Новый центр - Йохен Шимманг

Ригби: Оружие существует в очень небольшом количестве экземпляров, и эта партия строго охраняется. Программа, которой оснащено это оружие, не хранится в компьютерной памяти. Она существует только у меня в голове.

«Фортиссимо»: И вы за нее не боитесь?

Ригби: Что вы имеете в виду?

«Фортиссимо»: Вы что, действительно столь наивны? Ничего не слышали о похищении ученых?

Ригби: Не волнуйтесь. Моя защита в надежных руках.

30

Когда я дочитал это интервью до конца, лежа вместе с кошкой на кровати, при свете вечернего солнца, которое падало в комнату сквозь занавеси, — я подумал, что уже семь дней живу здесь, не показываясь ни Зандеру, ни моему соседу Торстену Теделю, ни Ритцу, никому другому, даже Элинор. Разумеется, меня кто-то замечал, когда я по утрам покидал территорию, всегда одним из трех окольных путей, которые мне были известны. Но это были люди, которые знали меня лишь поверхностно, дальние знакомые, которые, конечно, и понятия не имели, что меня несколько дней не было.

Кошка с наступлением темноты уходила и возвращалась утром, чтобы у меня отоспаться. Я назвал ее Чеширской Кошкой, или просто Чеширкой, хотя от этого имени у меня всегда заплетался язык. Как только она, поев, удобно устраивалась поспать, я уходил. На автобусе или на метро я колесил по городу, выходил на неведомой остановке и бродил по улицам. На меня иногда обращали внимание, потому что я шел своим особым темпом, но был не более узнаваем, чем любой другой турист, который фотографирует или снимает что-то на гипо-пад. Неожиданно на улицах города снова стало многолюдно, как прежде, словно со вступлением в должность нового правительства начались новые времена. Словно каждый боялся утратить связь с остальными. Однако я выпадал из ритма движения как местных жителей, так и туристов, и однажды меня даже остановили двое полицейских, спросив удостоверение личности. Поскольку с удостоверением было все в порядке, они поинтересовались, что я здесь делаю. «Здесь» в данном случае означало Францезишештрассе. Ничего, ответил я, ничего, собственно, не делаю, потому что у меня отпуск. Они выслушали меня с очень скептическими лицами, но отстали.

На перекрестках больше не видно было никаких небольших групп людей, которым нечем было заняться, как прошлой осенью, когда я ездил к Кольбергу. Город стал гораздо чище, выглядел гораздо более прибранным, чем в тот мартовский вечер, когда мы с Элинор и Фродо ездили на автобусе в английский клуб. У большинства прохожих лица были серьезные и полные доверия.

Впрочем, еще можно было найти несколько анклавов медлительности. Например, пивная «Мориц-Эк» в Кройцберге, недалеко от станции наземной дороги «Принценштрассе». В первый день моих прогулок я оказался там скорее случайно, причем в обеденное время. Слева от входа стоял старый музыкальный автомат, с другой стороны — настольный футбол. Хотя пространства здесь было немного, в пивной оказалось два яруса: внизу три столика и слева вдоль стены барная стойка, потом поднимаешься на две ступеньки, и там снова четыре столика. Здесь удобно было посидеть и компанейскому выпивохе, и молчаливому пьянице. Из еды были только холодные котлеты, биточки и бутерброды. Я взял пол-литра пива и салями, а потом еще кружку и метт[91] и под конец заказал кофе.

Музыкальный автомат отнюдь не был декорацией. Когда я пришел туда впервые, перед автоматом стоял человек лет семидесяти и листал названия песен. Вдруг зазвучала музыка из далеких времен, наверное, ее исполняли лет за двадцать пять до моего рождения. Некоторые мелодии я знал, значит, они сохранялись уже шестьдесят лет. Всякий раз, когда автомат ставил новую пластинку, треск и шуршание, казалось, наполняли все помещение, и, пока не начнется музыка, я сидел, затаив дыхание. Старик тем временем снова сел за стол, а я сполз со своей табуретки и подошел к автомату.

— Старые все вещи, — сказал он. — Ты их не знаешь.

— Кое-какие знаю, — сказал я. — Вот эту, например. Из шуршания только что полились первые звуки «I should have known better»[92].

— А вы ведь, наверное, на них выросли.

— Не совсем. Я лет на десять опоздал.

Он тоже пил кофе. Здесь не смотрели косо, если ты обходился без спиртного, во всяком случае, в обеденное время. Потом он встал и подошел к настольному футболу.

— Ты играешь?

— Не очень хорошо, — ответил я, — но сыграю, пожалуй.

Он уже бросил монетки в щель, и шарики с громким стуком покатились. Я быстро понял, что шансов у меня против старика никаких. Он ловко управлял всеми игроками, бил по воротам даже из обороны, навесными мячами, которые летели долго, но не было никакой надежды их остановить. Они свободно находили путь в ворота. Защита у него была непробиваемая. Он почти не применял силу, атаки были ласковые, но смертельные. Как-то на японский манер, подумал я внезапно. Первую игру мы завершили минуты за три. Дальше я стал играть получше. Сыграли уже раз пять или шесть, потом он сказал:

— Мне надо ненадолго присесть.

— Вы здорово играете, — заметил я и повторил свою прежнюю фразу: «Вы, наверное, с этим выросли».

— Ты спокойно можешь обращаться ко мне на «ты», — предложил старик.

— Хорошо, — ответил я, — ты наверняка с этим вырос. А меня зовут Ульрих.

— Кульбродт, — представился старик. — На конце пишется «дт».

— А имя?

— Просто Кульбродт. Меня все так называют.

Словно решив доказать правоту его слов, хозяйка крикнула: «Кульбродт, сейчас же оставь в покое молодого человека, дай ему поесть».

К моему удивлению, старик моментально послушался, помешал кофе и достал из кармана куртки маленькую книжицу, в чтение которой тут же углубился. Он не выглядел обиженным, просто весь был поглощен чтением. Впрочем, я не был на сто процентов уверен, что он действительно читает, а не использует книжку как прикрытие для погружения в медитацию. Я съел бутерброды и расплатился, а когда стоял на пороге, повернулся к нему и сказал:

— Пока, Кульбродт. Надеюсь, еще встретимся.

— Несомненно, — отозвался он. — Я здесь вовеки.

Так я познакомился с Кульбродтом и каждый вечер приходил в «Мориц-Эк», где он всегда нерушимо сидел за своим столом. Мы играли пару партий в футбол и полностью монополизировали музыкальный автомат, а на третий вечер я наконец рассказал ему о себе: что девять месяцев назад приехал в столицу, что живу на старой территории (старая территория? он что-то слышал об этом), что работаю в библиотеке и участвовал в ее создании (а-а, библиотека — он читал про попытку поджога), что на самом деле я по профессии коммерсант (хорошо, когда выучился приличной профессии, сказал он) и что я теперь не знаю, оставаться ли здесь или вернуться к своему прежнему занятию, — и рассказал ему о предложении Антона Мюнценберга.

— Тут я не советчик, — сказал Кульбродт. — Я ведь вовеки здесь, и больше нигде. Но вроде бы предложение неплохое.

Я целые дни проводил на озерах на юге города и однажды даже прогулялся мимо бывшего дома Кольберга. Не было ощущения, что туда вселился кто-то новый. Возможно, еще не улажены были юридические тонкости относительно прав собственности. Но у меня не было сомнения, что столь прекрасная усадьба найдет новых владельцев, причем скоро, и надеялся, что это будут частные лица, а не какая-нибудь архитектурная контора, или консалтинговая фирма, или бюро по оказанию финансовых услуг.

Если я не сидел у озера (купаться я никогда не ходил), то болтался по городу, наблюдая людей, смотрел, какие у них озаренные надеждой лица при всех их заботах. Однажды попал в Немецкий исторический музей и посмотрел там выставку, которая только что открылась: «„Гейм Бойз“ и „Твилайт Герлз“. Детство и юность в годы правления хунты», кстати, вообще первую выставку, посвященную тому пресловутому девятилетию. Полноценная палитра событий, всеохватывающий обзор всего, что происходило с 2016 по 2025 годы, — такая выставка готовилась к открытию в следующем году, а потом должна была стать постоянной. Но уже сейчас были серьезные расхождения во мнениях по поводу финансирования, и возникала опасность, что намеченные сроки не будут соблюдены.

И вновь, и вновь я трясся в автобусах, реже — в метро, мотался по городу как маятник, смотрел на него сверху, а иногда глаза у меня начинали слипаться. Однажды водителю пришлось меня расталкивать, потому что мы добрались до конечной, где-то в районе Фронау. К вечеру я привычными окольными тропками добирался домой, разговаривал немного со своей Чеширой, пока она не исчезала в сумерках. На седьмой день, возвращаясь домой, я увидел в киоске номер «Фортиссимо», на обложке наискосок шла надпись крупными буквами: «БЕЛЫЙ МИР: Интервью с Элинор Ригби». Я этот номер, конечно, купил, а прочитав, почесал за ухом Чеширу и сказал: «Что ж, похоже, мне пора доложить о своем возвращении».