Большой свет - Владимир Соллогуб

Душа Щетинина стала светлее и как будто расширилась.

Слеза повисла на его реснице; долго он стоял очарованный и с жадностью следил, как милое дитя прыгало и неслось все далее и далее, и мелькало вдали среди душистых кустов.

Есть минуты в жизни, которые не знаменуются ни сильными переворотами и никакими внешними особенностями, со всем тем они делаются для нас точками светлыми, незабвенными, неизгладимыми.

Отрадные впечатления чудного утра врезались в душе Щетинина; он сохранил их, как святыню, которую прячешь от неверующих. Правда, он никому в том не сознался и ни за какие сокровища в мире не открылся бы он лучшему другу. Как человек светский, всего более страшился он насмешек, а ничто их так не навлекает, как простосердечное сознание в истинном, сердечном впечатлении, и с той поры Щетинин сблизился с графиней Воротынской, и скоро молва назначила его в числе ее поклонников. Графиня сперва с ним пококетничала, а потом, уверившись в его постоянстве и не теряя его из виду, обратилась к другим с своими невинными нападениями.

Но модный князь искал другого, искал лучшего и не мог отдать себе отчета в странном чувстве, которое им овладевало. Он - владыка моды, пред которым трепетали люди женатые от страха, люди холостые - от зависти; он, ничему и никому не веривший, он, ничего и никого не любивший, он, князь Щетинин, выжидал, с нет выразимым волнением и трепетом, минутных, редких появлений маленькой девочки в белом платьице, в черном передничке, с необходимым приседанием, с неизбежной гувернанткой, и чувствовал сам, не понимая почему, как, при виде ее, душа отдыхала от тяжкой усталости.

Девочка, явившаяся ему в светлое утро, была сестра графини!!

В минуты шумных наслаждений света он сам иногда смеялся над собою, но когда ему было грустно, когда он уединялся в своих мыслях, он всегда призывал милое видение, и тогда тихо над ним веял детский образ, который нечаянно дополнил ему в незабвенное утро все красоты природы и все отрады Провидения.

Так между двойственной жизнью провел он быстро два года. Никто не подозревал и никому на мысль не приходило подозревать его тайну. Впрочем, он продолжал свой прежний род жизни: ездил в общества и не отставал от товарищей. Мы остановились на том, как пришел он с Сафьевым навестить Леонина под арестом.

IV

Allwissend bin ich nicht, doch viel ist mir bewuflt.

(Mephistophelles. Faust. 1 Aufz.)

[Я не всеведущ, я лишь искушен. (Мефистофель. "Фaycт". Ч. I.) "Пер. Б. Пастернака."]

- Что, брат, попался?

- Видишь, братец, сижу... Делать нечего. Был вчера в маскараде, а нынче проспал ученье.

- Вольно же тебе ездить в маскарады! По-моему, нет ничего скучнее: ходишь себе на рассвете с какой-нибудь старушонкой да удивляешься своему счастью...

- Зато, - прибавил насмешливо Сафьев, - вы, может быть, душа моя, сделались поверенным важных дамских секретов.

- Послушай, Щетинин, - спросил Леонин, - ты член английских гор?

- Да. Хочешь, я тебя запишу?

- Сделай одолжение.

- Хорошо. Да к чему оно тебе? Холод престрашный; того и гляди, что заморозишь пальцы или какойнибудь ловкий барин сломает тебе шею.

- Все равно. Скажи, пожалуйста, какие теперь визитные карточки в моде: с гербами или без гербов?

- И, братец! Будто не одно и то же?

- Кажется, что с гербом и золотыми буквами: оно красивее. Их, кажется, у Беггрова заказывают?

- У Беггрова.

. . . . . .

- Послушай, не хочешь ли, как меня выпустят, поехать со мной по Невскому верхом?

- Нет, брат, слуга покорный: боюсь простуды.

- Ты бываешь у графини Б. на ее раутах?..

- Бываю.

- А у английского посланника ты бываешь?

- Бываю.

- Как бы перейти мне в гвардию?

- А что?

- Да так... Меня, может быть, пригласят на бал во дворец.

- Может быть.

- Скажи, пожалуйста, ты видел, как я танцую мазурку?

- Не помню, право.

. . . . . . . . . . .

- А что ты думаешь, можно мне будет пуститься в мазурку?

Щетинин посмотрел на Леонина с удивлением.

- Что это с тобой? Откуда эта светскость? Уж не вздумал ли ты пуститься в свет?

- А что?.. А что?.. разве это невозможно? Разве ты находишь, что я недостоин? А я думал, что ты еще поможешь мне: у тебя так много родни и знакомых. Тебе бы легко было меня представить в лучшие домы.

Щетинин покачал немного головой.

- Не советовал бы я тебе...

- Ты отказываешься? - прервал Леонин полуобиженным тоном.

- О, нет! представить могу я тебя кому хочешь; вопервых, всем моим кузинам. Надобно тебе сказать, что в Петербурге у меня кузин целая пропасть: княгиня Галинская, княгиня Красносельская, графиня Воротынская...

- Графиня!.. - закричал Леонин, и весь жар молодости отразился на его щеках. - Ты повезешь меня к ней - она примет меня? Я буду ее видеть? Я буду говорить с ней?

Щетинин улыбнулся. Оба начали курить, и оба задумались.

О чем могли они думать, молодые люди, - нетрудно отгадать. Когда молодой человек курит и думает, то верно положить можно, что в тумане беглых помышлений его мелькают и блещут кудри шелковые, глаза томные, ножки сильфидины - все прелести, все очарования.

Графиня во всем блеске своей красоты являлась Леонину, прекрасная и лучезарная, и как будто манила его за собой в раззолоченные чертоги петербургских вельмож. Леонин мысленно горделиво любовался ею...

О чем же думал Щетинин? Нам, которые нескромно подняли кончик завесы тайны его, догадаться нетрудно.

Он видел перед собой белое платьице, волосы, приглаженные за ушами, черный передник, пальчик немного в чернилах, взор потупленный и стыдливый, девочку в пятнадцать лет, в той поре, когда она уже не дитя и еще не женщина, в той поре, когда ей надобно еще учиться, а уже хочется на бал.

Сафьев нетерпеливо барабанил пальцами по окошку; наконец, с взглядом истинного сожаления, обратился он к Леонину:

- Итак, душа мой, вы пускаетесь решительно в свет? Скоро вы решились... Берегитесь, молодой человек: плохо вам будет; у вас нет ни знатного батюшки, ни знатной матушки, которые могли бы вас выдвинуть вперед...

- Я не прошу увещания, - сказал Леонин.

- Бог тебе судья! - сказал Сафьев. - Но я так давно шатаюсь по свету и по светам разных столиц, что по этой части мои советы могут только принести большую пользу всякому дебютанту. Вот тебе мое родительское наставление и необходимые правила до вступления твоего в санкт-петербургский Faubourg St. Germain [Предместье Сен-Жермен (фр.)]. Вопервых, вальсируй мастерски: в свете для бедного человека это единственное средство выйти в люди; волочись всегда за самыми первыми и важными красавицами - слышишь ли? Бог тебя сохрани из неуместной скромности стать в мазурке с каким-нибудь уродом в газовом платье; это могут себе позволить лишь устарелые мазу-t ристы. Для начинающего подобная неосторожность может быть пагубна... Не говори почти ничего или говори вещи самые обыкновенные. Пускай думают, что ты немного глуп: это тебе не повредит, напротив... Будь всегда одет по строгой форме; не позволяй себе ни цепочек, ни лорнетов, никаких вычур армейских франтов, ничего, одним словом, что б заставило тебя заметить. Светской моды ты никогда не достигнешь, но ты можешь достигнуть привычки, то есть к тебе привыкнут, и место твое навсегда будет тебе назначено в четвертой или пятой паре всех мазурок, а имя твое смешано с теми, о которых вспоминают накануне бала и которые забываются на другой день...

Главное дело: не кажись искательным, не торопись знакомиться со всеми; не кланяйся никому низко; танцуй себе да молчи. Знакомства и приглашения придут сами по себе постепенно, тем более, что какая-нибудь дама возьмет тебя под свое покровительство, а прочие пожелают отнять тебя у нее. Но помни одно: цель твоя не может быть та, чтоб о тебе говорили: c'est (in jeune homme distingue [Знатный молодой человек (фр.)]. Оставь это людям богатым и людям с истинным гением. Вся цель твоя заключается в том, чтобы молодые дамы говорили о тебе: il est vraiment gentil[Он положительно мил (фр.)], а чтоб мужья отвечали им, беспечно зевая: oui...

c'est un joli danseur pour un bal [Да... он прекрасный кавалер (фр.)]. Когда же ты укоренишься на своем месте, всё вообще прозовут тебя !е petit [Малыш (фр.)] Леонин, и ты, мой бедный petit Леонин, будешь petit Леонин до восьмидесяти лет. Вот тебе вся карьера твоя. Засим даю тебе мое родительское благословение!

Делай как знаешь. Пора мне ехать домой пообедать.

У меня вино чудесное, а ростбиф такой, что в Лондоне бы на диво. Поедем, Щетинин, обедать.

- Нет, брат, я отозван.

- Как досадно, душа моя! Я не могу обедать один.

Это единственная минута, в которую я имею надобность в людях.

Он взял шляпу и ушел.

- Эгоист! - сказал Леонин.

- Чудак! - сказал Щетинин. - А говорит правду.

Впрочем, я от своего слова не отступаюсь... На будущей неделе у тетки моей большой бал. Если хочешь, я могу достать тебе приглашение.

- Ты меня много обяжешь, - сказал Леонин, пожав ему руку, а потом прибавил мысленно: "Я ее увижу...

а там... что будет, то будет..."