Приговоренный - Леонид Влодавец

В общем, сгоряча и сдуру прокурор может пойти ва-банк и арестовать Курбаши. Но тогда Клык моментом окажется у Грекова вместе с нычкой, и прокурору Иванцову придется поискать себе хорошего и очень дорогого адвоката, чтоб отмазать его хотя бы от 170-й статьи, части второй за злоупотребление властью или служебным положением, вызвавшим тяжкие последствия. Если считать, что убийство Клыком трех охранников после своей юридической смерти не есть тяжкие последствия, так же, как и гибель еще четверых, посланных отлавливать Клыка без каких-либо на то законных полномочий, то что же тогда тяжкие? По этой 170-2 Иванцову светит до восьми, но ежели Греков хорошо раскрутит дело против своего соседского коллеги, то может пришить ему и 171-2 «Превышение власти или служебных полномочий, если это сопровождалось насилием, применением оружия или мучительными и оскорбляющими личное достоинство потерпевшего действиями». Что, разве Клыка погнали за нычкой не под стволом? Нет, именно под автоматом. В наручниках таскали, не имея на это законных полномочий. Не имел прокурор никакого права привлекать каких-то козлов, не служащих в ментуре, к поискам нычки и отлову беглого Клыка, как и содержать его в своем частном подвале вместо законной камеры смертников. А 171-2 — до десяти лет, вполне хватит для полного счастья.

Поэтому брать Курбаши и сажать — себе дороже. Наверно, проще грохнуть, но обязательно вместе с Клыком. То есть явиться сюда, к Курбаши, и перестрелять тут всех подряд. Так, попросту, по-рабочему. Только загвоздочка есть — тут область не иванцовская, а грековская. И в этом здании, по официальному его статусу — это Клык между делом от тети Маши узнал, — центр отдыха АОЗТ «Секундант». А у «Секунданта» заключен договор на охрану этого здания с областным УВД. Поэтому внешнюю охрану здания, по периметру забора и на воротах, несут, как это ни удивительно, самые настоящие менты с автоматами и в бронежилетах. Целый караул из восьми человек. Но есть еще и внутренняя служба безопасности «Секунданта» — восемнадцать крепко подготовленных жлобов, вооруженных, если говорить официально, «Макаровыми» с ослабленными патронами, а на самом деле имеющими на вооружении даже пулеметы «ПК» и гранатометы «муха». Наверняка Греков знал об этом небольшом несоответствии с законом о частной охранной деятельности, но не замечал его за недостатком времени.

Так что Иванцову надо было крепко подумать, прежде чем соваться сюда. Мимо Грекова он не сумел бы проехать, даже притащив сюда весь личный состав «своего» УВД во главе с Найденовым. Слишком уж шумная получилась бы операция. Во всяком случае так казалось Клыку.

Думай не думай, а сделать Клык пока ничего не мог. Он даже не имел возможности поглядеть в окна, выходившие на внешний двор «центра отдыха». Посты внутренней охраны не пускали его через переходные коридоры на ту сторону здания. И во внутреннем дворе для него была открыта только одна дверь, через которую он мог попасть в «малую прихожую», а оттуда — на второй этаж, в свои апартаменты, которые Клык по привычке именовал «камерой». Часть дверей была просто закрыта, у других стояли вежливые, но мощные мальчики, которые, даже ни слова не говоря, давали понять, что проход закрыт. И не только ему, но и Вере с Надеждой.

Вера всю эту неделю проработала. Она даже забыла о том, что вообще-то находится в отпуске. В родной редакции она никогда так не упиралась, как сейчас. Если раньше она только слышала о том, будто у журналистов бывает такое явление, как «творческий подъем», но никогда его не испытывала по-настоящему, то теперь этот самый подъем заставлял ее торчать за рабочим столом с раннего утра до поздней ночи. Если бы можно было не есть, не спать и не исправлять иные естественные надобности, она работала бы и вовсе круглые сутки.

Для работы Курбаши выделил ей кабинет с компьютером, магнитофоном, видеодвойкой и несколько папок с документами. В кабинет, кроме Веры, никого не пускали — ни Клыка, ни Надежду, ни обслугу. Он запирался на кодовый замок, шифр которого был известен только одному охраннику. Наскоро позавтракав, Вера отправлялась к двери кабинета. Охранник, сидевший где-то перед телеэкраном, разглядев Веру через телекамеру, набирал код на пульте дистанционного управления, после чего дверь открывалась, но только одна, внешняя. Была еще и вторая, которую можно было открыть лишь после того, как закроется внешняя. Убедившись, что после закрытия внешней двери, кроме Веры, в пространстве между двумя дверями никого нет, охранник открывал внутреннюю, и Вера заходила в кабинет. Когда Вере требовалось выйти, надо было нажать кнопку звонка. Охранник открывал внутреннюю дверь, пропускал Веру в «предбанник», закрывал ее за ней, убеждался, что она выходит одна и ничего не выносит.

Все эти меры предосторожности Вера вполне понимала. У нее не было теперь ни малейшего сомнения, что она находится в некоем спецзаведении ФСБ и получила допуск к некой оперативной информации. Действительно, в ее руках оказалось немалое число копий, каким-то образом отксеренных с документов иванцовской прокуратуры, несколько подлинников из числа высланных прокуратурой в разные адреса, пара дискет с записями файлов, очевидно, похищенных из компьютеров прокуратуры, аудиокассеты с записями телефонных переговоров, в том числе самого Иванцова с Найденовым, Черным и иными разнообразными абонентами, наконец, видеокассеты, на которых скрытая камера запечатлела кое-какие моменты из жизни Иванцова. Конечно, ничего такого, что говорило бы о Клыке в его подлинном виде и об истории иконы с бриллиантами, в руки Веры не попало. Точно так же, как не попало ни одного намека на контакты Иванцова с Курбаши. Вообще о Курбаши нигде ни слова не говорилось. Будь Вера поопытней и знай она о существовании такого товарища, как Курбаши, она наверняка бы хоть что-то да заподозрила. Но Вера еще ничего не знала. Все, что ей удалось накопать прежде, за период работы в газеты, касалось лишь жалоб на злоупотребления милиции, которые, попадая в прокуратуру, куда-то исчезали или не рассматривались многие месяцы, странных опротестований по судебным решениям, которые вроде бы выглядели вполне законно, выдач каких-то не шибко мотивированных постановлений об аресте в одних случаях и столь же немотивированных освобождений из-под стражи под подписку о невыезде — в других.

Чтобы во всем разобраться и выстроить сырой документальный материал в нечто удобочитаемое, Вере, конечно, пришлось попыхтеть, и немало. Но работалось в охотку, и она не ощущала ни утомления, ни скуки от возни с сотнями довольно скучных бумажек, не говоря уже об аудио- и видеозаписях, которые казались ей в миллион раз увлекательнее какой-нибудь «Санта-Барбары» или «Тропиканки».

Пожалуй, самой серьезной проблемой, которая немного портила ей самочувствие, был вопрос о том, не работает ли она на мусорную корзинку? То, что ее прямой начальник Николай Михайлович Слуев не рискнет заявить что-либо похожее в номер, было совершенно ясно. Главный редактор «Губернских вестей», если бы Вера рискнула сунуться к нему через голову Слуева, в самом лучшем случае сказал бы, чтоб она оставила ему материал на просмотр, продержал бы его месяц или два, так и не удосужившись взглянуть, а затем вернул бы, заявив, что эта вещь потеряла актуальность. В худшем же случае он даже и брать материал не стал бы, а сказал бы, чтоб они свои творческие конфликты решали непосредственно в отделе и не мешали работать главному. Ни выпускающий, ни ответсек тоже не стали бы с ней разговаривать и уж, конечно, не стали бы ставить на полосу материал, не подписанный Слуевым.

Конечно, обо всем этом она сообщила «подполковнику Титову» еще в тот самый первый день, когда тот предложил ей поработать с документами. «Геннадий Михайлович» сказал, чтоб она не беспокоилась и спокойно работала, мол, все заботы по «проводке» материала на страницы прессы он возьмет на себя.

Вера чекистов не обожала. Это будет самое точное определение того, как она к ним относилась. Считая себя ярой демократкой, она не могла обожать ведомство, чья родословная начиналась от «железного Феликса». С другой стороны, она все-таки воспитываюсь в свое время на подвигах Штирлица и майора Вихря, а потому имела в душе какое-то подсознательное уважение к людям из секретной службы. Она считала, что честные работники есть во всех ведомствах, так же, как, впрочем, и коррупционеры тоже. «Откровения» Клыка, то бишь «капитана Гладышева», и его поведение в течение тех двух дней, что он прятался у нее в доме, еще больше укрепили ее в этом убеждении. Наконец, высокое доверие «подполковника Титова», поручившего ей предать гласности материалы о мерзопакостных деяниях прокурора Иванцова, солидно подняло в Вериных глазах престиж ФСБ, а заодно заставило подумать и о себе самой как о значимой фигуре. Тем более что «Геннадий Михайлович» заявил, что деятельностью Иванцова чекисты заинтересовались после прочтения некоторых публикаций в «Губернских вестях», прошедших за подписью «В. Авдеева». Причем «Титов» даже процитировал кое-что из ее творчества, показав, что он действительно читал ее опусы, до безбожия почирканные Слуевым, но сумел прочесть все что надо между строк.