Столовая Гора - Андрей Хуснутдинов

В парадных дверях Аякс столкнулся с Зелинским. Поверх мундира на начальнике вокзала был дворницкий фартук, в руке мокрая деревянная лопата, на ногах галоши. Аякс не успел сказать ни слова — бегло поздоровавшись, Зелинский поспешил продолжить расчистку. На лопату он налегал с таким задором и нетерпением, будто надеялся обнаружить под снегом клад.

В небольшом безлюдном зале ожидания Аякс сразу заметил Эстер. Устроившись в одном из пластиковых кресел против выхода на перрон, она говорила по мобильному телефону. Аякс сел через кресло от нее и положил на пустое сиденье диск. Эстер убрала телефон в карман, оглянулась на Аякса, потом на диск. Под ее ботинками искрились лужицы талого снега. На отвороте рукава пуловера темнело маленькое, как от прижженной сигареты, отверстие с опаленными краями.

— И?.. — сказала Эстер.

Аякс кивнул на диск:

— За это меня тоже полагается казнить?

— За что?

— За второй слой?

— Ты в своем уме? — прищурилась Эстер.

— Покойному, помнится, тоже не давал покоя этот вопрос.

— И ты всерьез считаешь, что его казнили?

— А он мог сам себя так изрешетить?

— Тогда скажи вот что: если он захватил с собой в дом такой арсенал, то он давал отчет в своих действиях, или нет?

— Так все-таки за второй слой полагается пуля? — сказал Аякс.

— Господи… — Эстер бросила диск ему на колени и постучала себя ладонью по лбу. — Вот он где, твой второй слой. Ты смотрел то же самое, что и Бунзен — то же самое, но с одной большой разницей.

— С какой еще разницей?

— С той, что смотреть и видеть — это не одно и то же. С той, что видеть в книге фигу, хлопать глазами на буквы и читать то, что за ними — большая разница.

— Так что увидел Бунзен?

— Беда не в том, что он увидел, а в том, что он перехитрил самого себя. И, что бы он там ни увидел, это остается на диске.

— Перехитрил себя — каким образом?

— Посчитал, что ты перебил всех легатов. Понадеялся, что по его душу явятся сопляки с рогатками. Вот и все. Но это то же самое, что ложиться на рельсы и думать, что вместо поезда к тебе приедет дед Мороз.

Аякс устало облокотился на колени:

— Ты говоришь о нем сейчас, как о каком-нибудь уголовнике.

— А ты не догадываешься, почему подвал полицейского участка залит бетоном? — Эстер пересела на край кресла. — Как теперь и ход под полом у Мариотта?

— Что такое случай крови? — спросил Аякс. Эстер хотела что-то сказать, но он перебил ее: — Предателя приговаривают к казни за попытку разглашения государственных тайн кому — шпиону, контрразведке, прокуратуре?

— Предатель, — ответила Эстер, — расстается с жизнью намного раньше.

— Руки на себя, что ли, накладывает?

— Самоубийца перестает жить задолго до того, как делает шаг из окна. Шаг из окна — это не конец жизни, а конец смерти.

— То есть как?

— То есть так. Когда ты получаешь пулю, еще не значит, что именно это убивает тебя. — Эстер побарабанила кончиками ногтей по диску в руках Аякса. — Хорошее зрение и мозги требуют такого же обращения, как заряженный пистолет. Тут никакая прокуратура, никакая контрразведка не спасут. Пуля — это всего лишь точка после смерти. Мотай на ус, агент.

— Умей зажмуриваться, — подытожил Аякс. — Живой — это тот, кто умеет не видеть всего. — Он достал из кармана шприц-пистолет и покачал им на ладони. — Бунзен пытался расширить свой кругозор с помощью этого?

Эстер, пряча невольную улыбку, поджала губы.

— С помощью этого можно увидеть все воинство господне.

— По-твоему, значит… — сказал Аякс и смолк на полуслове, так как в приоткрывшихся подпружиненных дверях, ведущих на перрон, появился капрал Вернер. Сейчас, правда, на нем была не полицейская форма, а теплый, искрящийся от тающих снежинок, спортивный костюм с капюшоном.

Встретившись взглядом с Эстер, Вернер молча кивнул в сторону станции, откуда тотчас донесся свисток тепловоза. Эстер кивнула в ответ и, после того как дверь за Вернером снова закрылась, обратилась к Аяксу:

— Самое время проявить свое уменье, агент.

— Какое уменье? — Аякс посмотрел на электронное табло с расписанием, сверился с часами и понял, что пришла автомотриса, ночной рейс.

— Зажмуриваться.

Грохнула внутренняя дверь, и через зал ожидания, срывая с себя фартук и сбивая с чертыханьями галоши, к выходу на перрон устремился распаренный Зелинский. Аякс убрал шприц-пистолет.

— О чем ты?

— В общем, так… — Эстер подсела к нему. — Если хочешь, конечно, не зажмуривайся, но тогда хотя бы постарайся не таращиться.

— Можешь ты говорить по-человечески? — спросил Аякс.

Эстер прижала его руку к подлокотнику и, делая вид, что отряхивает что-то с колен, шепнула сквозь зубы: «Молчи, ради бога».

Двери на перрон снова открылись, на этот раз Вернер не задержался в них, а энергично переступил порог, встряхнул небольшим желтым чемоданом и, придерживая тяжелую створку коленом, свободной рукой подал кому-то в тамбуре знак заходить. В зал зашла молоденькая девушка среднего роста в болоньевой куртке и в джинсах. На ее коротко стриженной голове была сбившаяся желтая бандана, а на лице явные признаки недавнего пробуждения. Она еще щурилась на свету и, борясь с зевотой, потирала кулаком скулу. Аякс продолжал вглядываться в темный тамбур, потому что Вернер все еще придерживал дверь. Но вслед за девушкой, бормоча извинения, в зал протиснулся Зелинский. С прямой спиной, стараясь не уронить достоинства, начальник вокзала протрусил к брошенному фартуку и галошам, сгреб их в охапку и скрылся на служебных задворках.

Аякс вопросительно обернулся к Эстер, которая, в свою очередь, не сводила с него глаз. В этот момент девушка с желтой банданой о чем-то негромко спросила своего проводника. Аякс не слышал самого вопроса, зато голос девушки ему был хорошо знаком. Когда он во второй раз посмотрел на нее, ему показалось, что потолок и стены вокзала начали стремительно удаляться друг от друга — это была Эдит. Он задержал дыхание. Эстер с силой сжала его пальцы… Аякс не знал, таращился он сейчас или нет, но пока он был не в силах даже моргнуть. Направляясь к выходу в город, Эдит и Вернер прошли в двух шагах от них с Эстер, и если Вернер смотрел себе под ноги, то Эдит, все еще позевывая, скользнула взглядом по их лицам, как по пустой стене. Когда позади грохнула дверь, и в зале воцарилась тишина, Аякс продолжал смотреть перед собой с таким видом, словно еще вглядывался в лицо девушки. Оставшийся после нее смешанный запах снега и лимонной конфеты не улетучивался, но как будто даже сгущался вокруг него. И, капля за каплей, эта густеющая аура — точно она была способна обращаться мыслью — сначала приглушила, а затем напрочь опрокинула всякое сходство между девушкой с повязкой и Эдит. С зябким чувством приподнявшейся, невесомой кожи на темени Аякс понял, что только что принял за Эдит совершенно незнакомого человека. Он столкнул со своей руки ладонь Эстер и нащупал в кармане сигареты. С привокзальной площади донесся шум отъезжающей машины.

— Отпустило? — поинтересовалась Эстер.

Аякс, не ответив, катал сигарету в пальцах — пока не начал сыпаться табак, — и бросил ее.

— Ее похоронили? — спросил он.

— Кого? — удивилась Эстер.

— Эдит — похоронили?

— Ты имеешь в виду гроб, могилу, справку о смерти — это?

— Да, это.

— Нет тогда. Не похоронили.

Аякс подул на ладонь.

— А ты что имеешь в виду?

Эстер надула щеки:

— Даже не знаю… Человек получает смертельное ранение — в сердце, в голову, не важно куда, — а через несколько дней объявляется как ни в чем не бывало. Возможно такое? Нет. Тогда, наверное, стоит внести поправки в исходные условия. Что, если такого воскресшего назвать не человеком, а как-нибудь иначе — не важно как, — задача перестает казаться неразрешимой?

— Точно. Назвать его змеем.

— Хороший пример. Все, что творится в городе Икс, списать на поиски храма со змеем. Это вообще хорошая традиция — ставить вместо ответов образ?. Только если змею нужно сбрасывать старую кожу и кусать хвост, то человеку — сбрасывать прошлое. Память. Что говорят о таком роде склероза? Человека как подменили. Нимало не задумываясь, что все, может быть, так и есть. Что имеют перед собой не ту же самую человеческую оболочку с обнулившейся личностью, а совершенно другую личность с обнулившейся оболочкой. Что человек, переставший в один прекрасный день узнавать своих близких — это не сумма инсульта, а результат физической подмены и есть.

— И поэтому, — Аякс достал новую сигарету и снова принялся валять ее, — некоторые из жителей города Икс так бесятся, когда за чудесные костюмчики их называют красавицами.

Эстер неторопливо, со вздохом поднялась из кресла и встала перед Аяксом, сцепив опущенные руки: