Сборник фантастики. Золотой фонд - Амброз Бирс

О марсианах говорилось, как об «огромных паукообразных машинах, около ста футов вышиной, способных передвигаться со скоростью экспресса и выпускающих тепловые лучи страшно высокой температуры». По всей местности, окружающей Хорселлское поле, и главным образом, между Уокингом и Лондоном, были расставлены скрытые батареи, состоявшие преимущественно из полевых орудий. Видели пять боевых машин марсиан, которые направлялись к Темзе, но одна из них, благодаря счастливой случайности, была уничтожена гранатой. Во всех других случаях выстрелы не попадали в цель, и батареи были тотчас же разрушены тепловыми лучами. Упоминалось о тяжелых потерях среди солдат, но общий тон сообщения был оптимистический.

Марсиане были отражены, значит, они не неуязвимы, более того, они отступили на свою первоначальную позицию к Уокингу, где образовали треугольник из трех цилиндров. Повсюду сновали лазутчики с гелиографами. С поразительной быстротой подвозились орудия из Виндзора, Портсмута, Олдершота, Вулвича и даже с севера. Отмечалось, что из Вульвича были доставлены длинные пушки в девяносто пять тонн. В общем, на позициях оказалось сосредоточено до ста шестидесяти пушек, главным образом для обороны Лондона. Никогда еще в Англии не видели столь быстрой мобилизации военных сил и в таких широких размерах.

Высказывалась надежда, что в будущем, в случае появления новых цилиндров, они будут немедленно уничтожены сильнодействующими взрывчатыми веществами, которые должны быть быстро приготовлены и надлежащим образом распределены. Без сомнения, гласил далее газетный отчет, положение из ряда вон выходящее и очень серьезное, но общество просят не поддаваться панике и препятствовать ее распространению. Конечно, марсиане существа необыкновенные и очень страшные, но в лучшем случае их ведь не более двадцати против наших миллионов!..

Власти, основываясь на размерах цилиндров, полагали, что в каждом цилиндре не может поместиться более пяти марсиан, следовательно, в трех цилиндрах – пятнадцать. Один уже выбыл из строя, а быть может, и больше. Общество уже достаточно предупреждено об угрожающей опасности, а для отражения опасности и в целях безопасного пребывания жителей угрожаемых юго-западных городов и местечек принимаются уже самые серьезные меры. Прокламация заканчивалась многократными заверениями, что Лондон в безопасности, и выражалась твердая уверенность в умении властей справиться с возникшими затруднениями.

Все это было напечатано огромными буквами, и, по-видимому, с этой статьей очень спешили, так как даже не успели прибавить ни слова в пояснение. Любопытно было отметить, рассказывал мне потом брат, насколько сильно было скомкано и сокращено остальное содержание газеты, чтобы дать место этой статье.

По всей Веллингтон-стрит можно было видеть людей, углубившихся в чтение розовых листков, весь Стрэнд наполнился голосами целой армии разносчиков газет. Люди сходили с трамваев специально, чтобы купить газету. Прежняя апатия сменилась сильнейшим возбуждением. Мой брат видел на Стрэнде, как сняли ставни в магазине географических карт, и приказчик в воскресном платье, в желтых перчатках, стоя в окне, наскоро прикреплял к витрине карту Суррея.

Когда брат с газетой в руках проходил по Трафальгарской площади, ему попались навстречу несколько беглецов из западного Суррея. Один человек с женой и двумя мальчиками вез ручную тачку, нагруженную домашним скарбом. Они шли со стороны Вестминстерского моста, а за ними громыхала деревенская телега, в которой сидело пять или шесть человек с узлами и чемоданами, однако одетых весьма прилично. У всех были испуганные, осунувшиеся лица, и их вид резко контрастировал с праздничным видом пассажиров городских омнибусов. Нарядно одетые люди в кэбах с любопытством оглядывали беглецов.

Телега остановилась у кромки площади, как будто путники колебались, какую им выбрать дорогу, и, наконец, повернула к востоку, вдоль Стрэнда. Немного дальше брату повстречался человек в рабочем платье – он ехал на трехколесном велосипеде с маленьким передним колесом, какие давно вышли из употребления. Он был бледен и весь в грязи.

Брат повернул к площади Виктории и встретил целый караван таких беглецов. У него мелькнула надежда увидеть меня среди них. В этом месте скопилось много полиции, наблюдавшей за безопасностью и регулярностью движения. Некоторые из беглецов делились своими впечатлениями с пассажирами омнибусов. Один из них клялся, что видел марсиан: «Огромные котлы на ходулях, и ходят, как люди». Но большинство из них, видимо, еще не опомнилось от пережитых волнений.

В трактирах и гостиницах за площадью Виктории шла бойкая торговля. На всех перекрестках собирались люди, читали газеты, взволнованно беседовали друг с другом или с недоумением разглядывали необычных воскресных гостей.

С наступлением вечера поток беглецов стал увеличиваться, наконец, на улицах Лондона образовалась такая же давка, как на главной улице в Ипсоме в день скачек. Мой брат пробовал расспрашивать некоторых из беглецов, но так и не добился нормальных или хотя бы членораздельных ответов.

Никто из них не мог ему дать сведений об Уокинге, кроме одного человека, который уверял, что накануне ночью Уокинг был разрушен до основания.

– Я сам из Байфлита, – рассказывал он. – Рано утром к нам приехал человек на велосипеде. Он объехал все местечко и всем приказывал выезжать. Потом пришли солдаты. Мы вышли на улицу, чтобы посмотреть, что случилось, и увидели густые облака дыма на юге и больше ничего, на дороге не было видно ни одной живой души. Через некоторое время мы услышали пальбу со стороны Чертси, и из Уэйбриджа потянулся народ. Тогда я запер свой дом и уехал.

К этому времени в городе чувствовалось уже сильное недовольство властями за их неуменье расправиться с марсианами, не подвергая страну таким неприятностям. Часов около восьми вечера с юга стали явственно доноситься раскаты пушечной пальбы. За страшным шумом на главных улицах ничего не было слышно, но, когда брат свернул к реке по тихим переулкам, он стал ясно различать эти звуки.

Было десять часов, когда он возвращался из Вестминстера в свою квартиру у Ридженд-парка. Он уже весьма сильно беспокоился обо мне и вообще был не на шутку встревожен, начиная понимать истинное значение этих событий. Он мысленно рисовал подробности военных действий, как это делал я накануне моего бегства: безмолвные пушки, подстерегающие врага, и мирную, культурную страну, превращенную внезапно в лагерь кочевников. Ему казалось, что он может явственно представить эти «котлы на ходулях» высотою в сто футов.