Беллона - Анатолий Брусникин

Уезжая с родины, отец освободил своих крепостных, а за одну землю, без «душ», денег выручил немного, поэтому в Англии семья жила скромно, но на образование для сына Денис Корнеевич не поскупился. Лекса приняли в Итон (чему поспособствовал презренный баронский титул), а оттуда была прямая дорога и в Кембридж.

Государственное право юноша, однако, изучал недолго. На континенте настали интересные времена - началась революция, постепенно охватившая всю Европу. Когда в Париже разобрали баррикады, Лекс переместился в Германию. Участвовал в баденском восстании, был ранен, бежал в Саксонию. Если б не трудно заживавший локоть, непременно помог бы венграм, которые изнемогали в неравной борьбе с «жандармом Европы» царем Николаем.

Но вот буря стихла, освежающий ветер сник. Европа снова погрузилась в спячку.

В Кембридж недоучившийся юрист не вернулся - решил, что законы общественного устройства изучил уже достаточно, а имя его всё же не Лекс, но Александр, Защитник Человеков, и есть занятие еще более достойное в смысле пользы для человечества.

В Дрездене находилась Королевская техническая школа, где готовили лучших в мире инженеров-строителей. Туда Лекс и поступил, ведь в новой России придется много строить и перестраивать. И вообще, что мо жет быть лучше профессии, синонимом которой является «созидание»?

Диплом неожиданно пригодился в Крыму, когда началась осада Севастополя и обнаружилась острая нехватка в саперах. Энсайн Бланк был переведен из пехоты в военные инженеры, оценен по достоинству и удостоен бревета (то есть временного чина) лейтенанта.

Девять долгих месяцев, вплоть до неудачного июньского штурма, Лекс строил редуты, вел апроши и контрапроши, рассчитывал контур ложементов и осваивал науку подземной минной войны. В союзной армии никто не ожидал, что взятие неукрепленного с суши города окажется такой невозможно трудной задачей. Осыпаемый сотнями тысяч снарядов противник нес огромные потери, но и не помышлял о капитуляции. Разрушенные бастионы, будто по волшебству, за ночь воскресали; вместо разбитых ядрами орудий откуда-то брались новые; людские ресурсы неприятеля казались неиссякаемыми.

Отправляясь на войну, Лекс боялся, что будет трудно воевать против людей, говорящих на родном языке. Александр Иванович Герцен предсказывал, что этой муки борец с тиранией не выдержит - либо сойдет с ума, либо покинет армию. Но никакого внутреннего конфликта Бланк не ощутил. Русские всё время были далеко, на противоположном конце поля. Совсем нетрудно воевать с соотечественниками, когда они - лишь дымная линия, сверкающая огнями выстрелов. Если же осажденные контратаковали, серая масса солдатских шинелей была похожа на нашествие полевых мышей. Так Бланк к царскому «пушечному мясу» и относился: безмозглое серое стадо, не способное понять, где его истинный враг. И всё же отрадно, что инженеру не приходится стрелять и рубить. Это, пожалуй, было бы трудно.

Назавтра после генерального штурма, на который возлагалось столько надежд и который закончился сокрушительной неудачей, к Лексу явился неожиданный гость.

Во время лихорадочной подготовки к сражению ни умыться, ни толком поесть, ни поспать возможности не было - хорошо, если прикорнешь в чужом блиндаже на полчаса. Поэтому, когда побоище закончилось, Бланк уехал с передовой в Балаклаву, где снимал комнату в сборном дощатом домике, смыл с себя грязь и порох, да завалился в койку. Но поспать довелось недолго.

- Ты изменился, - сказал посетитель. - Впрочем, именно в том направлении, в каком я предполагал. Нетнет, я не хвастаю проницательностью. Просто я следил за твоей… эволюцией.

Лансфорд тоже изменился, но улыбка осталась такой же - сдержанной, чуть насмешливой. Они не виделись лет семь, а ведь когда-то были дружны. Насколько могут дружить такие люди.

Познакомились они еще в Итоне. В самый первый день, когда тринадцатилетнему Лексу, новичку и к тому же иностранцу, пришлось в одиночку отстаивать свое достоинство перед всем дортуаром, Лансфорд (он был двумя годами старше) взял мальчика под свою защиту и сделал это, как всё, что он делал, легко и весело, безо всякой аффектации. Лорд Альфред был сыном маркиза, мог выбрать любую карьеру или вовсе никакой не выбирать. От этого к жизни он относился, как к занятному, но не очень серьезному приключению. В этом смысле они с Лексом, пожалуй, были антиподами. Однако следовало признать, что небрежно-скучающий modus vivendi не мешал Лансфорду достигать отменных результатов во всех его начинаниях. Не прикладывая видимых усилий, он шел

на курсе первым учеником; точно так же, нисколько не надрываясь, стал первым наездником в университетском клубе верховой езды; потом, следуя семейной традиции, поступил в гвардию - и, как говорили Лексу, накануне войны, в неполные тридцать, был уже подполковником.

На балаклавскую квартиру к бывшему однокашнику Лансфорд, однако, явился не в мундире, а в сюртуке и цилиндре.

В ходе разговора выяснилось, что лорд Альфред находится в Крыму уже больше полугода, и Бланк понял, что визит неслучаен. Если бы Лансфорд желал просто навестить старого знакомца, сделал бы это раньше. Сентиментальности в лорде Альфреде не было и в помине, и всякий его поступок, даже по видимости праздный, непременно преследовал какую-нибудь цель.

На исходе второй бутылки кларета (оба итонца умели пить не пьянея) Лекс сказал:

- Ну, ты меня уже прощупал. Довольно. Не пора ли перейти к делу?

- Узнаю старину Бланка.

Лансфорд засмеялся. И тут же, не меняя тона, заговорил про серьезное - о неудаче штурма.

Потеря семи тысяч человек, а еще более того психологическое поражение, демонстрация бессилия союзной армии после девяти месяцев осады, после всех людских и материальных затрат, ставят под угрозу исход войны. Виноваты в неудаче французы. Они торопили с наступлением, им хотелось взять Севастополь в сороковую годовщину Ватерлоо. Чертов император Наполеон с его страстью к дешевым эффектам. Хотел затмить громкой победой давнее поражение, а в результате не завершили бомбардировки и провалили дело. Второй неудачный штурм непозволителен. Это приведет к полному политическому краху. Пруссия выступит на стороне России, Австрия даст задний ход, а в Англии и Франции поднимет голову партия мира. Общество устало от войны, которая сулилась быть короткой, но превратилась в тяжкое испытание. Да, потери русских втрое или вчетверо больше, но для страны, где нет общественного мнения, а газеты подцензурны, обильное кровопускание не чревато тотальным возмущением. В Европе же каждое похоронное извещение - а их пришло уже больше ста тысяч - вызывает бурю. Да еще журналисты подбрасывают дров в огонь.

- Дела у нас паршивые, а задача, которая перед нами стоит, выглядит невозможной. - Губы Лансфорда улыбались, но глаза смотрели испытующе. - Я бы сформулировал ее так: Севастополь должен быть взят быстро и без больших потерь. Любой другой исход равнозначен поражению. Рассказать тебе, что будет означать поражение нашей армии для Европы и всего мира?

- Не нужно. И перестань, пожалуйста, меня просвещать. Всё это я знаю без тебя. Говори, что тебе нужно?

Лорд Альфред глядел на собеседника, посмеиваясь.

- Ты не британец и не русский. Ты человек нового типа. Паровая машина. Гонишь вперед по рельсам, и с пути тебя ничем не собьешь. Ах, как ты мне нравишься!

Лекс выжидательно молчал.

- Мне нужна твоя помощь, старина. Я долго искал правильного человека, пока не сообразил, что лучше тебя никто с этой проблемой не справится. Ты нам подходишь идеально, по всем параметрам.

- «Нам»? Чем ты, собственно, в Крыму занимаешься?

- Я возглавляю секретную службу при ставке главнокомандующего. И давно ищу толкового, инициативного человека, которого можно отправить на ту сторону с особым заданием.

В этом был весь Лансфорд: когда доходило до дела, он не топтался вокруг да около, а сразу брал быка за рога.

Большинство людей, будучи чем-то ошеломлены, издают восклицание или меняются в лице. Лекс в подобных ситуациях просто умолкал.

Но пауза и сама по себе получилась красноречивой. Не дождавшись никакой реакции на свои слова, лорд Альфред понимающе усмехнулся.

- Ты, разумеется, фраппирован. Джентльмен не может заниматься шпионажем. Особенно, когда требуется втираться в доверие к врагу и прикидываться тем, кем ты не являешься. Пристойные люди подобной грязью не занимаются.

Бланк по-прежнему молчал, ждал продолжения.

- У меня есть для тебя хорошая новость, - с комичной торжественностью объявил Лансфорд. - Да будет тебе известно, что отныне быть шпионом не стыдно и даже модно. За это мы все должны быть благодарны некоему капитану Бертону, с которым я познакомился в Константинополе. Ты слышал про капитана Бертона? Нет? Так я тебе расскажу. В позапрошлом году, облачившись мусульманином и даже - вот уж воистину герой - подвергнувшись обрезанию, он совершил хадж в Мекку. Потом Бертон совершил вылазку еще более рискованную: проник в абиссинский заповедный город Харар, куда чужакам вход воспрещен под страхом смерти. Помимо смелости и страсти к авантюрам капитан обладает еще и острым пером. Его книга произвела в обществе фурор. На всех раутах Бертон стал желанным гостем. Сейчас капитан создает бригаду башибузуков для военных действий против русских, но гораздо полезнее для нас та работа по реабилитации и пропаганде шпионского ремесла, которую он проделал. Отныне британец может заниматься разведкой в тылу врага, совершенно не опасаясь вызвать осуждение приличной публики. Это сулит мне в самом скором будущем приток новых, высококачественных кадров. Так что не беспокойся, твоя репутация не пострадает. Еще мемуары напишешь и будешь блистать в светских салонах.