И неожиданно предложил: – Давай застрелим!

– Почему ты говоришь о рыбе – он?

– Да потому что вижу теперь, ошибся. Не рыба это, а змей! Видишь, у него горбы. У нас на балкере «Азов» старпом служил, он такого же вот встретил в южной Атлантике. Чуть заикой не стал, при его-то весе!

– Сколько же этот старпом весил?

– Не старпом, – обиделся Сказкин. – Гад!

– А притомился, похоже… – всматривался я. – Валяется прямо на камнях…

– Хорошо, что на том бережку, а не на этом, – удовлетворенно кивнул Сказкин.

– Ну, мы это сейчас исправим. Спустимся вниз. Надо же нам рассмотреть, кто там.

– Ты что, начальник, – отступил Сказкин. – Я туда не пойду. Я не сивуч.

– И все же, Серп Иванович, придется нам спуститься.

– Ты что, начальник! Он твой что ли, этот гад?

– Он наш, Серп Иванович!

– Как это наш?

– Мы его открыли.

– Ну вот пусть и гуляет!

Я не ответил. Я всматривался.

Далекое змееподобное существо действительно валялось внизу на противоположном берегу кальдеры. Я сидел на самом краю обрыва, но сиреневая дымка мешала видеть – она нежно размывала детали. Шея вроде бы длинная… Ласты… Но горбов, о которых говорил раньше Сказкин, я не видел, хотя средняя часть чудовища казалась несоразмерно толстой… Впрочем, он же сивуча сожрал… Теперь лежит, переваривает…

– Сдох! – твердо объявил Сказкин.

– Это почему? – спросил я, оценивая высоту каменных стен. – Отдыхает, вот и вся недолга. – И внимательно оценил возможный спуск. – Тут метров пятнадцать. Спустимся. Не обходить же кальдеру, на это весь день уйдет.

– А куда нам торопиться?

Я не ответил. Потом попросил достать из рюкзака фал.

– Ты что, начальник! – Серп Иванович окончательно отступил от обрыва. – Я не давал подписку лазать по обрывам на веревке.

– Ладно, полезу один.

– А обратно как?

– Вытянешь.

– Да дохлый он, этот змей! – прыгал за мной, канючил Сказкин, пока мы шли к мысу Кабара, к самой низкой его части. – Ну, спустишься ты на берег, что толку? Что ты с него с дохлого поимеешь? За такую добычу даже Агафон полчашки риса не даст.

Утихомирился Сказкин только на мысе Кабара.

В этом месте высота обрыва точно не превышала пятнадцати метров.

Прямо перед нами торчал в голубом проливе Камень-Лев. Отсюда высокий каменный гребень мешал видеть змея. Но я уже принял решение. Фал, захлестнутый за сухой мощный корень давно умершей пинии, полетел вниз. Я невольно удивился: обрыв тут явно не превышал пятнадцати метров, значит, конец должен был лечь на камни, но фал завис над берегом чуть ли не в метре, а Сказкина почему-то вдруг сильно увлекли вопящие над кальдерой чайки.

– Он что, усох, этот фал?

– Жара, начальник…

– Жара? – Я ухватил Серпа Ивановича за покатое плечо. – Капроновый фал ни при жаре, ни при холоде не усыхает! Колись! Агафону отдал?

– Ну, а как… подумай… Сам гречку ел…

– Гречку, черт тебя побери! – шипел я, как змей.

И, проверив фал на прочность, погрозил кулаком:

– Не вздумай смыться! Бросишь в кальдере, везде найду!

Не будь узлов, предусмотрительно навязанных мною на каждом метре фала, я сжег бы ладони. Но фал пружинил и держал. Перед глазами маячила, закрывая весь мир, мрачная базальтовая стена, вдруг ослепительно вспыхивали вкрапленные в коренную породу кристаллики плагиоклазов, а далеко вверху, над каменным козырьком обрыва, укоризненно покачивалась голова Сказкина в кепке, закрывающей полнеба.

– А говорил, к пяти вернемся! – крикнул Сказкин, когда я завис над берегом.