Прекрасная дама одинокого майора, или Плац, заметенный снегом - Алексей Гелейн

«…Да и может ли он вспомнить!..»

…С газетой у меня сразу не заладилось. Что-то невообразимое стало внезапно твориться с моим русским языком, которым до этого рокового мгновения я так гордился. Первая строчка сатиры первой вышла более или менее сносной: «То – не бой и не война…» Какое-то время я утешал себя тем, что бои бывают и местного значения, а война – это уже действия совершенно широкомасштабные… Далее, в строке второй сатиры первой, я одним махом заклеймил себя: «…на бездельников – охота!» И – задумался… Охота напоминала карательную операцию. Да и могут ли быть в армии бездельники? Ни-ни! Ни один рядовой ни одну минуту службы своей без дела не проводит! Ведь священною обязанностью любого начальника в армии как раз и является обеспечение подчиненных каким-либо серьезным и основательным делом, в отсутствие оного – средней руки пристойным дельцем, а при невозможности – мелкими, но обязательно хлопотными и утомительными делишками!.. Если же иметь ввиду приносимую Отечеству пользу… О, да! Бедное, бедное Отечество… Но это – уже слишком высокие сферы, и ни моим слабым умом пытаться понять их!.. (И вообще, зря мы этот разговор затеяли!..)

…В то же самое чудное мгновенье увидал я вдруг за окном дородную пышногрудую Музу, принявшую, по странному стечению обстоятельств, очертания старшего прапорщика войск связи Екатерины Маратовны Масловой, посещавшей, по слухам, многих и многих в Городке и дарившей сладостные минуты восторга и упоенья одиноким и не очень сердцам, – и явление ее позволило разрешиться мне от бремени еще двумя, заключительными строками сатиры первой: «И торопит старшина: Кто – без дела, – за работу!» Бездельники – без дела? Нет, в самом деле, бездельники и – без дела?! Ой, держите меня! Ха-ха! Уф!.. Э-хе-хе… Н-да.

«…А если бы он, не дай Бог, и вспомнил?..»

Глава седьмая

в которой окончательно распределяются роли, и вновь заходит разговор о Прекрасной Даме

…а если бы он, не дай Бог, и вспомнил…

– Пей!.. – требует Майор, пододвигая мне котелок. В котелке – мутная серо-зеленая жижа, пахнущая гнилым картофелем и ацетоном.

– Не буду! – я отодвигаю котелок обратно.

– Пей! – котелок вновь пододвигается ко мне. – И запоминай! А лучше – запиши!

За окном – полная луна. В ее желтоватом свете я отчетливо вижу свое ближайшее будущее. Оно печально и даже несколько трагично! Сейчас – полночь. В начале четвертого он уйдет, а мне будет очень и очень плохо!.. Затем каптерщик Болт, допивая майорское хлебово, будет выслушивать мою бессвязную исповедь и отпаивать меня чифирем… Интересно, почему Болту никогда не бывает худо? Он замечательный человек, этот Болт! Он не знает, когда началась Великая Отечественная война, не ведает, сколько союзных республик в нашем могучем и нерушимом, даже и не представляет себе, в каком месяце проходил последний октябрьский Пленум, однако, прекрасно играет на баяне и, вдобавок, его совершенно не тошнит от этой ацетоновой мути!.. Его вообще ни от чего не тошнит…

– Не буду… Пить не буду! Пей сам! – в долгие и тревожные ночные часы мне позволено обращаться к Командору на «ты» как к другу. Так требует Он… Он – элегантный, прекрасный, неотразимый! А я при нем – Лепореллой… Пансой несчастным – при вероломном Кихоте! При оскалившемся Йорике ржавым бубенчиком состою я! Увы мне, бедному!.. Он же ничего не вспомнит потом!.. Ни черта! А без пяти шесть, к подъему, придет Додик Арабескович!.. О, боги! Он уже даже не допытывается, и ему уже не докладывают, – все и так все знают… Моему лому давно уже отведено отдельное почетное место в красном уголке!..

– Пей… – Каменный Гость кладет свою тяжелую руку мне на плечо. – За нее!

– О, Донна Анна! – я пододвигаю к себе чистый лист бумаги и ручку, которые, в дальнейшем, так и лежат без дела.

– Какая Анна?.. – майор морщится. – Рита! Ты же знаешь, ее Ритой зовут…

– За Риту! – я беру котелок, задерживаю дыхание и делаю большой глоток. Градусов шестьдесят в ней есть. С лишком. То есть, двадцать из них совершенно свободно можно было бы… И закусывать нечем! Но, вроде, прижилась…

– За Риту… – майор отпивает следом за мной. – Так о чем я рассказывал в прошлый раз?..

– Как на санях чуть было не расшиблись… – обманчивое тепло растекается по усталому телу.

– Под Новый Год-то?..

– Угу… На ВДНХа… Только тогда ее Викторией звали! Я эту историю за полтора года назубок выучил! Она еще в шубке беленькой была. И духи… Духи…

– Вечно ты забываешь! «Ша нуар»… А историю эту я тебе, может, еще раз сто расскажу, – нравится она мне! – Майор тяжело вздыхает, затем закрывает лицо руками и некоторое время сидит в золотом свете полной луны совершенно неподвижно…

…Мне жаль майора! Он вспомнил свой предыдущий рассказ… Он мог бы – поставь сейчас перед ним первый попавшийся командующий такую задачу – вспомнить и абсолютно все, что рассказывал прежде! Но – только ночью!.. Т-с-с! Страшная военная тайна!.. Ночью ко мне приходит совсем другой человек!.. Совсем! То есть, совершенно не похожий на майора первого и ничего общего, казалось бы, с ним не имеющий! Но, т-с-с!.. Затем – будто кто ластиком проходится по его памяти! И так – до следующего раза, пока не случится ему крепко выпить где-нибудь в одном месте, хорошо добавить после в другом, – тогда берет он с собой свой вечный котелок, наполненный до краев самогонкой, которою запасается он у одной доброй женщины, и идет в наше расположение, и будит меня, если не оказываюсь я на тот момент дежурным, – и история повторяется, повторяется, повторяется… Дома его возвращения терпеливо ждут жена и маленькая дочь… Майор уверяет, что очень их любит. Может, это белая горячка?..

…Мне жаль себя! Майор считает меня своим «земой» на том лишь основании, что сам некогда учился в Москве, что в городе этом живет его то ли Рита, то ли Виктория, то ли как-то там еще, и потому, наконец, что мама майора Стаканенко некоторое время работала на моей малой родине посудомойкой в безымянном окраинном кафе… Я был изначально обречен выслушивать его долгие истории: где и когда еще доведется ему найти лучшего собеседника! Майор даже немного ревновал свою Прекрасную Даму ко мне!.. И – не напрасно! После его рассказов я полюбил ее, хотя и не видел ни одной ее фотографии, да их у него и не было… Кроме того, у меня было одно неоспоримое преимущество: я должен был вскоре вернуться в тот город, куда Михал Сергеичу Стаканенко, майору, начальнику и дирижеру оркестра Н-ского учебного танкового полка, не доведется возвратиться уже никогда…

Мне жаль прекрасную Незнакомку! Кажется, они были счастливы…

…Майор вновь протянул руки к котелку. Лицо его страшно побледнело и одновременно стало весьма и весьма вдохновенным…

– Поехали! – и котелок вновь переполз на мою сторону.

Глава восьмая

в которой читатель знакомится с Прекрасной Дамой по имени Рита, зовущей бедного Рыцаря в свет Радужных Ворот, а у автора повествования и майора Стаканенко появляется престранная собеседница. Не зеркало ли тому виной?

– Поехали… – золотая луна качнулась и медленно вплыла в дирижерскую комнату, заняв свое привычное место за нашим столом… Майор торжественно откашлялся и начал:

«…Вообще-то, это – очень личное… Но ты иначе не поймешь! Ты должен знать… У нас с ней… Ничего! Ни-ни!.. Ничего не было… Все – чисто! И лишь один раз – про него я расскажу сегодня, – один лишь раз… До сих пор не ясно, что между нами произошло?..

Между прочим, в самом начале того знойного лета она вышла замуж, но что-то у них сразу же не заладилось… Это я так, напоминаю, если ты забыл! У него карьера впереди светила – о-го-го! Из загранки вовек не выбраться! И папаша, между прочим, химик известный: по всей квартире – колбы, реторты… Горелки Бунзена, чашечки Петри там и прочая дребедень! Я ее, конечно, понимаю… Всем хочется жить по-человечески: мне, тебе, ей… А тут: квартира отдельная, дача, машина у свекров… Рай! Но ведь душе-то не прикажешь! Сердца не заставишь биться в унисон, если не тянутся они друг к другу! Так и моя Риточка: она ко мне тянулась, ко мне!.. Понимаешь?.. Его родители, кстати, тоже были против этого брака: невзлюбили они ее… А как можно не любить такую красавицу? Одна родинка на шее чего стоит! Чего там… Конечно, не пара я ей был, а все ж благодарен судьбе, что свела она нас в этой жизни вместе… А, теперь-то уж…

Словом, наметилось у меня в ту субботу увольнение на пару дней, – выходные, как говорится, образовались. К матери отпустили. Ну, я – в «гражданку», конечно, и – к ней, в город. Встретились мы в Парке культуры, погуляли малость… На колесе обозрения покатались, помню. Э-эх! Всю нашу Москву видать! В «Комнату смеха» зашли… Странно, никогда мне в этой комнате от собственной кривой рожи смешно не было! А Риточка – ничего, смеялась! К одному зеркалу подошли, так она этак и говорит: «Ты тут на Ив Монтана похож: худющий такой!» На себя глянула: «А я – на Симону Синьоре!» И так и зашлась, так и зашлась!.. Ты-то, небось, про все это учил, а я тогда: дурак дураком! К чему она, думаю? На что намекает?.. И такая она вся свежая, воздушная, прекрасная, что у меня дыхание перехватывает! Мне б сказать ей, что – люблю, да язык не поворачивается!.. Думаю: только все испорчу… После пошли на набережную. Шашлыков, кажется, поели с пивом… Я обычно-то хорошо помню: где и чего, а только в те мгновения кроме нее ни на что и внимания не обращал!.. И стоило нам пойти к выходу, как налетела гроза!..