Отходной маневр - Андрей Дышев

— Ну вот, — пробормотал он, часто дыша. — Нет ничего невозможного. Если очень захотеть, то всего можно добиться… Да, парни?

— Я как услышал металлический звук, так сразу понял, что это машина, — комментировал Мураш. — Я чувствовал, что копать надо именно в этом направлении. Чутье подсказало…

Луч света скользил по пластиковому бамперу машины. Мураш снова взялся за лопату и расчистил передок. Теперь можно было не сомневаться, что это десятая модель ВАЗ серебристого цвета. Из-под снега обнажились помятый капот и часть сплющенной крыши. Ветровое стекло, разумеется, отсутствовало, внутренность салона была плотно набита снегом. Машина крепко сидела в ледяных тисках, причем задняя ее часть сидела глубже, чем передняя. Казалось, что несчастный седан за мгновение до своей гибели приподнял нос, пытаясь взлететь подобно самолету.

— Я всегда говорил, что ты хороший парень, Мураш, — не скрывая радости, произнес Дацык. — Вот только… Да ладно, не будем о грустном. Ты помоги до чемодана добраться, а потом можешь папу откапывать, сколько твоей душе угодно. Надо к багажнику пробиться. Придется углубляться…

Ну уж нет! Сначала надо разобраться с совестью. Чем черт не шутит? А вдруг Мураш говорил правду? Если удастся откопать тело водителя, то совсем нетрудно будет проверить его водительские права. Я оттолкнул Дацыка и протиснулся к капоту. Встал на него одним коленом и стал выковыривать снег из салона через окно.

— Не надо этого делать! — вдруг истерично воскликнул Мураш.

Дацык неожиданно стал моим союзником.

— Спокойно, сын романтика и поэта! Он ради тебя старается!

— Это должен сделать я, а не он! — крикнул Мураш.

Я не оборачивался, но хорошо слышал звуки борьбы за спиной. Собственно, борьба исчерпалась после того, как Дацык двинул Мураша в челюсть. Мураш сразу притих. Работа продвигалась тяжело. В салоне снег был крепко спрессован, и мне стоило больших усилий пробиваться вглубь на каждый сантиметр. К тому же я не мог наносить слишком сильные удары, опасаясь повредить штыком лицо покойника… Вот я освободил рулевое колесо, помятое, как крендель из теста. Вот проступили детали покореженной панели. Я чувствовал, как с каждым мгновением растет напряжение за моей спиной. Зрелище, которое нам предстоит увидеть, будет не из приятных… Я уже не бил лопатой, а аккуратно скреб ею, снимая слой за слоем. Дацык помогал мне, сгребая снег с капота под ноги. Осталось немного. Черенок лопаты уходил в нутро мертвой машины уже почти наполовину… Штык коснулся чего-то мягкого, пружинистого…

— Он? — негромко спросил Дацык.

Я положил лопату на капот и просунул внутрь руки.

— Дайте света! — крикнул я.

Что-то темное, мягкое… Я стал крошить снег пальцами. Нет, это не тело. Это заледеневшая ткань чехла для сидения… Я снова взялся за лопату. Через несколько минут я просунул голову и плечи в середину салона. В луче фонарика клубился пар от моего дыхания.

— Ты не молчи! Ты говори что-нибудь! — забеспокоился Дацык.

Я выбрался обратно.

— В салоне никого, — сказал я. — Видимо, водитель при ударе вылетел через ветровое стекло.

Мураш с облегчением вздохнул. Кусок тяжелого льда сорвался со свода и ударил Дацыка по плечу. Дацык чертыхнулся и недоверчиво посмотрел на холодные тонны, нависающие над нашими головами.

— Нас тут слишком много, — пояснил я. — От нашего дыхания становится тепло, и лед начинает усиленно таять. И вода прибывает. В любую минуту все может обрушиться.

— Не пугай, — проворчал Дацык, но все же заметно заволновался.

— Надо вычерпать воду, чтобы она не подмывала стены, — предложил Мураш. — И немного углубить дно шурфа, чтобы оно находилось ниже уровня машины.

Вычерпать, углубить… Я со злостью вогнал лопату в стену тоннеля. Мне это все надоело. Моя функция закончилась. Пусть в этом дерьме копаются те, кому это нужно. Дацык почувствовал, что назревает бунт, и попытался старыми приемами нагнать на меня нового страху.

— Ты что? — взвизгнул он, размахивая перед моим лицом пистолетом. — Наглеть начинаешь?

— Я свое отработал, — сказал я. — А твоя пукалка меня уже не пугает.

Тут на капот с грохотом упал увесистый, размером с подушку, кусок льда. Дацык спиной попятился к шурфу.

— Имейте в виду, — орал он, — вы выйдете наверх только с чемоданом! Или эта нора станет вашей могилой!

Вот же подонок! Злость вспенилась во мне, подобно взрыву. Я понял, что если сейчас не придушу Дацыка, то умру от осознания бессмысленности своей жизни. Я двинулся на него, приподняв руки как клешни. Брызги веером хлестнули по тающим стенам.

— Стоять! — пронзительно закричал Дацык. — Я буду стрелять! Я буду стрелять, скотина!

Мне было наплевать на то, что он собирается сделать. Для меня куда важнее было осознавать то, что обязан был сделать я. Я шел по колени в воде, отталкиваясь локтями о стены. Я наезжал на Дацыка, как поезд метро, как поршень внутри шприца, как снаряд внутри ствола.

— Стоять! Стоять!

Он выстрелил. Яркая вспышка ослепила меня. Грохот ударил по ушам. Я почувствовал, как где-то сзади снова обрушился свод и ледяная глыба заставила содрогнуться тоннель. Громко застонал Мураш. Я остановился и обернулся. Мураш полулежал у капота и выбирался из кучи битого льда.

— Мне отдавило руку! — со слезами воскликнул он. — Пожалуйста, не надо стрелять! Сейчас все обрушится на нас!

Злость медленно отпускала. Я вдруг необычайно остро почувствовал близость смерти, и она охладила меня своим дыханием. Нелепо быть заживо погребенным. Вообще, нелепо умирать по прихоти негодяя. Конечно, приговоренным не дают права выбирать себе палача, но мне по-человечески стыдно было отдавать жизнь Дацыку и быть похороненным в одной могиле с таким слизняком, как Мураш… Я вернулся к машине, присел на капот. С потолка лилась вода, как из испорченного душа. Тусклый свет фонарика, за которым темнел силуэт Дацыка, напоминал фару мотоцикла, который медленно ехал сквозь дождь мне навстречу. Брызгаясь, с рыхлого свода в воду падали кусочки льда. Было похоже, что у нас под ногами веселятся лягушки.

— Что у вас там случилось? — донесся до нас из другого мира голос Альбиноса.

— Ничего, Альбино, ничего! —• крикнул Дацык, отступая к шурфу. — Все в порядке. Здесь у нас царят мир и согласие…

— Мураш там?

— А где не ему, родному, быть? Здесь он, сердешный, все батькиной машиной налюбоваться не может… Сейчас я к тебе поднимусь!

— Передай ему, что звонили из больницы, — сказал Альбинос, И после небольшой паузы: — Умер его отец. Час назад.

Мураш с шумом вдохнул воздух, будто долгое время сидел под водой, вскочил на ноги и ударился головой о свод.

— Нет, это ошибка, — пробормотал он, рванул вперед, за угасающим лучом фонаря, но споткнулся и плашмя упал в воду. Тотчас поднялся на ноги. Вода стекала с его куртки ручьями. Шатаясь, как пьяный, Мураш выбрался в шурф и поднял лицо к свету. Он мог видеть только грязные ботинки Дацыка, который выбирался по веревке наверх. Комочки грязного снега падали ему на лоб и щеки, но Мураш не прикрывался руками, лишь часто моргал уцелевшим глазом, как если бы священник, отпустив ему грехи, окроплял его святой водой.

— Это ошибка! — надрывно крикнул он и, чтобы не упасть, широко расставил руки и оперся о стены шурфа. — Мой отец поэт! Он заслуженный и уважаемый человек…

— Твой отец умер от цирроза печени, — спокойным голосом ответил ему Альбинос. — Он был алкоголиком и бомжем.

— Это неправда, неправда, — тихо заскулил Мураш и, опустив голову, закрыл лицо ладонями. — Вы лжете! Мой отец погиб здесь, в этой машине. Эта была почти новая машина. Отец часто ездил по этой дороге… Он любил .горы и сочинял стихи…

Ноги Мураша подкосились, и он медленно опустился на мокрую кашицу из фирна. Прислонился спиной к стене, уронил голову на колени и замер. Я увидел, как на его скрюченную фигуру нашла тень, как если бы это была завершающая сцена из спектакля, и Мураш отыграл свое, и светотехник постепенно уменьшал напряжение в прожекторе… По веревке спускался Альбинос. Его крупная фигура занимала почти весь диаметр шурфа. Он опустился рядом с Мурашом, тронул его за плечо и сказал:

— Прими мои соболезнования. Понимаю, с таким грузом жить очень тяжело. Разве это жизнь, да, Антон? Ползи наверх! Толку QT тебя уже никакого.

Он присел перед входом в тоннель и посветил на меня. Мне хотелось увидеть лицо этого человека, его глаза. Но я видел только тяжелый силуэт, бесплотную тень, похожую на обвалившуюся глыбу льда. Зашумела вода. Альбинос пошел ко мне. Ему было бы удобнее, если бы он светил себе под ноги. Я понял, что он нарочно слепит меня, чтобы оставаться для меня невидимым.

— Продолжим рыть, Кирилл, — произнес он, вытаскивая из воды лопату Мураша. — Дабы придать всей нашей гнусности видимость смысла.

— Всей вашей гнусности, — поправил я.