Дом у озера Мистик - Кристин Ханна

— Спокойной ночи, Энни, — сонно пробормотала та в ответ, не открывая глаз.

Энни отошла от кровати. Это время она больше всего не любила: был вечер пятницы. Она не увидит Ника и Иззи до понедельника, и, хотя ей и дома с Хэнком было хорошо, она с нетерпением ждала утра понедельника, когда снова вернется сюда. Она нечасто позволяла себе задумываться о том, как относится к Нику и что для нее значит Иззи, и о том, правильно ли это — так сближаться и быть все время вместе. Эти мысли уводили ее по темной извилистой дороге, которая ее пугала, поэтому она гнала их прочь, прятала их в темном углу, где обитали ее колебания и сомнения. Она пришла к неутешительному выводу, что Блейк не передумает и не позвонит ей с извинениями, на что она все-таки продолжала надеяться в глубине души. Когда у нее не осталось ни капли надежды, за которую она цеплялась, она почувствовала, что плывет по течению без руля и ветрил. Иногда, в спокойный весенний день, она вдруг беспричинно натыкалась на свой страх, и ее пугала сама эта внезапность. В такие моменты она обращалась к Хэнку, но его утешения: «Дорогая, он вернется, не волнуйся, он вернется!» — больше ее не успокаивали. Она не могла в них поверить, и почему-то не верить оказалось гораздо больнее, чем верить. Только Терри ее понимала, и звонок лучшей подруги — иногда поздно ночью — был единственным, что ее сдерживало.

Уже выходя из комнаты, Энни заметила за окном какое-то движение. Она раздвинула занавески. У озера стоял Ник, его фигура отбрасывала длинную тень на серебристую воду. Вечером он, как обычно в последнее время, вымыл посуду после ужина, почитал Иззи и вышел из дома, чтобы побыть в одиночестве. Он был так же одинок, как она. Его одиночество было в его глазах, даже когда он улыбался. Но Ник упорно пытался с ним справляться. Вчера он два часа играл с Иззи в «Конфетную страну», хотя при его росте сидеть, согнувшись над разноцветным игровым полем, было явно неудобно. Каждый раз, когда Иззи улыбалась, у Ника был такой вид, словно он готов заплакать. Энни отдавала должное его усилиям, она гордилась им. Он старался держаться — не пил, не ругался, не нарушал обещания. Он был сама мягкость и терпеливо занимался маленькой дочкой, которая настороженно его изучала и все еще с ним не разговаривала.

В последнее время Энни часто думала о том, каким отцом был Блейк. Он практически не присутствовал в жизни дочери ни физически, ни эмоционально. Отчасти в этом была вина самой Энни, теперь она это понимала. Да, она была тоже повинна в том, что случилось с их браком. Она слепо делала все, о чем ее просил Блейк. Все! Она от столького отказалась, от всего, что касалось ее самой и ее желаний, она отказывалась без всяких возражений, а все потому, что очень его любила. Ее жизнь, ее душа растворились в нем, постепенно, день за днем, она теряла себя, сдавала свои позиции, уступала по мелочам, которые сами по себе, казалось, ничего не значили. Стрижка, которую она так и не решилась сделать, потому что Блейку нравилось, когда у нее длинные волосы, платье, которое она не купила, потому что Блейк считал, что красный — цвет проституток. Она поступала так, как они «договорились». Она занялась домом и стала идеальной женой и матерью из пригорода и в своем стремлении к тихому совершенству позволила Блейку стать плохим мужем и неважным отцом. И все это время она считала себя идеальной женой. Только теперь Энни видела, как она ошибалась; она пошла на все эти жертвы не из-за любви, а от слабости, потому что беспрекословно следовать за Блейком было легче и безопаснее. Она стала тем, кем и хотела стать, и теперь ей было стыдно за собственный выбор. Но она по-прежнему не знала, куда ей следовало двигаться дальше.

Одинокая. Это единственное, что она точно знала про себя. И чем бы она ни занималась в жизни дальше, она будет заниматься этим как одинокая женщина среднего возраста. Энни даже завидовала Нику, его готовности преодолеть свою слабость, отбросить страхи и все начать заново. Она прикоснулась к стеклу, ощущая под пальцами его холодную гладкую поверхность.

— Ник, ты справишься, — прошептала она.

Она в это верила.

Энни закрыла за собой дверь спальни, спустилась вниз, взяла с дивана сумку и направилась к двери. На улице ей в лицо дохнул прохладный ночной ветер. Энни остановилась и посмотрела издалека на темный силуэт Ника. И вспомнила, как в такой же тихий вечер они с Ником занимались любовью. Она прикрыла глаза, вспоминая, как его руки касались ее обнаженной кожи, как губы припадали к ее губам…

— Энни?

Она открыла глаза. Ник стоял прямо перед ней, и она была уверена, что сейчас, когда она смотрит на него, он по ее глазам прочитал ее мысли. Он знал, как она нуждается во внимании и в заботе. Энни боялась, что, если она заговорит с Ником, если скажет хоть что-нибудь и услышат в ответ его мягкий голос, она пропала. Она сейчас была уязвима и отчаянно нуждалась в том, чтобы к ней прикоснулся мужчина, чтобы он ее обнял, даже если это не тот мужчина, даже если она не та женщина, которую он хотел.

Энни принужденно улыбнулась быстрой нервной улыбкой:

— Привет, Ник, и пока. Мне нужно бежать.

Не дав ему времени ответить, она бросилась к машине. Проехав примерно милю и слушая хрипловатый голос Рода Стюарта, она по-прежнему вспоминала…

Субботним утром Иззи стояла на веранде в ярком новом комбинезоне и резиновых сапогах и наблюдала за папой. Он стоял на коленях перед деревом, которое посадил в день маминых похорон. Тощее вишневое деревце не зеленело, даже когда все вокруг цвело. Оно было мертвым, так же как ее мама.

Папа весь скрючился, как герой одной из ее книжек, в перепачканных землей перчатках его руки были похожи на медвежьи лапы. Он дергал сорняки и мурлыкал под нос песенку, Иззи очень давно ее не слышала. И вдруг ее папа поднял голову и увидел ее. Он широко улыбнулся и отвел со лба прядь серебряных волос. На его лбу осталась большая коричневая полоса от перчатки.

— Привет, Иззи-медвежонок! Не хочешь помочь мне дергать сорняки?

Иззи медленно двинулась к нему мимо примул, посаженных Энни на прошлой неделе. Когда она подошла к отцу, он все еще улыбался. Иззи думала только о том, что ее папа вернулся. Больше всего на свете ей хотелось его обнять, но она боялась. А вдруг он снова исчезнет и не останется с ней? Она открыла рот и попыталась что-то сказать.

— Что, Иззи?

Но слова никак не выходили, они застряли в горле за большим комом. «Ну, давай, Иззи, — убеждала себя девочка, — просто скажи: „папа, я по тебе скучала“». Но она не могла. Вместо этого она протянула руку и показала на лежащий на земле совок. Ник наклонился, поднял его и медленно протянул Иззи.