Серьезное и смешное - Алексей Григорьевич Алексеев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
* * *
«Мир хижинам — война дворцам!» Был такой лозунг. Но теперь мы говорим наоборот: «Война хижинам, избам, подвалам!» — и переселяем жильцов в новые дома. Мир дворцам — и тем, из которых давно выселили прежних владельцев, и тем, которые построили мы сами, мир Дворцам пионеров, Дворцам культуры!
А теперь позвольте задать неожиданный вопрос: любите ли вы Куприна? Чуде-есный писатель. А человек! Умный, ироничный, злой. Ненавидел мещан и мещанство и, если выпивал, не церемонился с ними. Я был знаком с ним еще с 1910 года (помните рассказ, как мы «Прекрасную Елену» разыгрывали?). А в 1914 году была у меня с ним такая встреча. После спектакля сидели мы актерской компанией в кафе Робина. Все столики были заняты: толстые аристократствующие дамы вели медлительную беседу на плохом французском, на не лучшем немецком или, в крайнем случае, по-польски.
На шляпах колышутся перья, эгреты, цветы… пальчики торчат из митенок… Чай, пирожные, ликеры, официанты скользят меж столиков — недорогой шик, «бонтон», атмосфера полной уверенности в нерушимости респектабельности… Вдруг входит Александр Иванович Куприн и направляется к нашему столику. В зале оживление, перешептывание:
— Куприн! Ой, смотрите, Куприн!
— Кто это?
— Не знаете? Знаменитый писатель Иван Александрович Куприн!
Все поворачиваются к нашему столику, на лицах нескрываемое любопытство и снисходительно-меценатские улыбочки.
И тут Куприн начинает довольно громко напевать.
— Ах, слушайте, слушайте!
— Ах, поет! Куприн поет! Ой, как интересно!
К у п р и н (медленно).
Тетушка Аглая-я-я-я
Вдруг занемогла-а-а-а.
(Глоток чаю.)
С д а л ь н е г о с т о л и к а. Кто? Кто? Кто занемогла? Не слышно!
С б л и ж н е г о. Ах, не мешайте слушать!.. Тетушка! Занемогла тетушка! Понятно?
К у п р и н (быстро).
В . . . попугая
Червячка нашла!!!
— А-а-а-а-аххххх!!!
Улыбки исчезли, общий поворот налево кругом, и инцидент замяли французско-немецко-польским разговором. А Александр Иванович хохочет, доволен — подложил свинью кейфующим мещанам:
— Хоть бы уж действительно аристократками были, а то так, суррогат!..
Но почему я вспомнил об этом? Почему спросил, любите ли вы Куприна? Потому что мой старый друг Ева Милютина как-то сказала мне (уже в 1968 году), что собирается переехать на покой… На покой?.. На покой?? Ага, вспомнил: рассказ Куприна «На покое». Перечитал и забеспокоился…
«Когда единственный сын купца первой гильдии Нила Овсянникова после долгих беспутных скитаний из труппы в труппу умер от чахотки и пьянства в Наровчатской городской больнице, то отец… основал в годовщину его смерти «Убежище для престарелых немощных артистов имени Алексея Ниловича Овсянникова».
Убежище помещалось в опустевшем барском особняке, все комнаты которого давным-давно пришли в ветхость. Там «и ютились осенью 1899 года пятеро старых бездомных актеров, загнанных нуждой и болезнями…».
Что же гонит Милютину на такой «отдых»? Она же здорова, получает полную пенсию…
«В комнате прочно установился запах нечистоплотной, холостой старости — запах застоявшегося табачного дыма, грязного белья и больницы. Вверху, между стенами и потолком, всегда висела серая, пыльная бахрома прошлогодней паутины».
Да… У Милютиной очень тяжелые, как теперь говорят, жилищные условия, и все-таки… Но дальше, дальше… А дальше идет страшное описание ежедневных мерзких, циничных ссор и примирений… Пьянство, безудержное хвастовство своим прошлым, грязное переругивание с «бранными выражениями кабаков и базаров», хамское обращение с обслуживающим их отставным солдатом, упреки в воровстве… И все это пронизано острой взаимной ненавистью…
Страшно и гнусно… О, я, конечно, понимаю, что Дом ветеранов сцены, в котором хочет поселиться Ева, почти не похож на убежище для престарелых немощных (слова какие противные!), но он все-таки… убежище!
Убежище, дом призрения, вдовий дом, богадельня! Какие липкие, старушечьи слова, вызывающие презрительно-снисходительную гримасу… Особенно когда Куприна начитаешься… Название у него какое ядовитое: «На покое»! Хорош покой!
…Прошло какое-то время, стал я забывать наш разговор: конечно, не поедет Милютина в богадельню…
Звонок.
— Слушаю.
— Алеша, приезжайте ко мне.
— А что с вами? Заболели? Или день рождения?
— Переехала.
— Куда?
— В Дом ветеранов.
— Что-о-о?
— Там увидите — что-о-о. Жду.
Вечером еду в метро до станции «Измайловский парк», потом по шоссе Энтузиастов в автобусе № 566 и, когда кондукторша кричит: «Кто интересовался Домом ветеранов сцены?» — иду к выходу. И все смотрят с любопытством: что это за птица — ветеран сцены?
Выхожу, осматриваюсь. Где же это убежище? Передо мной из-за деревьев сверкает ярко освещенная полукруглая стеклянная галерея. А где же все-таки убежище? Подхожу ближе, на ажурных воротах — крупные металлические буквы:
ДОМ ВЕТЕРАНОВ СЦЕНЫ ИМЕНИ А. А. ЯБЛОЧКИНОЙ
И тут я начинаю попадать в дураки через каждые две минуты… Вспоминаю анекдот, как маленькому, худенькому еврею показали просватанную за него невесту, большую, полную, дебелую, и ошарашенный маленький жених робко спросил: «Это все мне одному?»
Так и я все спрашивал Еву Яковлевну: «Эта комната вам одной? Этот обед на вас одну? Эти…»
— Да-да! И эта мебель для меня одной, и эта ванна для меня одной, и если б у меня не было, то и платье и ботинки, словом, все, что мне нужно, было бы для меня одной! А фрукты и закуски, что вы привезли мне, везите обратно, потому что вот эти фрукты в вазе и эти закуски на тарелках для меня одной! Но хватит и для нас двоих! Садитесь пить чай, а потом пойдем гулять. Вот видите, березовая роща — это наша.
— Сыровато там, на ваших дорожках.
— А дорожки бетонированы. А потом пойдем в кино.
— Да, я видел по дороге кинотеатр «Слава», но это далековато.
— Далековато не пойдем: у нас свое кино, театральный зал. Через день карти…
— Постойте! Погодите! Расхвасталась… Так уж у вас все хорошо? А что плохо?
— Плохие бывают гости, придирчивые, но о присутствующих… и т. д.
— А по-серьезному?
— По-серьезному… По-серьезному я жалею, что это счастье так поздно пришло… Вы знаете, что я ни в чем не нуждалась, ни от кого не зависела… Все, что было хорошего, осталось хорошим, а от плохого избавилась и вспоминать не хочу…
— А соседи? Их у вас, говорят, тьма, сто пятьдесят человек! Каждый день одни и те
